В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Осмотр города

— Помози Бог! — раскланялся швейцар с постояльцами.

— Добро ютро! — робко произнес малец в опанках, который был в подъезде около швейцара.

Затем швейцар попросил у Николая Ивановича на немецком языке дать ему визитную карточку, дабы с нее выставить его фамилию на доске с именами постояльцев. Николай Иванович дал.

— Никола Иванович Иванов, — прочел вслух швейцар и спросил: — Экселенц?^[15]

— Какое! — махнул рукой Николай Иванович. — Простой русский человек.

— Эфенди? — допытывался швейцар. — Официр? С Петроград?

— Ну, пусть буду эфенди с Петроград.

Экипаж, который ждал супругов у подъезда, был той же самой каретой, в которой они приехали в гостиницу со станции, на козлах сидела та же баранья шапка в длинных усах, которая вчера так долго спорила с Николаем Ивановичем, не принимая русского рубля. Увидав карету и возницу, супруги замахали руками и не хотели в нее садиться.

— Нет, нет! Что это за экипаж! Неужто вы не могли лучшего нам припасти! — закричал Николай Иванович, обращаясь к швейцару. — И наконец, нам нужно фаэтон, а не карету. Мы едем смотреть город. Что мы увидим из кареты? Приведи другой экипаж.

— Нема другой.

— Как нема? Нам нужен открытый экипаж, фаэтон.

— Будет фаэтон, — сказал возница, слыша разговор, соскочил с козел и стал превращать карету в фаэтон, так как она изображала из себя ландо, в нескольких местах связанное по шарнирам веревками. Он вынул нож, перерезал веревки и стал откидывать верх. — Добре буде. Изволите сести, — сказал он наконец, сделав экипаж открытым.

Супруги посмотрели направо и налево по улице, экипажа другого не было, и пришлось садиться в этот.

Экипаж помчался, дребезжа гайками и стеклами.

— Куда возити? — обратился к супругам извозчик.

— Семо и овамо, — отвечал Николай Иванович, припоминая старославянские слова и приспособляясь к местному языку. — Смотреть град… Град ваш видити… улицы, дворец.

— Град пазити? Добре, господине.

Проехали одну улицу, другую — пусто. Кое-где виднеется пешеход, редко два. Женщин еще того меньше. Прошел офицер в серо-синем пальто и такой же шапочке-скуфейке, гремя кавалерийской саблей, — совсем австриец и даже монокль в глазу на излюбленный австрийский кавалерийский манер. Он посмотрел на Глафиру Семеновну и улыбнулся.

— Чего он зубы скалит? — спросила та мужа.

— Душечка, у тебя уж крылья очень велики на новой шляпке — вот он, должно быть…

— Да ведь это последний фасон из Вены.

— Все-таки велики. Ты знаешь, в карету ты и не влезла в этой шляпке. Ведь каланча какая-то с крыльями и флагами у тебя на голове.

— Выдумайте еще что-нибудь!

Въехали в улицу с магазинами в домах. На окнах — материи, ковры, шляпки, мужские шляпы и готовое платье, но ни входящих, ни выходящих из лавок не видать. Прошла через улицу баба, совсем наша русская баба в ситцевом платке на голове и в ситцевом кубовом платье. Она несла на плече палку, а на концах палки были глиняные кувшины с узкими горлами, привязанные на веревках. Прошел взвод солдат, попался один-единственный экипаж, еще более убогий, чем тот, в котором сидели супруги.

— Вот тебе и маленькая Вена! Очень похожа! — иронически восклицала Глафира Семеновна. — Где же наконец дамы-то? Мы еще не видели ни одной порядочной дамы.

— А вон наверху в окне дама подол у юбки вытряхает, — указал Николай Иванович.

Действительно, во втором этаже выбеленного известкой каменного дома стояла у окна, очевидно, «собарица» и вытрясала выставленный на улицу пыльный подол женского платья. Немного подальше другая такая же «собарица» вывешивала за окно детский тюфяк с большим мокрым пятном посредине.

Выехали на бульвар. Стали попадаться дома с лепной отделкой и выкрашенные не в одну только белую краску. Здания стали выше. Прошмыгнул вагон электрической конки, но наполовину пустой.

— Какая это улица? Как она называется? — спросил Николай Иванович у извозчика.

— Княже Михаила, а тамо Теразия улица… — отвечал извозчик, указывая на продолжение улицы.

Улица эта со своими зданиями действительно смахивала немножко на Вену в миниатюре, если не обращать внимания на малолюдность, и Глафира Семеновна сказала:

— Вот эту-то местность, должно быть, наш сербский брюнет и называл маленькой Веной.

Показалась площадь с большим зданием.

— Университет, — указал извозчик.

Ехали далее. Показалось двухэтажное красивое здание с тремя куполами, стояли будки и ходили часовые.

— Кралев конак, — отрекомендовал опять извозчик.

— Конак — это дворец! Королевский дворец, — пояснил жене Николай Иванович и спросил возницу: — Здесь и живет король?

— Не… Овзде краль. Малы конак, — указал он на другое здание, рядом.

— Вот видишь, у них два дворца — большой и малый. Король живет в малом, — сказал Николай Иванович и указал на следующее здание, спросив возницу: — А это что?

— Кролевско министерство, — был ответ.

— Дама, дама идет! Даже две дамы! — воскликнула Глафира Семеновна, указывая на идущих им навстречу дам. — Ну вот посмотри на них. Разве у них перья на шляпках ниже моих? — спросила она.

— Да, тоже двухэтажные, но у тебя все-таки выше. У тебя какой-то мезонин еще сверху.

— Дурак, — обиделась Глафира Семеновна. — Не понимаешь женских мод. Слушайте, извозчик, свезите нас теперь посмотреть Дунай. Понимаете: река Дунай. Так по — вашему она зовется, что ли? — обратилась она к вознице.

— Есте, есте. Найприе^[16] треба твердыня пазити^[17], — отвечал тот.

— Ну, твердыню так твердыню, — согласился Николай Иванович, поняв, что твердыня крепость, и прибавил: — Слова-то у них… Только вдуматься надо — и сейчас поймешь…

Возница погнал лошадей в гору и опять стал спускаться. Стали попадаться совсем развалившиеся домишки, иногда просто мазанки. У некоторых домишек прямо не хватало сбоку одной стены, то там, то сям попадались заколоченные досками окна. В более сносных домишках были кофейни с вывесками, гласящими «Кафана». Над дверями висели колбасы, попадались цирюльни, в отворенные двери которых были видны цирюльники, бреющие подбородки черноусых субъектов. Народу стало попадаться по пути больше, но все это был простой народ в опанках и бараньих шапках, бабы в ситцевых платках. То там, то сям мелькали лавчонки ремесленников, тут же на порогах своих лавчонок занимающихся своим ремеслом. Вот на ржавой вывеске изображены ножницы и надпись «Терзия»^[18], а на пороге сидит портной и ковыряет иглой какую-то материю. Далее слесарь подпиливает какой-то крюк.

— Стари туркски град, — отрекомендовал возница местность.

— Старый турецкий город, — пояснил Николай Иванович жене.

— Понимаю, понимаю. Неужто уж ты думаешь, что я меньше твоего понимаю по-сербски, — отвечала та, сморщила нос и прибавила: — А только и вонища же здесь!

Действительно, на улице была грязь непролазная и благоухала, как помойная яма.

Примечания

15

Превосходительство (серб.).

16

Прежде (серб.).

17

Крепость смотреть (серб.).

18

Портной (серб.).