В гостях у турок. Юмористическое описание путешествия супругов Николая Ивановича и Глафиры Семеновны Ивановых через славянские земли в Константинополь

Николай Лейкин, 1897

Глафира Семеновна и Николай Иванович Ивановы уже в статусе бывалых путешественников отправились в Константинополь. В пути им было уже не так сложно. После цыганского царства – Венгрии – маршрут пролегал через славянские земли, и общие братские корни облегчали понимание. Однако наши соотечественники смогли отличиться – чуть не попали в криминальные новости. Глафира Семеновна метнула в сербского таможенного офицера кусок ветчины, а Николай Иванович выступил самозванцем, раздавая интервью об отсутствии самоваров в Софии и их влиянии на российско-болгарские отношения.

Чай по-парижски

— Ну, какие у них там есть кушанья? Прочти-ка… — спросила Глафира Семеновна мужа, вздевшего на нос пенсне и смотрящего в карточку.

— Все разобрать трудно. Иное так написано, словно слон брюхом ползал, — ответил тот. — Но вот сказано: супа…

— Какой суп?

— А кто ж его знает! Просто: супа. Конечно, уж у них особенных разносолов нет. Сейчас видно, что сербы народ неполированный. Хочешь, спросим супу?

— Нет, я не стану есть.

— Отчего?

— Не стану. Кто их знает, что у них там намешано! Посмотри, что еще есть?

— Риба… Но ведь рыбу ты не станешь кушать.

— Само собой.

— А я спрошу себе порцию рыбы. Только вот не знаю, какая это рыба. Такое слово, что натощак и не выговоришь. Крто… Не ведь что такое!

— Постой… Нет ли какого-нибудь жаркого? — сказала Глафира Семеновна и сама подсела к мужу разбирать кушанья.

— «Печене»… — прочел Николай Иванович. — Вот печенье есть.

— Да ведь печенье это к чаю или на сладкое, — возразила Глафира Семеновна.

— Погоди, погоди… Добился толку. Печене — по-ихнему жаркое и есть, потому вот, видишь, сбоку написано по-немецки: братен.

— Да, братен — жаркое. Но какое жаркое?

— А вот сейчас давай разбирать вдвоем. Во-первых, «пиле», во-вторых, «просад».

— А что это значит «пиле»?

— Да кто ж их знает! Никогда я не воображал, что среди этих братьев-славян мы будем как в темном лесу. Разбери, что это такое: «пиле»?

— Может быть, коза или галка.

— Уж и галка!

— Да кто ж их знает! Давай искать телятины. Как телятина по-ихнему?

— Почем же мне-то знать. Погоди, погоди. Нашел знакомое блюдо: «Кокош», сбоку по-немецки: хун — курица. Стало быть, «кокош» — курица.

— Скорей же кокош — яйца… — возразила супруга.

— Нет, яйца — «яе». Вот они в самом начале, а сбоку по-немецки: «енер».

— «Чурка», «зец»… — читала Глафира Семеновна. — Не знаешь, что это значит?

— Душенька, да ведь я столько же знаю по-сербски, сколько и ты, — отвечал Николай Иванович.

— Ищи телятину или телячьи котлеты.

— Да ежели нет их. Стой! Еще знакомое блюдо нашел! «Овече мясо», — прочел Николай Иванович. — Это баранина. Хочешь баранины?

— Бог с ней. Свечным салом будет пахнуть, — поморщилась Глафира Семеновна. — Нет, уж лучше яиц спроси. Самое безопасное! Наверное не ошибешься.

— Стоило из-за этого рассматривать карточку!

Показался слуга. Он внес два подноса. На каждом подносе стояло по чайной чашке, по блюдечку с сахаром, по маленькому мельхиоровому чайнику и по пол-лимона на тарелочке.

— Что это?! — воскликнул Николай Иванович, указывая на подносы.

— Чай, господине, — отвечал слуга.

— А где ж самовар? Давай самовар.

Слуга выпучил глаза и не знал, что от него требуют.

— Самовар! — повторил Николай Иванович.

— Темашине… — прибавила Глафира Семеновна по-немецки.

— А, темашине… Нема темашине… — покачал головой слуга.

— Как нема! В славянской земле, в сербском городе Белграде, да чтоб не было самовара к чаю! — воскликнули в один голос супруги. — Не верю.

— Нема… — стоял на своем слуга.

— Ну, так, стало быть, у вас здесь не славянская гостиница, а жидовская, — сказал Николай Иванович. — И очень мы жалеем, что попали к жидам.

Глафира Семеновна сейчас открыла чайники, понюхала чай и воскликнула:

— Николай! Вообрази, и чай-то не по-русски заварен, а по-английски, скипечен. Точь-в-точь такой, что нам в Париже в гостиницах подавали. Ну что ж это такое! Даже чаю напиться настоящим манером в славянском городе невозможно!

Слуга стоял и смотрел совсем растерянно.

— Кипяток есть? Вода горячая есть? — спрашивала у него Глафира Семеновна. — Понимаешь, горячая теплая вода.

— Топла вода? Има… — поклонился слуга.

— Ну, так вот тебе чайник и принеси сейчас его полный кипятком.

Глафира Семеновна подала ему свой дорожный металлический чайник.

— Да тащи скорей сюда бифштексы! — прибавил Николай Иванович.

Слуга кисло улыбнулся и сказал:

— Нема бифштексы.

— Как нема? Ах ты, разбойник! Да что же мы будем есть? Ясти-то что мы будем?

— Нема, нема… — твердил слуга, разводя руками, и начал что-то доказывать супругам, скороговоркой бормоча по-сербски.

— Не болтай, не болтай… Все равно ничего не понимаю! — махнул ему рукой Николай Иванович и спросил: — Что же у вас есть нам поесть? Ясти… Понимаешь, ясти!

— Овече мясо има… — отвечал слуга.

— Только? А кокош? Есть у тебя кокош жареный? Это по-нашему курица. Печене кокош?

— Кокош? Нема кокош.

— И кокош нема? Ну, просад тогда. Вот тут стоит какой-то просад, — ткнул Николай Иванович пальцем в карту кушаний.

— Просад? Нема просад, — отрицательно потряс головой слуга.

— Да у вас, у чертей, ничего нет! Ловко. Рыба, по крайней мере, есть ли?

— Нема риба.

— Ну, скажите на милость, и рыбы нет! Решительно ничего нет. Что же мы есть-то будем?

— Из своей провизии разве что-нибудь поесть? — отвечала Глафира Семеновна. — Но ветчину я в таможне кинула. Впрочем, сыр есть и икра есть. Спроси, Николай, яиц и хлеба. Яйца уж наверное есть. Яиц и хлеба. Да хлеба-то побольше, — обратилась она к мужу.

— Ах вы несчастные, несчастные! — покачал головой Николай Иванович.

— Вечер, господине, ночь, господине… — разводил руками слуга, ссылаясь на то, что теперь поздно. — Единаесты саат^[13], — прибавил он.

— Ну, слушай, братушка. Яйца уж наверное у вас есть. Яе…

— Яе? Има… Есте, есте.

— Ну, так принеси десяток яиц вкрутую или всмятку, как хочешь. Десять яе! И хлеба. Да побольше хлеба. Понимаешь, что такое хлеб?

— Хлеб? Есте.

— Ну, слава богу. Да кипятку вот в этот чайник… И две порции овечьего мяса.

— Овечье мясо? Есте.

— И десяток яиц. — Николай Иванович растопырил перед слугой все десять пальцев обеих рук и прибавил: — Только скорей.

— Нет, какова славянская земелька! — воскликнул он. — В столичном городе Белграде, в лучшей гостинице не имеют самовара и в одиннадцать часов вечера из буфета уж ничего получить нельзя!

Но супругов ждало еще большее разочарование. Вскоре слуга вернулся, и хотя принес, что от него требовали, но овечье мясо оказалось холодное, яйца были сырые, хлеб какой-то полубелый и черствый, а вместо кипятку в чайнике была только чуть теплая вода. Он начал пространно говорить что-то в свое оправдание, но Николай Иванович вспылил и выгнал его вон.

— Делать нечего! Придется чайничать так, как в Париже чайничали! — вздохнула Глафира Семеновна, вынимая из саквояжа дорожный спиртовой таган, бутылку со спиртом и принялась кипятить воду в своем металлическом чайнике.

В комнату вошла заспанная горничная с целой копной волос на голове, принялась стелить чистое белье на постели, остановилась и в удивлении стала смотреть на хозяйничанье Глафиры Семеновны.

— Чего смотришь? Чего рот разинула? — сказала ей Глафира Семеновна. — У, дикая! — прибавила и улыбнулась.

Примечания

13

Одиннадцатый час (серб.).