Азбука спасения. Том 27

Никодим Благовестник

Святитель Григорий Богослов: «Ум, рождая слово, выявляет желание духа». Слово – носитель духа, как Христа (Истины), так и диавола (лукавства и лжи). Мы унаследовали волю, поврежденную грехопадением праотцев и, рождаясь во плоти, стали немощны, следовательно, без Божественной помощи свыше сами себя спасти не можем. Изреченное человеком слово, несет в себе дух его, в Слове же Божием сокрыт Дух Святый, очищающий души от ветхих страстей и пороков, и восхищающий из тьмы к Свету.

ОКОВЫ ДУШИ

Окован я оковами внутри меня, в душе моей. Оковы отняли у меня возможность к движению, разбойники приставили ко мне неусыпную и неумолимую стражу. Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Святитель Иоанн Златоуст

Что есть оковы для души?

Оковы для души — не железо, а рабский страх, любостяжание и бесчисленные страсти. Вот что связывает, хотя бы тело и было свободно. Но от тела, скажешь, рождаются и страсти? Это пустое извинение и ничтожная отговорка. Если бы действительно от тела рождались эти страсти, то им были бы подвержены все.

Как никому нельзя избежать усталости, сна, голода и жажды, потому что все это естественно, так никто не избежал бы и подчинения страстям, если бы они были таковы. Если же многие избегают их, то ясно, что такого рода недостатки рождаются от беспечности души.

Святитель Игнатий (Брянчанинов)

Окован я оковами… в душе моей

Какое значение имеет безмолвник, затворенный в келье своей и пребывающий в ней неисходно?

Это преступник, сознавшийся в преступлении, приговоренный к смерти. Ежечасно ожидающий, что приговор будет исполнен, по причине этого ожидания, по причине сознания своей греховности он погружен в непрерывающуюся печаль. Но Господь его милосерд бесконечно, и он, основываясь на бесконечном милосердии Господа своего, вопиет к Господу о помиловании. Вопиет он непрестанно, вопиет с плачем, вопиет из глубины сердца, вопиет он одним умом. При молчании уст, умом, упадшим в глубину сердца, уединившимся в этой пустыне, у которой расторгнуты все сношения с миром.

Я заключился в келье моей, говорит мысленно безмолвник, как в тюрьме, чтоб насильно отвлечь себя от развлечения, чтоб принудить себя к очищению моей греховности, к сознанию в ней, к исповеданию ее, может быть, в душе моей проснется чувство покаяния и умиления. Может быть, умолю я Бога моего о помиловании меня, и избавит Он меня во время земной жизни из темницы греховной, а когда совлекусь тела и уйду в землю, избавит от заключения в темницу адскую, которая узников своих томит и держит в своем страшном и душном мраке вечно. Текут час за часом, день за днем, сменяются стройной чередой недели, месяцы, годы. Настоящее непрестанно делается прошедшим, и то, что стояло пред ним и виднелось в отдаленной будущности, настоящим непрестанно приближалось к отшествию отсюда.

Взгляну иногда из окон моей кельи на ту скромную картину природы, которая видна из них, и ощущаю, что взоры мои взоры гостя. Здесь все уже чуждо мне, другая страна, неведомая мне, ожидает меня. Соглядал я ее только верою, но я уже при вратах ее. Внезапно и мгновенно врата эти могут отвориться.

Отворятся они непременно, отворятся неизвестно когда. Земная жизнь каждого человека путешествие. Путешествуют от колыбели к гробу, проходят чрез различные возрасты, чрез различный образ мыслей, чрез различные ощущения, чрез различные обстоятельства.

Нагими входим на поприще земной жизни и ложимся в гроб, оставив все вещественное, приобретенное во время земной жизни, лишь прикрытые необходимою одеждою, в которой нуждается не нагота наша, в которой нуждаются взоры созерцающих наше погребение.

Что уносим мы в вечность?

Очевидно усвоенный образ мыслей, усвоенные ощущения. Вижу себя схваченным и держимым разбойниками. Они связали меня крепкими веревками, оковали тяжелыми цепями, привили ко мне неисцелимые недуги. Что странно: я сам помогал им совершать надо мной ужасное злодеяние. От болезненности я пришел в расслабление, потерял способность к деятельности. Ощущаю, что жизнь едва жива во мне.

Окован я оковами внутри меня, в душе моей. Оковы отняли у меня возможность к движению, разбойники приставили ко мне неусыпную и неумолимую стражу. Болезнь моя — многообразная греховность, язвы мои — страсти, железные цепи — это греховные навыки, насильно влекущие к совершению ненавистных мне грехов.

Разбойники — духи злобы. И сам не имею сил, и они не дают мне возвратиться в Иерусалим. Не дают сосредоточиваться в сердце помыслом рассеянным и скитающимся по Вселенной без нужды и цели, не дают мне там в Храме истинного Бога поклониться духом и истиною. Нет во мне свидетельства жизни, которая бы всецело заключилась во мне самом, я подвергаюсь совершенному исчезновению жизненной силы в теле моем. Я умираю. Не только бренное тело мое подчинено смерти, но и самая душа моя не имеет в себе условия жизни неразрушимой.

Научает меня этому Священное Предание Церкви Православной: душе, равно и ангелам, даровано бессмертие Богом, оно не их собственность, не их естественная принадлежность. Тело для поддержания жизни своей нуждается в питании воздухом и произведениями Земли. Душа, чтоб поддержать и сохранить в себе бессмертие свое, нуждается в таинственном действии на себя Божественной десницы.

Кто я? явление, но чувствую существование мое. Многие годы размышлял некто об ответе удовлетворительном на предложенный вопрос, размышлял, углубляясь в самовоззрение при свете светильника Духа Божия. Многолетним размышлением он приведен к следующему относительному определению человека.

Человек отблеск существа, характер существа. Бог един сый отражается в жизни человека. Так изображает себя солнце в чистой дождевой капле. В дождевой капле мы видим солнце. Но то, что видим в ней, не солнце: солнце там, на высоте недосягаемой. Что душа моя? Что тело мое? Что ум мой? Что чувство сердца? Что чувство тела? Что силы души и тела? Что жизнь? Вопросы неразрешенные.

В течение тысячелетий род человеческий приступал к обсуждению этих вопросов, усиливался разрешить их и отступил от них, убеждаясь в их неразрешимости. Что может быть знакомее нашего тела? Имея чувства, оно подвергается действию всех этих чувств, познание о нем должно быть самым удовлетворительным как приобретаемое и разумом, и чувством, но оно точно таково в отношении о познании души, о ее свойствах и силах, о предметах, не подверженных чувствам тела.

(Написано незадолго до смерти)