Железный Век

Никита Савельев, 2020

30-е годы прошлого века. Эпоха джаза, золотого века кино и великих потрясений. В Европе набирает огромную популярность автоспорт. Быстрые и красивые машины, бесстрашные и безрассудные пилоты, скандалы и смертельные аварии. Германия и Италия рвутся к власти не только на мировой арене, но и на гоночных трассах. Молодой британец Джонни ставит на кон все, чтобы пробиться в чарующий и опасный мир гонок. А для этого нужны подвиги не только на трассе, но и за ее пределами. Между тем Европу лихорадит, она все больше напоминает бочку с порохом и готова вот-вот взорваться.

Глава 8. Испания, район Сан-Себастьян. Июнь 1935 года.

На трибуне, среди многотысячной толпы, очень душно и тесно. Люди на деревянных лавках теснятся друг к другу, иногда волной накатывает кисловатый запах потных тел. А еще порой над автодромом поднимается порывистый ветер, так и норовящий сдуть шляпу.

Консальво Грассо — второй заместитель начальника ключевого департамента министерства спорта — поерзал на лавке, стараясь максимально отдалиться от соседей. С одной стороны сидели юркие и беспокойные, не в меру расшалившиеся дети, а с другой очень полный мужчина пытался во всю ширь развернуть газету.

Вдобавок бросило в жар изнутри, а к горлу неожиданно подступил неприятный комок. В Монетти вчера по случаю приезда важного гостя накрыли роскошный стол. Вино разливали отменное. Только всему есть мера, к тому же в конце вечера Консальво пил крепкий херес — это вот явно было лишним. Потом они помчались в театр к певицам, но это он помнил смутно. А если бы утром он не ограничился лишь одним осторожным бокалом сангрии, глядишь, и здоровье бы поправилось.

Консальво уже пожалел, что категорически отказался от места на трибуне почетных гостей. С утра ему казалось отличной идеей смотреть гонку вместе с простыми людьми, чтобы понимать, что они чувствуют. Теперь Консальво мысленно костерил неразборчивых обывателей, которым в радость любое зрелище — какое угодно. Просто идиотизм: гонка длится не менее четырех часов, машины появляются перед трибунами редко. За это время на проклятой лавке можно отдать концы.

Сейчас по главной прямой мчался алый автомобиль Санети. Только он так способен пройти поворот — ранний вход и скольжение в клубах пыли в фирменном заносе всех четырех колес. Мгновение — и кажется, легендарный гонщик опоздал и не контролирует болид, но машина замирает на долю секунды в какой-то невероятной траектории, гонщик добавляет газу и продолжает полет. Вообще, управляемый занос — скорее стиль раллистов, по кольцу так не ездят, велик риск ошибиться, проще, наоборот, держать наилучшую траекторию, чтобы быстрее войти в поворот. Но это же сам Санети! Других же гонщиков, сколько бы те ни старались повторять его стиль, непременно ждало поражение.

Широко известна байка, как Санети интервьюировали журналисты: на вопрос, как ему новые тормоза, установленные на его машине, бравый итальянец беззаботно ответил — я ими почти не пользовался.

Честно говоря, требовалось немало смелости, чтобы хотя бы забраться в этот гроб на колесах. По-другому не скажешь: длинная обтекаемая передняя часть машины с тупым носом и в самом деле напоминала гроб. Сам пилот сидел ближе к хвосту, сильно высовываясь над корпусом, и на огромных скоростях ничто его не защищало. Практически любое столкновение с препятствием, не говоря уже про контакт с другой машиной, заканчивалось для гонщиков травмами. Б-р-р-р, он с трудом мог представить, что бы заставило его влезть в эту колымагу. Даже самому министру такое не под силу!

Адски болит голова. Ощущение — в мозг вкручивают невидимый шуруп, медленно-медленно. Все. Хватит с него. Стараясь никому не отдавить ногу, отпуская про себя изощренные ругательства, Консальво выбирался с трибуны, прижимая к груди папку с документами. Вообще-то он прибыл с крайне важной миссией. Спортивное руководство страны выразило чрезмерное беспокойство, когда в первом сезоне возрожденного первенства Европы алые Монетти неожиданно оказались неспособны конкурировать с немецкими машинами. Санети одержал лишь одну победу, да и то за счет своего несомненного таланта, но разве это достойный результат для привыкших побеждать итальянцев?!

Консальво должен изнутри оценить работу команды и представить отчет начальнику департамента, ему в свою очередь держать ответ перед министром, а тому… даже подумать страшно. Дуче, уделяя внимание не только социальным и экономическим вопросам, заботясь о благе граждан, не забывал и о престиже страны. А что будет с продажами могучего концерна «Примо Андреа», дающего тысячи рабочих мест простым людям, если в гонках его машины будут терпеть неудачу за неудачей? И самое страшное — на глазах этих же самых людей.

Короче говоря, Консальво осознавал всю серьезность задачи и вчера весь день провел в боксах, ковыряясь в бумагах и провоняв машинным маслом с подошв и до кончиков пальцев. И то, что он чуть расслабился вечером, никак не повлияет на его настрой. И крупно ошибается тот, кто полагает, что роскошная трапеза и актрисы, которых он даже толком и не помнил, склонят его к необъективным выводам.

Внизу, под трибунами, тоже хватало народу. Консальво мрачно продирался сквозь возбужденную толпу. Да, Марио предлагал сначала насладиться гонкой, а потом уже все обсудить. Но увиденное не доставило восторга. Да и кто такой Марио, пусть и талантливый, но наемный рабочий, против него — проводника воли высшей власти страны?

В боксах царила расслабленная атмосфера. Меж тем, радоваться нечему. Одна машина Перона уже покинула гонку — беспомощно замерев где-то в лесу (а с трибуны и не видно, что красных силуэтов стало меньше). На машине Кавалло барахлила коробка передач, и он уже дважды заезжал в гараж, хотя до конца исправить неполадку в условиях гонки невозможно.

Сам Марио ходил невозмутимый, в своих непременных черных очках. С чего, спрашивается, столь ледяное спокойствие?!

— Что там, Марио? — требовательно спросил Консальво. Ах, как же хотелось бокальчика холодной сангрии! Но надо терпеть.

— Впереди три «Рамберт». Наши лучшие машины на четвёртом и шестом местах, но все еще может случиться.

— Мы не должны надеяться на случай, Марио, — тон Консальво стал назидательным. — Разве этого ждут итальянцы на трибунах и радиослушатели, что жадно прильнули дома к приемнику?

Вскоре на смену резины заехал Джон Милтон, и разомлевшие на жаре механики чуть ли не минуту (он следил по секундомеру) меняли колеса.

— Почему они лежат на полу? Пусть будут в готовности, — шипел Консальво.

— Люди не могут быть постоянно начеку. Когда-нибудь мы доживем до тех времен, когда в машине будет радиосвязь и гонщик милостиво сообщит, что изволит заехать, — ответил Монетти. — Пока мы можем только догадываться о его намерениях. Никому из нас не известно состояние его резины или техники.

Они беседовали буквально в нескольких метрах от трассы. Машины, обдавая ветром, проносились совсем рядом, людей от них ничего не отделяло. Консальво поежился, представив масштабы катастрофы, если кто-то вылетит в этом месте. Хотя тут прямая, что может стрястись на прямой?

Очень хотелось пить, пусть даже не вина, а простой чистой воды. Консальво закрыл глаза и вообразил, как она льется в горло. Но, как на беду, никакой воды вокруг не имелось — только та, что для гонщиков.

— У меня предложение: Таллорези занимает четвертое место, пересадим Санети в его машину? Тогда у него будут шансы навязать борьбу немцам. Взгляните! Ничего же им не делается, едут себе вереницей!

Консальво живо представил, что триумфально напишет в отчете, как именно его решение переломило ход этапа.

— У гонщиков разный рост, в машине Таллорези Санети будет некомфортно, — отрезал Марио.

— Какой еще рост? Не пудрите мне мозг! Санети способен ехать быстро на любой технике. А почему он, кстати, так отстал? Я не заметил у него проблем.

— Франко не любит бороться за шестое место, ему нравится побеждать, иначе он теряет интерес.

— Вот! — торжествующе поднял палец Консальво. — А мы не можем представить достойную машину нашей легенде. Что будет со спросом на дорожные автомобили? И это не самое ужасное, Вы подумайте о престиже нашей с вами страны на арене международного автоспорта! Начало сближения с немцами в политическом смысле никак не означает, что надо уступить им в спортивном.

— Вы же видите: мы делаем все, что в наших силах.

— Вижу! Я-то вижу: сезон проигран, у нас нет шансов догнать немцев. Они просто быстрее — четыре победы из пяти. И понятно, почему. За последние двое суток я разобрался в творящемся у вас бардаке, и в техническом плане, и в организационном.

— За два дня невозможно вникнуть в столь сложный организм, как наша команда, — усмехнулся Марио. К сожалению, не видно его глаз. Дурацкая привычка — никогда не снимать эти чертовы очки. — Во-первых, у нас более слабый мотор, а, во-вторых, из-за конструктивной особенности машины и неудачно выбранного расположения двигателя внутри кузова и эту мощность не удается использовать в полной мере. Мы работаем над устранением, но модификацию так быстро не поменять. Думаете, мне нравится проигрывать? У меня сердце кровью обливается за ребят! Но не может одна машина постоянно быть быстрее всех, иначе бы никто и не следил за состязаниями.

— Оставьте эту философию прессе. Давайте тогда найдем виноватого и показательно уволим. Кто проектировал этот чертов мотор? — вскипел Консальво.

Ему не нравилось, когда ему перечили. От кого, в конце концов, зависит судьба всех этих директоров, тренеров, клубов, футболистов, атлетов, боксеров и олимпийцев? Что бы они делали без грамотного управления со стороны государства?

— Уволить человека очень просто, построить слаженный механизм — куда сложнее, — возразил Монетти. — Я подбираю людей как брильянты, один к одному. И решения принимаю единолично, только я знаю, как руководить автогоночным подразделением.

— Я все зафиксирую в отчете, — угрожающе процедил Консальво.

— Каждый вносит посильный вклад в общий успех, — пожал плечами Монетти. — Простите. Я — работать.

— А я, по-вашему, чем занимаюсь?

Но окрик Консальво уже разбился о прямую спину удаляющегося Монетти. Ну и ладно, главное — все окажется на бумаге. Надо пойти поискать буфет, должен же он где-то быть на этом проклятом автодроме?!