Монашка и дракон

Ната Лакомка, 2020

Он забрал меня, потому что ему стало скучно. Он захотел меня в качестве развлечения, потому что игра – единственное, что будоражит ему кровь. Он – захватчик, иноплеменник, дракон. А я – всего лишь воспитанница монастыря, но и у меня есть свои тайны, а поэтому играть мы будем по моим правилам.

Глава 11. О душе, сердце и сокровищах

Чтение необыкновенно меня увлекло. Я не всегда понимала, что автор хотел сказать той или иной фразой, но приключения бесстрашных путешественников — опивох и мошенников, были интереснее, чем монастырские хроники. А ведь всего пару дней назад я читала те хроники с жадным интересом.

«Недавно видел я одну аббатису с белыми перышками, — возразил Панург, — покататься на ней куда приятнее, чем просто подержать за руку. Другие показались мне стреляными птицами, ну а та, сейчас видно, что птица важная. Я хочу сказать — премиленькая, прехорошенькая, с такой нельзя разочка два не согрешить».^[6]

Прочитав эту фразу, я замолчала. Что это?

Тайный смысл слов балагура Панурга дошел до меня с опозданием, и я залилась краской, когда я поняла, о чем он рассуждал со своим господином. Я поспешно проследила пальцем строки, чтобы пропустить неприличности, если они встретятся, но тихий смешок заставил меня испуганно поднять голову.

Младший дракон спал поперек кровати, уронив карты, а старший удобно устроился на подушках — полусидя, скрестив на груди руки — и слушал меня. Несомненно, он слышал, что я произнесла, и заметил мое смятение.

— Ты зачитала моего брата вусмерть, — сказал милорд Гидеон, не двигаясь. — Твои сказки лучше колыбельных. Но зачем остановилась? Читай дальше.

— Милорд… эта книга… — я не знала, что сказать, и перевернула страницу.

— Ну? Продолжай? — дракон смотрел на меня из тени алькова, и глаза у него горели. — Эта книга недостаточно хороша для тебя?

— Она… недостаточно прилична, — сказала я и захлопнула фолиант.

Дилан тут же всхрапнул и пошевелился, а старший дракон предостерегающе приложил палец к губам, делая знак не шуметь.

— Положи книгу на полку и присядь поближе, — позвал он.

— Для чего? — тут же спросила я.

— Будем разговаривать тихо, — объяснил он невинно, — чтобы не потревожить брата.

— Нам не надо разговаривать, — возразила я. — Я загашу свечу и уйду в свою комнату. Уже глухая ночь, вы и так засиделись, милорд.

— Я не хочу спать, — сказал он. — А ты хочешь?

По правде говоря, сна у меня не было ни в одном глазу. Я поставила книгу про похождения великанов на прежнее место и не удержалась — погладила переплет. Интересно, что же ожидало их дальше в морском путешествии? Но благоразумие возымело верх, и я сказала:

— Лучше мне уйти, милорд. Сегодня вы столько раз пугали меня, что я едва держусь на ногах от страха. Разрешите удалиться и отдохнуть.

— Не разрешаю, — ответил он. — Я всего-то и прошу — присесть поближе, немного поговорить… Но если желаешь, мы можем перейти в твою комнату, чтобы не разбудить Дилана… — он сделал движение, будто собирается подняться.

— Нет, я согласна поговорить… немного, — уже не пререкаясь, я подошла к постели и села на краешек, посчитав, что передвинув кресло, наделаю шуму. — О чем вы хотели побеседовать? Только недолго, скоро запоют вторые петухи.

— Собственно, я тебя и не держу, — сказал дракон, — но ты сама хотела кое-что у меня разузнать…

— Я?!

— Про северную башню, — напомнил он.

— О, да… вы правы… — я уже успела позабыть о своем интересе. — Но мне показалось, что вам с братом не слишком понравились мои расспросы. Если это запретная тема, то не надо ничего говорить, я погашу свечу…

— Виенн! — он вдруг подался вперед и схватил меня за руку, потянув к себе.

Я завалилась прямо на него, ощутив каменную твердость мышц на плечах и груди. От дракона пахло вином и еще чем-то терпким, острым — как будто смешали мускус и амбру. Я попыталась отстраниться, но он прижал меня крепко, и глаза его смеялись.

— Не смешно, — прошептала я. — Пустите, или закричу и разбужу вашего брата!

— Будешь кричать, даже ничего не узнав о Мелюзине?

— Вы обнимаете меня для того, чтобы поговорить о ней?

— Считай, что просто захотел рассказать тебе сказку на ночь, — он вдруг легко коснулся кончиками пальцев моей щеки. — Зачем ты прячешься?

— Прячусь? — от его прикосновения я вздрогнула, будто меня ткнули иглой, и торопливо добавила: — Я вполне могу послушать вашу сказку на расстоянии, милорд… или в другой раз.

Он немного ослабил хватку:

— Хорошо, я тебя отпускаю, но только не убегай.

Не убегай… Как будто можно было сбежать из клетки.

Я села на край постели и поправила сбившийся головной платок. Как понимать эти прикосновения? Если бы он хотел меня, то уже взял бы раз десять. Нет, тут было что-то другое. Он играл, забавлялся. Намеки, полунамеки, взгляды, приказ читать вслух книгу с непристойностями — все это было игрой. Он знал, как это пугает и коробит меня, и старался еще больше. Каким удивленным был его взгляд, когда он вошел в спальню и увидел меня за столом. На что он рассчитывал? Что я встречу его обнаженная и на коленях? И с готовностью подчинюсь любому его желанию и желанию его брата?

— Так что с вашей прародительницей, милорд? — спросила я, пытаясь направить разговор в другое русло.

Но дракон не пожелал менять тему:

— Ты мне не ответила. Зачем прячешься? Зачем оделась, как монашка? Я ведь приказал.

Ну вот, так и знала, что он не станет раскрывать тайны своего рода, и что история о замке Гранд-Мелюз была лишь предлогом, чтобы помучить меня еще сколько-то. Я тяжело вздохнула и сложила руки на коленях:

— Милорд не запрещал этого. Вы не хотели видеть меня нищенкой, но теперь я не выгляжу, как нищенка. Я не нарушила вашего приказа.

Он хмыкнул, но новых попыток схватить меня не делал.

— Мне показалось, так я буду в безопасности, — добавила я.

— Разве тебе кто-то здесь угрожает?

— В этом замке слишком много мужчин, которые ни во что не ставят женщин, — пояснила я, стараясь говорить спокойно, хотя меня трясло мелкой дрожью — и от его близости, и от низкого голоса с опасными подрыкивающими нотками, и от прикосновения к щеке, которое я до сих пор ощущала, будто оно все еще продолжалось. — Надеюсь, что не все они утратили совесть и не станут нападать на монахиню.

— Но ты не монахиня.

Я заставила себя посмотреть ему в лицо:

— Хотите рассказать об этом всем?

Он прислонился затылком к прикроватному столбику и закрыл глаза. Сразу же стало легко, словно лопнули железные веревки, связывающие меня. Но чувство свободы длилось недолго — когда дракон снова взглянул, я ощутила тяжесть во всем теле и в душе тоже.

— Почему… — начала я, но сразу замолчала.

— Почему — что? — спросил он. — Говори, раз заикнулась.

Набравшись смелости, я спросила, осторожно подбирая слова, чтобы не обидеть ненароком:

— Почему вы так действуете на людей, милорд? Ваш взгляд, ваш голос — все повергает в панический ужас…

— Ты чувствуешь драконью кровь, человек, — сказал он почти равнодушно. — То же самое ты чувствовала бы, оказавшись рядом с медведем или львом.

— Но… — я кивнула в сторону спящего Дилана, — но почему мы не испытываем то же самое в присутствии вашего брата? Я боюсь его, но не так, как вас… Я боюсь его, как опасного и вспыльчивого человека, а не как дикого… — тут я прикусила язык, чтобы не сболтнуть лишнего.

–…а не как дикого зверя? — закончил фразу милорд Гидеон. — Наверное, потому что Дилан — не зверь. Хоть отец наш и был драконом, Дилан не унаследовал драконьей крови. В нем кровь нашей матери.

— Она была человеком? — осмелилась спросить я.

— К чему такое любопытство? — Гидеон склонил голову к плечу. — Зачем ты все это выспрашиваешь?

— О, простите, — пробормотала я, уставившись на свои руки.

— Виенн? — позвал он лениво. — Так что означает твой интерес?

— Простое любопытство, милорд, — заверила я его, — ничего больше.

— Ты от меня ничего не скрываешь?

Вроде бы небрежный вопрос ударил меня в самое сердце. Я замотала головой и шепотом воскликнула:

— Нет! Нет, милорд! Что бы мне скрывать от вас?!

— Не знаю, — сказал он медленно. — Но хочу верить, что тебе и в самом деле нечего скрывать, и что ты говоришь правду о простом любопытстве. Я ненавижу, когда мне лгут. Поэтому меня взбесило, когда ты начала врать там, в зале. О том, чего нет в Писании.

— Это не было враньем, — быстро сказала я. — Это всего лишь мое умозаключение.

— А еще я ненавижу тайны, — продолжал он, не слушая меня. — Если есть тайны — есть тайные умыслы, а они никогда не бывают добрыми. Я ненавижу трусов, которые готовы пресмыкаться, лишь бы сохранить жизнь. Я ненавижу подхалимов, которые продадутся за кусок хлеба и пару золотых, позабыв о гордости.

Он замолчал, и я некоторое время ждала — не скажет ли что-нибудь еще, а потом произнесла:

— Сколько ненависти в вашей душе, милорд. Как же вам тяжело живется на свете, с такой ненавистью. Мне искренне вас жаль.

— Ты меня жалеешь? — спросил он скептически. — Ты — нищая девчонка из монастыря?

— Я не всегда была такой, милорд, и мне есть, с чем сравнивать. Можете поверить — нищета в сердце всегда страшнее, чем нищета в деньгах. Ведь как говорится в Писании: «блаженные нищие духом, ибо их есть Царствие Небесное».^[7] Но про нищих сердцем не сказано ничего.

— Значит, твое богатство — в сердце? — усмехнулся он. — Сколько там золота? Драгоценных камней? А может, ты прячешь там породистых скакунов или клинки из фарандской стали?^[8]

— Не мне судить о богатстве моего сердца. Это определят небеса.

Мой ответ его позабавил, я видела, как растянулись в улыбке его губы, обнажив белые, хищные зубы:

— Говоришь, как каноник на проповеди. Даже я проникся. Мать-настоятельница продешевила, продав тебя за пятьсот золотых. Я бы просил тысячу.

— А вы говорите жестокие и страшные вещи. Решили меня перепродать? — сердце мое сжалось от страха, но я постаралась его прогнать. Если на тебя объявили охоту — страх погубит. А то, что на меня начали охоту — теперь не было сомнений.

— Перепродать? — он смерил меня долгим взглядом, от которого у меня перехватило дыхание, а потом его белые зубы снова блеснули в полумраке. — Ну нет. Такое сокровище должно принадлежать только мне. Ты же будешь моей, Виенн?

Примечания

6

Цитата из книги Ф.Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль».

7

Еванг. от Матф., 5:3

8

Имеется в виду булат