Солонго. Том 2

Марина Новицкая, 2023

Неожиданные повороты судьбы, драматические события и любовь помогают раскрыться потенциалу главной героини, ее встреча с непревзойденным буддийским Учителем Бадмажунаем, дорога, полная препятствий, которую преодолевают главные герои романа, взаимодействие со спутниками Бадмажуная, все это погрузит читателя в мир Учения Будды.

Глава 2

На следующий день, уже ближе к вечеру показалось облако пыли, возвестившее о приближении каравана, раздался топот копыт и крики погонщиков и наши дозорные, следившие за дорогой, отрядили небольшой отряд и он поскакал навстречу. Так мы теперь делали всегда, после того как с караваном пришли разбойники и, прикрываясь купцами, напали на наше кочевье. У нас даже погибли две женщины, которые вышли встречать караван на дорогу. Послышался топот множества копыт, крики погонщиков и вскоре караван вошел в кочевье. В гостевой юрте было все готово и Гулкыз с Жайнагул с утра пекущие лепешки и готовящие разные блюда, застыли у входа в гостевую юрту, склонив голову и держа в руках кувшины с холодной чистой водой для омовения рук путников. Среди путешественников я увидела Хасана. Мой дорогой друг заметно осунулся и похудел, вид у него был усталый. Мне очень не хватало его все это время, его советов и мудрых речей. Мы встретились глазами и он тепло и радостно улыбнулся мне, слегка склонив голову в поклоне. Также прибыло четыре купца из Хазарии, двоих из них я знала, один, Парсук, искатель невест и еще один, скупщик оружия Гая, скользкий тип, а еще двое мужчин были мне незнакомы. Самых важных представителей каравана мы пригласили в юрту, я быстро прошла, оставшись незаметной за тонкий полог и приготовилась записывать. Тархан был гостеприимен и приветлив, как радушный хозяин он потчевал гостей разными яствами, обильно запивая все кумысом. С некоторых пор он также пристрастился к водке, хотя в племени отца не приветствовалось это, но сейчас Тархан считался хозяином и Главой и мог сам решать. Когда наступило время вручения подарков, один из купцов, зная слабость Тархана, поднес ему большую, невиданной формы бутылку с прозрачной жидкостью, сказав, что это редкий тип водки, называется граппа и привез он ее специально для него из далекой провинции Византии, городе, который строили на воде. Там в рядом расположенных селениях, выращивали чудесные ягоды, из которых особым способом готовили граппу. Тархан поблагодарил купца. Я, наблюдая и слушая все из своего укрытия, поняла, что купец этот, подобострастно склонившийся перед Тарханом, распинаясь и расхваливая хозяина, что-то явно захочет от мужа, а он был падок на проявления уважения к себе. Рассматривая гостей, я обратила внимание на одного из хазар. Это был крепкий, сильный мужчина с рыжеватой бородой, без шапки, со странной для нас прической. Бритая почти полностью голова с оставленным лишь большим густым пучком волос надо лбом. Глубоко посаженные его глаза, немного хищный нос и острый выдающийся подбородок говорили о властном характере. Я заметила, что он украдкой изучает Тархана, внимательно наблюдая за ним и слушая. Начался обмен новостями.

— Расскажите мне, гости дорогие, что в мире происходит, что нового, где кто с кем воюет? Где новые цари, или Беи? Мы за зиму соскучились по новостям, — сказал привычную вежливую фразу Тархан.

— Да много чего происходит, — начал персидский купец. Например соседи наши, — покосившись на здорового бородатого хазара, — стараются захватить все больше земель, а землями-то управлять надо. А кто сможет? Нужен мудрый правитель. Вначале и малой землей-то управлять непросто. А уж о большой и разговора нет. Ай жадность человеческая… — наигранно вздохнул он.

В это время хазарский купец со странным чубом, откинулся на подушки, скрестив руки на груди и с ненавистью глядя на него сказал, с трудом сдерживаясь:

— Лучше замолчи, Базарган!

Но тот, кого он назвал Базарганом, сделал вид, что не слышит и продолжил:

— Все больше богатства хочет наш сосед, обезумел от жадности, рабов сотнями вывозит из стран по морю, кораблей понастроили. А ведь у самих-то Земля какая! А город построили, где самая большая река в море впадает. Там и порт у них, и рядом хранилища. Все вывозят. Только северные их соседи противостоять им могут, булгары. Те вверх по реке земли заняли до самых гор. Вот они-то молодцы, смелый народ!

Видя нарастающее напряжение между хазарами и Базарганом, Тархан решил сменить тему:

— Ну а расскажите мне о Византии, что нового там придумали? Может быть вы привезли какие-то товары, которых никогда доселе не было. Я слышал, что там хорошие мастера.

— Да, привезли красивую посуду из стекла, это невиданной красоты кувшины и даже блюда.

— Ну это, разве что, женщин интересует, — усмехнулся Тархан.

— Так Византию ослабили войны, ведь трудно защищать границы такой большой земли, — продолжал ту же тему Базарган, нагло поглядывая на хазара, — я вот к чему веду, — нагнувшись и приблизив свое лицо к Тархану немного тише сказал перс, — что всем нужно быть осторожными, вокруг ваших земель неспокойно.

— Ну, это мы знаем, — улыбнулся Тархан, — ты зря беспокоишься. У меня сильные и хорошо вооруженные воины.

К Тархану подсел Гая, протиснувшись между Базарганом и перевернув пиалу с чаем, тот недовольно фыркнул. Купцы вели себя, нарушая этикет. Мне трудно было представить, что при отце кто-то мог встать со своего места, тем более перевернуть посуду, но с Тарханом купцы вели себя на равных, хоть и красовался на его руке массивный перстень печатка. Гая, не обратив внимание на недовольство Базаргана, вышедшего подышать и справить нужду, быстро заговорил, проглатывая слова:

— Тархан, я готов купить у тебя оружие, много, очень много. Меня послал к тебе один знатный человек.

— Гая, сейчас не время, давай увидимся завтра, сейчас время отдыха, — сказал Тархан, покосившись в мою сторону.

Я внимательно слушала и наблюдала за мужем. Отец запретил продавать оружие без его разрешения, опасаясь, что оно попадет в руки разбойников, или вражеских Племен. До сих пор Тархан соблюдал эти договоренности, но проявлял все больше недовольства. Мне не понравился их разговор и я решила проследить за эти купцом, он и раньше чем-то не нравился мне, уже когда приходил к нам с караваном в прошлом году, все шептался с мужем, да и Парсук и остальные двое купцов, которые мало на них походили. Парсук за зиму округлился, щеки его, уже опаленые солнцем степи были круглы, и без того маленькие узкие глазки заплыли. Видно было, что зиму он провел в сытости и тепле. Мне было интересно послушать про далекие страны и я всегда ждала эти новости с большим нетерпением. Обычно, слушая и записывая самые главные из них, я представляла, как выглядят люди в этих странах, какая у них одежда, что они едят и где живут, завидуя купцам. Они могли путешествовать. Даже если это и считалось очень опасным, я думала, что мужчины намного свободней, а женский удел — это муж, дети и юрта. Многие дальше своей земли никогда не выезжали.

В юрту вернулся Базарган. Видно было, что он, прогулявшись, остудил свой пыл. Он вкрадчиво попросил Гая подвинуться и сел на свое место. Налив еще чаю, он стал расхваливать Тархана, говорить ему какой он мудрый и хороший правитель. Потом незаметно перешел на волновавший его аргумент.

— Уважаемый Тархан, слава о тебе растет, многие знают о твоем Племени, о силе твоих воинов и красоте женщин.

Тархан, слушая купца, приосанился и слегка приподнял подбородок, что придало ему надменный вид.

— Жаль только, что не все купцы могут купить ваш товар… Многим приходится перекупать его…

— Что ты хочешь сказать, Базарган? — заинтересованно спросил Тархан.

— А ведь богатство может расти еще больше…

— Как это? — не понял Тархан.

— Позволь только проходить через твои земли всем караванам и увидишь, как станешь самым богатым и уважаемым Вождем. Ты молод и полон сил. У тебя все Племя молодое. Мы, персы, знаем толк в торговле.

Остальные, слушавшие их разговор, все разом заговорили, каждый свое. В юрте поднялся шум. Тархан явно растерялся. Все это не могло произойти в Племени моего отца. За это он бы сразу выгнал купцов из кочевья, никто не решался предложить что-либо отцу при других, когда в первый вечер обсуждались общие темы и новости. У отца нужно было запросить встречу, он выслушивал всех, но поотдельности, уделяя гостям внимание. Наконец Тархан крикнул:

— Гости! Купцы! Вы все устали с дороги, я могу обсудить с каждым в эти дни, а сейчас отдыхайте! — муж встал чтобы уйти, купцы потянулись за ним, я взяла свою подставку и письменные принадлежности и приготовилась незаметно выйти из юрты, как делала это всегда. У входа меня поджидал Хасан.

— Солонго, приветствую тебя, — улыбался перс. Я поклонилась ему и мы неторопясь пошли в сторону реки.

— Хасан, я так рада тебе! Как проходит твой путь? Все ли хорошо в караване? Ты выглядишь усталым…

— Все хорошо, Солонго. Я и правда устал. На дорогах много разных людей. Они то присоединяются к каравану под видом мирных путников, то исчезают. Раньше старший купец не разрешал всем присоединяться, но с тех пор, как он заболел и этой зимой его не стало, его место занял Рашид, а он не уделяет этому внимание. Ну да ладно… Как твоя семья? Все ли здоровы?

— Да, все хорошо, Хасан. Где ты раскинешь свой шатер? Я приду к тебе завтра. Мне хочется о многом поговорить. Сейчас поздно, ты устал, да и Тархан уже пошел в юрту, будет недоволен, что я задержалась.

Мы расстались и я быстро пошла к себе, обдумывая услышанное. У меня было много вопросов к Тархану, но я чувствовала, что сейчас было еще не время. Мне стало ясно, что то, что написал мужу в письме Батнасан, не было надуманными опасениями. Тархан стремился к власти, был наивным и падким на лесть и купцы хотели использовать это.

В юрте я застала Тархана, играющего с Мэргэном и Тумэном. Хоргонзул смотрела, как Жайнагул готовит лепешки. Я подошла к мужу, ко мне тотчас же прильнул Тумэн и стал искать грудь. Я позволила ему, хоть и было мальчику почти два года и он вполне обходился без нее. Тархан был доволен встречей с купцами, это было видно по его настроению. Запахло лепешками, это Жайнагул испекла первую и принесла детям и Тархану. Мэргэн, обжигаясь схватил ее и тут же бросил на пол, ее подобрала подоспевшая Хоргонзул, дети заспорили, пытаясь отобрать друг у друга горячую лепешку. Тархан прикрикнул на них, Хоргонзул заплакала. К ним подошла Жайнагул и взяла на руки Мэргэна. Тархан поманил к себе дочь и, гладя ее по голове стал успокаивать:

— Что ты плачешь, красавица моя? Завтра пойдем на базар и я куплю тебе красивый халат и серьги. Хочешь?

— Хочу, — успокаиваясь сказала девочка, — но я хочу еще ожерелье, — поглядывая на отца сказала она.

— Будет тебе и ожерелье, — улыбнулся Тархан.

Тумэн заснул и я осторожно отняв его от груди, положила на топчан. Казалось бы все дела были переделаны, но Жайнагул не торопилась уходить. Она стала раздражать меня.

— Жайнагул, спасибо тебе. Иди отдыхать, — немного резко сказала я.

Она не поднимая глаз поклонилась и попятившись к выходу, ушла.

Муж встал и взял горячую лепешку, я налила ему чаю. Жуя, он сказал:

— Жайнагул молодец, хорошие у нее лепешки. И чай густой и жирный.

Меня неприятно задели его слова. Я промолчала, но неприятный осадок от его слов, затаился где-то в глубине сознания.

— Давай спать, Тархан. Уже поздно, завтра много дел, у тебя ведь встречи. Нужно записывать все твои решения.

— Да… дел много, это так. Но я не говорил тебе записывать. Ничего важного не будет, ты можешь заняться делами и пойти на базар.

— Как это нечего записывать? — удивилась я, — а то, что ты будешь обсуждать с Гая? А предложения Базаргана?

— Жена, если ты будешь должна записывать, я позову тебя. А сейчас иди на мою половину, давно не накрывалась свадебным покрывалом, — тоном, не терпящим возражений, сказал он.

Я уныло послушалась мужа. Становящиеся все более редкими ласки мужа, уже давно не являлись способом примирения. Визиты на его половину стали напоминать пресную вчерашнюю лепешку, исчезла радость близости, все превратилось в привычное действие, исполнение обязанностей жены.

Наутро Тархан поднялся на рассвете и быстро ушел, я тоже проснулась, но делала вид, что еще сплю, наблюдая за мужем из-под прикрытых глаз. Он явно хотел уйти незамеченным. Сразу после его ухода, я встала, проснулись и дети. Я покормила всех вчерашними лепешками и сыром, подогрела чай. Оставив Хоргонзул с братьями, наказала оставаться в юрте и ждать Жайнагул. Хоргонзул заныла, сказав, что хочет идти на базар. Я строго прикрикнула, сказав, что на базар она пойдет с отцом, как он и обещал ей.

Выйдя из юрты и вдохнув свежий утренний воздух, наполненный запахом трав, я залюбовалась каплями росы, которые переливались разными цветами, искрясь на солнце, словно редкие драгоценные камни. Но где же мне искать мужа? Я не собиралась отступать и во всем слушать его, понимая, что он может допустить роковые ошибки. Ведь заключив сделки по продажи оружия без согласия отца и, того хуже, прохождения караванов с рабами, а что речь шла об этом, я не сомневалась, он испортит отношения с отцом, навсегда лишившись его доверия. Но я должна убедиться в этом. Тархан явно скрывал от меня что-то важное. Я медленно пошла вдоль берега реки, огибающей наш стан. На берегу уже работали кузнецы, они всегда вставали до рассвета. А вон и Тархан с Гая, рассматривающие оружие в группе кузнецов. Гая заинтересованно слушал Тархана и кузнеца, объясняющих им что-то. Слов я не слышала, незамеченной остаться не получится, поэтому я неторопясь пошла к ним, делая вид, что просто прогуливаюсь. Я пожалела, что не взяла ведра, можно было набрать воды и не вызвать подозрение в любопытстве у мужа. Увидев меня, он недовольно замолчал, я поклонилась мужчинам и приветливо начала разговор, обращаясь к Гая:

— Приветствую тебя, Гая! Хорошо ли ты отдохнул на нашей Земле? — спокойно и учтиво начала я, игнорируя явное недовольство Тархана.

— Иди в юрту, жена, — начал кипятиться Тархан, — ты прервала меня.

Я, не отрывая глаз от Гая, подняла руку, как всегда делал отец, чтобы собеседник замолчал. Этот, почти магический жест, всегда оказывал сильное действие на собеседника. С одной стороны, отец, не говоря ни слова, заставлял человека замолчать, я другой стороны, показывал свою власть. Тархан от неожиданности замолчал. Я продолжала, сделав жест Гая пройтись со мной и непозволительно повернулась спиной к Тархану, боковым зрением наблюдая, как рот Тархана приоткрылся и вся гамма чувств отразилась на его лице, недоумение сменилось гневом, налились кровью глаза и сжались кулаки, но я уже шла рядом с Гая по берегу, оставляя стоять мужа и группу кузнецов, безмолвно наблюдающих эту возмутительную сцену. Внутри появилась огромная, несокрушимая сила, на миг мне показалось, что надо мной пронеслась Птица — Охранитель, которую не всем доведется увидеть. Мне рассказывал о ней отец, он говорил, что можно всю жизнь прожить и не увидеть ее, но явление ее человеку, может изменить всю жизнь. Сейчас я ощутила ее явное присутствие. На душе стало абсолютно спокойно и радостно. Исчез страх перед Тарханом и чувство правоты, которое полностью захватило меня, руководило разговором с Гая. Вероятно он почувствовал это.

— Ты что-то хотел обсудить? Вчера ты говорил о том, что хочешь купить все оружие, которое есть у нас. Что ты представляешь на нашей Земле какого-то важного человека. Кто он?

Гая не смог скрыть удивления:

— Откуда ты знаешь? Ведь ты не могла слышать этого!

— Гая, я знаю все, что я должна знать. А ты знаешь ли, что Тархан не может решить этого без разрешения моего отца, великого Оуюн Хагана? — высокомерно и твердо сказала я

— Ты дочь Оуюн Хагана? — еще больше удивился он, — прости, я не знал этого.

— Да, я его дочь. А ты кто? Кто послал тебя к нам?

— Я из Хазарского Каганата. Как ты знаешь, наш Правитель завоевывает много новых земель. Он, славный и великий, отрядил меня для того, чтобы я нашел лучшее оружие. Я много видел и разбираюсь в нем, оружие, которое изготавливают у вас, даже лучше тюркских ятаганов. Оно прочнее и легче.

— Да, я знаю, что наше оружие лучшее. И луки, и стрелы, кинжалы и мечи, все это изобрел мой муж, Тархан. Но знаешь ли ты, посланник Правителя Хазарского Каганата, для чего мы делаем это оружие?

— Конечно, — усмехнулся Гая, глядя на меня с легким презрением, ведь что может знать женщина об оружии, даже если она дочь Оуюн Хагана и жена Тархана.

— Так для чего же? Ответь мне, Гая!

— Для войны, для чего же еще. А для вас еще оружие — это средство чтобы богатство вашего Племени увеличилось.

— Ты заблуждаешься. Гая! — остановившись и глядя ему в глаза, сказала я.

— Да как же?! Оружие нужно для того чтобы воевать.

— Мой отец, Великий Оуюн Хаган никогда, слышишь, Гая, никогда! Не нападал на свободные Племена! А оружие нам нужно, конечно. Но нужно для того, чтобы те, кто решится напасть на наши и дружественные Племена, на себе познали совершенство наших сабель, кинжал и луков. И наших прекрасных воинов, смелых и сильных.

— Так что, — желая закончить разговор, спросил Гая, — вы не продадите нам оружие?

— После нас ваш караван пойдет в Красные земли. Задай все эти вопросы моему отцу, Оуюн Хагану. Если он решит продать вам оружие, то вы сможете забрать его на обратном пути, — я кивнула ему, давая понять, что разговор окончен.

Уходя, я видела, что он остался стоять на месте, я чувствовала его взгляд.

После разговора с Гая мне хотелось побыть одной, но идти на реку не хотелось, там невозможно остаться незамеченной, в юрте дети и Гулкыз с Жайнагул. Я помнила, что пообещала им дать монет, но видеть никого не хотелось… Хотя… навещу-ка я Хасана, подумала я, надеясь, что у него еще не собралось много народу и мне удастся побеседовать с ним в тишине.

Мне повезло и я застала Хасана, обустраивающего свой шатер. Сколько я помню, все тот же потертый ковер, цветные, уже сбившиеся от времени подушки, все те же пиалы и кувшин со свежей водой вместо чая. Светильник и дорожный, но очень богатый алтарь, пополняющийся все время, ведь Хасан, бродячий факир и йогин, следующий таинственному Учению Заратустра, превосходный врачеватель и философ, знающий ответы на многие вопросы, имел слабость — он не мог пройти мимо священных предметов, редких свитков, благовоний и всего того, что придавало его бродячей жизни неповторимый смысл, являлся его опорой и защитой. Хасан обернулся и поставил статуэтку гневного Божества, которую он протирал рукавом халата. Он протянул мне обе руки и пошел на встречу, улыбаясь. Глаза его лучились и сияли.

— Приветствую тебя, Солонго! Устраивайся на подушках, сейчас я угощу тебя невиданными фруктами, они, конечно сушеные, но таких ты еще не пробовала. Первый раз наши купцы везут такие. Отведай!

— Благодарю тебя, Хасан, — улыбнулась я, испытывая большую радость от встречи с другом, — Как ты поживаешь, какие новости?

— Ох, новостей-то много, не знаю с чего начать.

— Вчера мало рассказывали о новостях разных Племен и Земель.

— Неспокойно в мире, Солонго. Везде идут войны. Время такое. Звезды предупреждали. Хазары разделились и часть ушла на север, образовав великую Булгарию, они воюют с самими Хазарами, а ведь они братья, все дети Великой Степи. Дети одной матери. Одной Веры были, верили в Небо, читали звезды, чтили предков. Теперь проливают кровь. Булгары войны не хотят, мирные они, но хазары… Звери! Жестокие и алчные, предали свою веру, отказались от корней своих и забыли Предков. Их ведет их жадность. Поэтому они завоевывают все новые Земли, подчиняя целые народы. Богатство их на крови людей замешано. В рабство угоняют, всех женщин забирают, чтобы потомство их с местными слилось, так никуда сыновья их и дочери не денутся и будут следовать им. И мало кто им противостоять может. Веру взяли чужую, построили города на великой реке и большой воды, плавучие крепости по ним ходят и рабов с товарами перевозят. Я слышал вчера, как Гая подбирался к Тархану. Ни в коем случае нельзя оружие им продавать!

— Я знаю, Хасан! Я сегодня отослала его к отцу, пусть у Оуюн Хагана просит. Он не позволит Тархану продать!

— Хорошо, если так, Солонго… А вдруг продаст?…

— Отец не продаст!

— А Тархан?

— Нет. Я сегодня с Гая говорила. Тархан разозлился. Ну что ж… Важнее не дать ему продать хазарам оружие.

— Тархан накажет тебя.

— Я не боюсь его, Хасан.

Хасан покачал головой и тяжело вздохнул. Он решил сменить тему.

— Знаешь, я видел твою сестру Алтенцецег, — улыбнулся он, — она стала настоящая красавица! Такая важная! Только родила, но на базар пришла, с ней была Баэрта. Должна была вернуться с нами, но передала, что у Саргэлэн дела плохи, раньше времени роды начались. Я ходил к ней, родился мальчик. Живой и здоровый, только маленький. Но это был последний день, когда стоял наш караван и Баэрта решила остаться. Приедет, как только малыш окрепнет. Брат твой Мягмар, очень переживал. Но я знаю, что все хорошо будет, мальчик будет жить и будет счастлив. У него хорошие звезды. Да и родители его уже и так наказаны Оуюном и жизнью. Они многое поняли. Их поддерживает Батнасан и Алтенцецег, помогают им.

— Да, я ждала Баэрту, но важнее конечно, чтобы у Саргэлэн все было хорошо. Ты привез важные новости.

— Да, у меня много новостей и для твоего отца. Нападения на караваны участились, есть много людей, примыкающих к каравану, да и купцы уже не те, что раньше. Когда был старый глава каравана, то была купеческая честь, были правила, торговые договоренности, а сейчас стало по-другому, на купца может напасть его сосед и отобрать товар и его никто не накажет, Рашид скажет чтоб сами разбирались и махнет рукой. Вот так сейчас решают все раздоры. Никто из купцов не чувствует себя сейчас спокойно. Вот и я уже давно толком не сплю, стал болеть, то спина болит, то ноги… Это все потому, что верить никому не могу, мысли плохие, так и родится болезнь… — вздохнул Хасан, — ну да ладно… все проходит, так сказал один мудрец. А что в Племени? Все ли у вас здесь хорошо? Тихо ли?

— В Племени бывают и тревожные дни. Разбойники и маленькие дикие Племена совершают набеги на нас, но у нас хорошие сильные воины, мы отражаем любое нападение. Тархан создал прекрасный отряд. Иногда он действует на упреждение. Система доставки писем у нас работает хорошо, новости по Степи летят так быстро, как птицы. Но сейчас, после того, как я поговорила с Гая и рассердила Тархана, не позволив продать ему оружие, мне нужно написать обо всем отцу, но с другой стороны, это будет предательством мужа. Отношения наши могут испортиться. Я не знаю, что мне делать…

— Ну здесь смотря, что для тебя важнее. Или испортить отношения с отцом, не рассказав ему обо всем, а он ведь все равно узнает. Прости, Солонго, но я сам расскажу ему все. Если Тархану Оуюн Хаган запретил принимать решения, значит не доверяет ему. Я верю твоему отцу, он всегда принимает правильные решения, а Тархан молод и горяч и, прости, не всегда умен. Нельзя допустить, чтобы он ослушался твоего отца, это принесет много бед. И для вас, и для всего Племени. Подумай, если позволить Тархану продавать оружие, то потом этим же оружием придут убивать вас! Ты все правильно сделала! Если Тархан ослушается и продаст, то Оуюн Хаган, узнав об этом, разгневается и сам убьет твоего мужа! Подумай об этом и не имей сомнений, что ты права, — Хасан похлопал меня по руке, заглянув в глаза, — ты очень смелая, Солонго, не побоялась пойти против мужа, он ведь может наказать тебя. Может даже лишить жизни… Ведь он твой муж, а по Закону Степи его никто не осудит, если он убьет нерадивую жену…

— Не убьет. Он не посмеет, Хасан. Тогда отец придет и разгромит его и поставит другого Вождя.

— Ну все равно, ты будь осторожна и напиши все отцу, он должен знать, что происходит в Племени. А Тархан обещал слушать Оуюн Хагана. Он не может безнаказанно нарушить обещание.

— Благодарю тебя, Хасан, ты разрешил мои сомнения, — сказала я, ощущая, что мне и правда стало легче.

Мы еще поговорили немного, обсудив разные новости, потом Хасан мне сказал:

— Знаешь, я вижу, что скоро твоя жизнь очень изменится, я вижу знаки этих перемен. Я хочу опять посмотреть твою руку.

— Посмотри, конечно, хотя какие перемены могут быть у меня? ведь жизнь моя вошла в то русло, когда все неприятности, которые ее омрачали, благодаря отцу, были устранены.

— А ты довольна своей жизнью? Все именно так, как ты хотела?

— С виду, да. Но на самом деле мне сложно с Тарханом. Да и дети… Они не принесли мне столько радости, сколько принесли, например Рахат и Нарану.

— А чего же еще тебе не хватает? — спросил Хасан, капая коричневую, едко пахнущую жидкость на мою ладонь. Все линии от нее стали более четкие и даже самые маленькие, образовывающие невидимую сеточку, выявились и узор стал четким. Хасан всматривался в линии на ладони, шевеля губами, будто читал что-то. Поворачивая ладонь и сгибая ее, разглядывал мою жизнь. Закончив, он прикрыл глаза, потер лоб рукой и помолчав, заговорил:

— Да, Солонго, я был прав… Большие перемены будут в твоей жизни. Все линии сходятся в одной точке. Ты многое потеряешь и многое приобретешь.

— Я не понимаю, Хасан, скажи мне так, чтобы мне было ясно. Что за перемены? Когда они произойдут?

— Скоро, уже совсем скоро… Я не могу тебе сейчас сказать, гадатели по руке не могут приоткрывать завесу тайны до поры.

— Почему? Что это за тайна?

— Потому что, зная ее, ты будешь ждать перемен, как ждут караван после зимы, ты будешь представлять какая будет у тебя жизнь, а некоторые вещи сделают тебе больно и встревожат тебя.

— А зачем же тогда гадают по руке? Не для того ли, чтобы знать, что произойдет в жизни?

— Да, конечно, но гадатель, который видит правду, может предупредить опасность, или болезнь, дать совет и направить события так, чтобы избежать беды.

— То есть, если беда будет и она написана на руке, то ее можно избежать?

— Да, можно, если знать ход событий.

— А линии при этом остаются прежними?

— Нет, они тоже меняются. Иногда, когда я даю совет, он может показаться глупым, или даже совсем абсурдным, люди не всегда слушают меня, делают по-своему, а потом страдают.

— Я помню, что ты сказал мне, что у меня будет четыре ребенка. То есть, значит, что у меня будет еще один?

— Посмотрим. Ребенок виден… да, виден… — задумчиво произнес Хасан и замолчал.

— Хасан, дорогой, дай мне совет.

— Все хорошо, сейчас тебе не нужны мои советы, — улыбнулся друг, — только один, есть только один совет. У тебя не должно быть сомнений в своей правоте. Ты все делаешь правильно. Будь верна себе. И у тебя все будет хорошо, даже если тебе будет казаться, что это не так.

— Спасибо, мне нужно идти, я обещала женщинам, моим помощницам, бывшим рабыням пойти на базар, — сказала я, поднимаясь и уже уходя.

— Мы увидимся еще, — улыбнулся Хасан.

В юрте было тихо, дети с Гулкыз что-то разбирали на топчане, Жайнагул молча пекла лепешки. В углу, на мужской половине сидел Тархан. Мне показалось, что вокруг него было пульсирующее черное облако. В руках у него были четки, которые он яростно перебирал, шумно сдвигая бусины трясущимися от ярости руками. Лицо его было бледно. Я вздохнула, предвидя бурное выяснение отношений и молча прошла в свою юрту, муж в два прыжка оказался там же, резко задернув полог, схватил меня за руку, с силой дернул, чтобы развернуть меня к себе. Глядя на меня белыми от злобы глазами, зашипел мне в лицо:

— Ты… ты.. как ты могла?! Ты что о себе возомнила?! Ты как посмела?! Я! Я здесь главный! Я решаю! — схватив меня за косу и обмотав ею мою шею, стал душить меня, — убью тебя! И выброшу собакам, прямо в степь!

Я захрипела и постаралась вырваться. Он швырнул меня так, что я отлетела и упала на алтарь. С него посыпались статуи Божеств и потом скатился светильник, масло из него потекло на ковер. Бывшие в его руке четки он с силой натянул и они лопнули, бусины рассыпались и горохом покатились по юрте. Тархан был страшен в гневе. Отдышавшись я сказала:

— Ты можешь убить меня, но по-твоему не будет. Отец все узнает и лишит тебя и власти, и жизни. Ты не мужчина, Тархан! Настоящий мужчина и Вождь верен своему слову. Ты обещал отцу не продавать оружие, без его ведома.

— Ты меня еще учить вздумала?! Я сохранил тебе жизнь только из-за детей. Но теперь я точно знаю, что ты ядовитая степная змея и я удавлю тебя при первой возможности. И тебе не поможет ни твой отец, ни твои хваленые Божества!

Страха внутри не было, я не боялась смерти и помнила слова Хасана, что не должна сомневаться в своей правоте. Тархан взбесился из-за того, что чувствовал, что я не боюсь его, но отступать не собирался.

— Я буду продавать оружие, тому, кому захочу. Я его изобрел, я ночами не спал и думал, как сделать так, чтобы оно было самым лучшим, значит и решать мне! Зачем я по-твоему все это делал? Я все время думаю, как сделать наше Племя богатым, как изготовить больше сабель и кинжалов, как сделать лук, чтобы одновременно стрелял несколькими стрелами. Зачем все это? Чтобы продать и подороже. А твой отец лучше бы остался в Оргьене и стал монахом, от его проповедей больше было бы толку.

— Я не хочу это слушать, Тархан! И покрывать тебя перед отцом больше не буду! Я жалею, что не писала ему обо всем том, что ты делал. Что скрывала твои ошибки и что поддерживала тебя в твоих мыслях, что ты настоящий Глава Племени! Ты не Глава Племени, потому что забота о людях, это не только забота о том, чтобы у них было больше монет, чтобы купить на базаре новые халаты и пиалы, но и чтобы Племя было в безопасности.

— Что ты понимаешь, женщина! Именно этим я и занимаюсь! Никто не сможет победить нас с нашим оружием и сильными воинами!

— Пока оружие не используют, чтобы напасть на нас. А если ты продаешь его не зная кому, то быть беде! И еще, Тархан. Я обещала отцу записывать все твои торговые договоры и вести летопись, а то, что ты теперь не зовешь меня на переговоры, я напишу отцу.

— Побереги себя, Солонго, я твой муж, помни, что я расправлюсь с тобой, как только подрастут дети, — часто дыша, тихо произнес Тархан и выбежал из юрты, на ходу перевернув стоящий у входа кувшин.

Я немного посидела, собираясь с мыслями и вышла к Жайнагул и Гулкыз.

— Вы готовы идти на базар? — как можно спокойнее и беззаботнее спросила я

— Все ли хорошо у тебя, Солонго? — встревоженно спросила Гулкыз.

— Да, все хорошо, собирайтесь. Я побуду с детьми, — взяв на руки Тумэна. Хоргонзул шмыгнула носом:

— Я тоже пойду.

— Пойдешь с отцом, а сейчас останься в юрте.

Я дала женщинам два увесистых мешочка с монетами и они ушли.

— Мама, — обратилась ко мне дочь, — почему отец недоволен тобой? он хотел наказать тебя, ты непослушная, да?

— Все хорошо, Хоргонзул, мы немного поругались.

— А отец сказал, что ему надоело, что ты не слушаешься. А жена должна всегда слушаться, да?

— Да. Я слушаюсь, конечно, просто немного поссорились, так бывает.

Она посмотрела на меня глазами моей свекрови и также, как она, недовольно поджала губы. Я содрогнулась, присутствие свекрови было таким явным, что я зажмурилась и подумала, что она так похожа на бабку, что их можно было бы спутать, если бы не разница в возрасте.

Вскоре вернулись Жайнагул и Гулкыз, довольные и нагруженные мешками с одеждой и украшениями. Гулкыз оживленно что-то говорила дочери, Жайнагул кивала, соглашаясь с ней. Желтоватое лицо ее порозовело и глаза возбужденно блестели. Войдя в юрту, чтобы отдать мне оставшиеся деньги, они шепотом переговаривались, увидев, что Тумэн заснул. Я была рада за женщин, настроение их явно улучшилось. Я встала, положив ребенка на топчан и накрыв его шалью, взяла монеты и вышла на воздух, решив пойти на базар и купить все необходимое. Я хотела отвлечься от грустных мыслей. Я медленно шла вдоль рядов, вдыхая неповторимый запах специй, сушеных фруктов и тканей. Базар гудел, как растревоженный улей диких пчел. Постаравшись сосредоточиться на тканях и халатах, я стала мерить все подряд, выбирая себе новые наряды, дополняя их шалями, поясами и украшениями, но мысли мои все же вились вокруг слов Тархана, что он продаст оружие. Что это будет не Гая, я была уверена, узнав, что я все знаю и что я дочь Оуюн Хагана, умный купец никогда не пойдет против. Скорее всего он попытается наладить отношения с отцом и купить оружие, заручившись его поддержкой.Но были и другие, я помнила, как заговорили все вместе. А Базарган? Что он хотел предложить Тархану? Как же мне это узнать? Он конечно не хазар, но персы тоже очень хитры. Перс! Он же перс, как и Хасан! Вот у кого я спрошу! Может быть он что-то знает, или сможет помочь мне! Я развернулась и пошла к шатру Хасана.

–Эй, женщина! Мешок оставила! Или халаты не нужны тебе?! — закричал мне купец.

— Я взяла мешок и, пробираясь сквозь толпу, направилась к Хасану. У шатра ждали люди. Я потопталась и села на один из нескольких больших камней, принесенных специально чтобы можно было присесть в ожидании приема. Люди терпеливо стояли, ожидая своей очереди. На камне рядом со мной сидела беременная молодая женщина, жена одного из мастеров, кожевенников. Солнце начинало припекать, оно приближалось к зениту. Женщина периодически ерзала и тяжело вздыхала. Лицо ее покрылось испариной и я спросила:

— Мэдэгма, как ты?

— Ох, что-то тяжело мне…

У нее был уже большой круглый живот и я обратилась к людям чтобы пропустили ее. Никто не возражал и она, как только вышла женщина, смахнувшая слезу, вошла к Хасану. Почти сразу полог откинул Хасан и, увидев меня, быстро сказал:

— Срочно нужна повитуха, начинаются роды.

— Но Баэрты нет, а остальные только ее помощницы…

— Тогда заходи, будешь помогать мне… Времени терять нельзя. Боюсь, что ребенок запутался в пуповине. Приходите все завтра, сегодня я занят, — обратился он к людям, — Солонго мне нужна вода, много воды, пусть принесут. Ее трогать уже нельзя, она вот-вот родит. Я побежала по базару и натолкнулась на Тархана, он вел за руку Хоргонзул, она была наряжена в новый халат, на шее было массивное взрослое ожерелье и в ушах были длинные, нелепо смотрящиеся на ней серьги. Она важно вышагивала с гордостью поглядывая на отца.

— Тархан, пусть кто-нибудь принесет воду в шатер Хасана, у Мэдэгмы начались роды, медлить нельзя. Шатер возле больших камней за лавкой башмачника. Тархан отреагировал мгновенно, схватив за рукав первого встречного мужчину и приказав принести воду, я тут же пошла и взяла много полотняной чистой ткани в лавке одного из купцов и вернулась к Хасану. Прямо на ковре лежала женщина. Готовя разные снадобья, Хасан наказал ей дышать, вдыхая и шумно выдыхая воздух. Принесли воду, Хасан попросил полить ему на руки и поднять длинные рукава халата. Также он наказал отрезать ткани и обвязать его, закрепив ее на шее и поясе, вторую часть нужно было подсунуть под Мэдэгму, которая обезумела от боли и металась по ковру. Периодически затихая, смотрела в одну точку. В шатре Хасана становилось душно, я набрала в ладонь воды и попив, остаток плеснула себе в лицо. Время пролетело незаметно, Хасан спокойно давал распоряжения и я, забыв обо всем, помогала ему. Наконец родился ребенок, Хасан держал его за ноги и шлепнул, ребенок закричал.

— Девочка! У тебя родилась дочь, — сказал он измотанной родами женщине, — хорошая такая, красавица, — продолжал он, показывая матери синеватого сморщенного младенца. Она устало улыбалась, протягивая к младенцу руки. Хасан обтер его тканью и дал матери.

— Сейчас надо сходить и привести мужа. Она пока что не сможет встать. До завтра она останется здесь.

— А ты? Где будешь спать ты?

— Я пойду на берег к купцам. С персами буду спать. Возьму у них ковер и покрывало, сейчас ночи уже теплые.

— Мне нужно кое о чем попросить тебя, Хасан… Я в общем-то за этим и шла…

— Что-то случилось?

— Ты помнишь, когда вы приехали и были в гостевой юрте, Базарган начал что-то говорить, но Тархан прервал его. Ты не знаешь, чего он хотел от мужа?

— Я могу догадаться. Но это не точно…

— Говори, Хасан.

— Я слышал на одной из стоянок как он разговаривал с одним, примкнувшим к нам персом. Он не был купцом и сказался путешественником. Мол ищет древние рукописи в разных местах… мы спали под небом и я еще не успел уснуть, слышал, как этот путник уговаривал Базаргана сделать так, чтобы через ваше кочевье проходили караваны с рабами. И обещал за это много денег. Базарган славен своей жадностью. Он согласился. Но я знаю, что Оуюн Хаган не позволит, а значит, что Тархан не посмеет ослушаться.

— Ошибаешься, Хасан! — сказала я, показывая ему след от косы на шее, — видишь? Он рассвирепел сегодня и чуть не задушил меня. Сказал, что будет делать так, как считает нужным… Боюсь, что он ослушается отца. Он обещал убить меня, как только подрастут дети.

— Ну это уж вряд ли, — улыбнулся Хасан.

— Да, я так и сказала, что ему придет конец, если посмеет. Я не боюсь его. Но то, что он может продать оружие без спроса, или позволить караванам с рабами проходить через наши земли, я опасаюсь. Я хочу написать отцу, но если Тархан увидит, что я снаряжаю гонца, заберет письмо.

— Не переживай, Солонго, ты можешь передать письмо через меня. Это будет немного дольше, но за то уж точно дойдет до Оуюн Хагана.

— Благодарю тебя, Хасан!

Я не медля пошла писать отцу, зная, что Тархана сейчас нет в юрте и никто мне помешать не может. В который раз я порадовалась, что Тархан не умеет ни писать, ни читать. А также мне хотелось написать и отправить письмо Алтенцецег, ведь уже было понятно, что отвечать Батнасану муж не собирался. Это тоже было плохим знаком, ведь игнорирование писем с предупреждениями не сулило ничего хорошего. Но я знала о недальновидности мужа и собиралась упомянуть об этом в письме сестре.

У юрты в новом халате и украшениях играла с братьями Хоргонзул, она прыгала через палку, поднимая облако пыли, лицо мальчишек и ее было в пыли. Жайнагул и Гулкыз рядом не было. Это удивило меня, обычно женщины не оставляли детей одних. Я окликнула их, наказав умыться и идти в юрту.

— Хоргонзул, где Жайнагул и Гулкыз, — спросила я дочку.

— Мы с отцом вернулись с базара и он ушел с Жайнагул куда-то, а Гулкыз пошла за водой.

Я села на топчан и дала грудь Тумэну, Мэргэн и Хоргонзул крутились рядом.

— Мама, — обратилась ко мне дочь, — отец сказал, что я очень красивая, да?

— Да, Хоргонзул, конечно красивая. И халат тебе он красивый купил, и серьги с ожерельем.

— Он сказал, что я красивая, потому что похожа на бабушку и что мы к ней когда-нибудь поедем.

Я посмотрела в маленькие глаза дочери и сказала:

— Да, дочка, ты очень на нее похожа.

Я подумала, что дочь является вечным напоминанием о свекрови, о том несчастливом периоде, когда я была вынуждена общаться с ней, а теперь моя дочь, моя родная девочка так похожа на нее. Это так подшутила надо мной жизнь… А ведь я очень хотела дочку и представляла себе ее совсем иначе.

В юрту вошла Гулкыз с ведрами, полными воды.

— Гулкыз, присмотри за детьми, мне нужно написать письма, — сказала я женщине, — а где Жайнагул?

Она опустила глаза и не сразу нашлась, что ответить. Пожевав губами, она сказала что-то неопределенное, я не стала выяснять и пошла в свою маленькую юрту писать письма отцу и Алтенцецег. Я рассказала сестре все новости, порадовалась за рождение ее первенца и за то, что узнала от Хасана о рождении ребенка у Мягмара и Саргэлэн. Когда я писала письмо, в памяти всплывали те счастливые моменты, когда мы жили все вместе в одной юрте, какая дружная была у нас семья, вспомнилось и то, что с Мягмаром мы были очень близки, мы лучше всех понимали друг друга. Я вздохнула… Прошлого ведь не вернешь… Неужели мы никогда не соберемся вместе? Неужели я никогда не узнаю своих племянников?… на миг мне стало грустно, но я отбросила эти мысли и быстро закончив письмо, начала писать отцу. Оно давалось мне с большим трудом. Мне было сложно описать все так, чтобы гнев отца не обрушился на Тархана немедленно. Я утаила от него, то, что Тархан душил меня и обещал убить, я просто изложила все, как есть, упустив те детали, которые касались наших с ним отношений. Но все же чувство вины перед мужем и ощущение, что где-то я предаю его, не отпускало меня. Я отложила письмо и задумалась. Вспомнила слова Хасана, что мне нужно выбрать, да, в жизни каждый момент нам приходится выбирать, порой, казалось бы незначительный эпизод может сыграть большую роль. Хасан сказал, что у меня не должно быть сомнений в своей правоте. Это так… но все же… Я тряхнула головой и решительно закончила письмо. Свернув письма и завязав их красным шнурком, я запечатала их и поставила свой знак, печать, которая уже какое-то время была у меня. Мне прислал ее отец, я всегда носила ее при себе. Она была отлита в виде монеты с небольшим хвостиком, расплющенным, чтобы удобно было держать пальцами. На ней было написано мое имя на фоне птицы, раскинувшей крылья, в монете была небольшая дырочка и я продела в нее шнурок. Так я могла повесить эту печать на шею. Теперь нужно найти гонца для письма к Алтенцецег, а письмо для отца я отдам на следующий день Хасану. Я пошла искать гонцов, которые были в стане воинов на окраине кочевья. День клонился к закату и дивные степные запахи разных трав наполнили воздух. Я шла, вся в своих мыслях и не сразу заметила Тархана, прогуливающегося с кем-то вдоль реки. Против заходящего солнца я не поняла кто идет с ним рядом. Только подойдя ближе я разглядела Жайнагул. Я удивилась, что бы ей делать у реки с Тарханом. Они были спиной ко мне и я не стала подходить, но увиденное неприятно укололо меня. Я быстро пошла и, разыскав гонца, наказала ему на рассвете отправиться и доставить письмо моей сестре, а сама сразу вернулась в юрту и легла спать с детьми, обняв их. Тархан пришел поздно, мне не спалось, я сделала вид, что сплю и он, тихо нырнул под наше свадебное покрывало, что мне было очень неприятно. Что он делал с Жайнагул? Тут мне пришла мысль, что он, поругавшись со мной, захотел разозлить меня, как уже было с Жайнагул, когда он оказывал ей знаки внимания. Но мне казалось это глупым и я решила утром поговорить с ним и добиться чтобы он не давал никаких надежд бедной женщине.

Утром я проснулась еще до рассвета, ожидая когда проснется Тархан и как только он открыл глаза и потянулся, я заговорила:

— Тархан, я видела тебя вчера у реки с Жайнагул. Что ты с ней там делал?

— Жена, я хотел поговорить с тобой об этом. Я решил взять Жайнагул второй женой, ее мать согласна, к концу лета, после нашего военного похода, в который мы скоро отправимся, я хочу чтобы свадебное покрывало было готово. Гулькыз поможет тебе.

Я не поверила своим ушам. Как?! Я сжала край топчана, зажмурилась. Это все снится мне? Медленно приходило понимание, что это не шутка и не сон.

— Я не дам согласия, Тархан. Можешь не стараться, этого не будет!

— Дашь. Я заставлю тебя дать согласие, — он рывком подскочил ко мне и схватил за косу, я увидела перед собой его бешеный взгляд, — Я возьму Жайнагул второй женой. Я так решил, — и выбежал из юрты.

Сердце бешено колотилось. Неужели так может быть? Ком подступил к горлу и я, поднявшись, быстро пошла в свою юрту, где дала волю слезам. Я плакала от чудовищной неблагодарности этих женщин, от низости, от ненависти Тархана, от лжи, которая оказывается меня окружала. Как?! Я только вчера дала им монет, чтобы они купили все, что хотят, а вечером, Жайнагул, нарядившись в новый халат и надев украшения, гуляла по реке с моим мужем?! Как давно это началось? Неужели я была так наивна, что ничего не замечала и верила? Немного успокоившись и придя в себя, мне захотелось посмотреть как же будут вести себя мать и дочь, которых я освободила от рабства и приблизила к своей семье. Вскоре появилась Гулкыз и не поднимая на меня глаз, занялась разжиганием очага, немного погодя пришла и Жайнагул. Они вели себя, как всегда, разве что сияющий торжествующий взгляд Жайнагул выдавал ее. Не дождавшись, когда они что-нибудь скажут, я первая начала разговор:

— Жайнагул, вчера я видела тебя у реки с Тарханом. Что за прогулки ты себе позволяешь с моим мужем? — строго сказала я

— Чем ты недовольна, Солонго? Он и так уже давно ест мои лепешки и я делаю всю домашнюю работу и забочусь о нем и о детях, — с вызовом глядя на меня, сказала Жайнагул

— Ты что о себе возомнила. Жайнагул?! Тебе мало было, что я освободила тебя, я сделала для тебя и Гулкыз все, но тебе, оказывается, все мало!

— Солонго, почему ты сердишься, — вступила в разговор Гулкыз, — Тархан сам предложил Жайнагул стать его второй женой, потому что он доволен ей. Разве по законам Степи мужчина не может взять вторую жену? Она еще молодая, сможет родить Тархану детей, ведь чем больше у Вождя детей, тем сильнее род. Я, как мать, уже дала согласие Тархану. Он сказал, чтобы мы с тобой начали делать свадебное покрывало. Вот радость-то будет, когда мы набросим его на мою Жайнагул! — не сдерживая радость всплеснув руками, сказала Гулкыз.

От возмущения я даже не нашлась, что сказать. Меня, как большое облако, накрыл гнев, я уже не могла контролировать его и подскочив к Жайнагул наотмашь ударила ее по лицу, вложив в удар всю силу. Жайнагул не удержалась на ногах и, отлетев, упала на топчан. Дети, наблюдая эту сцену, тихо сидели, забившись за алтарь, заплакал маленький Тумэн. Гулкыз подбежала к дочери и заголосив, стала поднимать ее, на щеке Жайнагул алел след от моей ладони, рука у меня болела, от удара свело пальцы. Я потрясла ей и опять пошла на Жайнагул, я хотела выкинуть ее из юрты вместе с матерью.

— Что ты делаешь, Солонго?! — заголосила Гулкыз, схватив меня за руку и пытаясь остановить меня.

— А я расскажу все Тархану, он накажет ее, — тихо сказала Жайнагул.

— Ах ты подлая, низкая тварь! — трясясь от гнева воскликнула я, опять намереваясь наброситься на Жайнагул, — пошла вон! Я не хочу видеть тебя в нашей юрте!

— Это еще кто пойдет вон! — зло ухмыльнулась Жайнагул.

— Солонго, успокойся, прошу тебя! Почему ты не рада, что Жайнагул будет женой Тархана? Ведь и дети давно к ней привыкли, и женой она будет хорошей, будет радовать Тархана.

Я, не в силах слушать ее, выбежала из юрты. Я бежала прочь из кочевья, мне хотелось скрыться ото всех, ничего не видя перед собой, я выскочила на берег реки и побежала вверх по течению. Пробегая мимо места, где раскинулся ночлег купцов, я наткнулась на Хасана:

— А вот и ты, как раз хотел послать за тобой, — обрадовался Хасан, увидев меня.

— Хасан, я не могу сейчас, — пытаясь обойти его, сказала я.

— Что с тобой Солонго?

— Я не могу сейчас говорить, Хасан!

Но перс, поняв, что со мной что-то произошло, крепко взял меня за рукав и потащил в сторону от посторонних глаз.

— Давай отойдем отсюда и ты мне все расскажешь, — твердо и спокойно сказал он.

— Хасан, произошло ужасное, я не знаю, как я буду жить дальше, — и я, уткнувшись ему в грудь, громко расплакалась, рассказывая, проглатывая слова о предательстве и несправедливости. Хасан гладил меня по голове и слушал, не перебивая. Наконец, когда поток слез иссяк и я успокоилась, он заговорил:

— Ну что ж… я понимаю тебя… Ты жила спокойно ничего не подозревая, а они нанесли тебе удар. Это обидно, да… Но то, что Тархан женится на Жайнагул может и не случится… В жизни бывают разные обстоятельства… я так понимаю, что ты не прочь, что женщины ухаживают за детьми и юртой, но не хочешь, чтобы он с Жайнагул были накрыты свадебным покрывалом. Почему?

— Как, почему?! — подпрыгнула я, ты тоже не понимаешь?! Может я еще и радоваться должна?!

— А если бы это была не Жайнагул? Ведь ты не любишь Тархана, — заглянув мне в глаза, сказал Хасан.

— Какая разница?! Я не дам согласия, чтобы в моей юрте жила еще какая-то женщина!

— Но почему, если закон Степи позволяет несколько жен. И чем больше у Вождя жен, тем его род сильнее.

— Вот и Гулкыз мне то же самое сказала… Но я не хочу!

— Ты успокойся сейчас, Солонго. Потом придут правильные мысли.

И даже Хасан не понимает меня, подумала я и решила написать еще одно письмо Алтенцецег, ведь рассказать и посоветоваться мне было не с кем, моя дорогая подруга Баэрта ведь еще не вернулась…

Хасан, увидев, что поток моих мыслей вернулся в свое русло и я успокоилась, подошла к реке и плеснула в лицо холодной водой, он заговорил:

— У меня серьезные новости, Солонго…

Я мигом пришла в себя, я совсем забыла о том, о чем просила Хасана. Я вся превратилась в слух.

— Я узнал, что Тархан тайно продал оружие. Но это не хазары, это человек, который неизвестно от кого приехал, Тархан не спросил кто послал его. Он продал много сабель и луков, а стрел продал целые двадцать арбы! Ты представляешь, какое это количество! И о том, что будут проходить через ваше кочевье караваны с рабами, он еще не принял решение. Он думает. Мне кажется, что он все же боится испортить отношения с Оуюн Хаганом. Ведь это значит лишиться его поддержки.

— Если он продал оружие без ведома отца, это очень и очень плохо, он может убить Тархана. Я знаю своего отца, он не простит ему предательства, — я посмотрела в глаза Хасану, — что делать? Ты скажешь отцу?

— Скажу, — наклонив голову сказал Хасан, — я не буду скрывать этого. Оуюн Хаган сделал очень много для Тархана и не требовал от него ничего, кроме верности, а Тархан не сдержал слова и решил обмануть его! Почему я должен помогать ему? Знаю, Солонго, что он отец твоих детей, но… поступая так, ваше молодое здоровое Племя начнет гнить и уже никто не сможет изменить этого…

— Делай, как хочешь… я не знаю, как правильно… он мой муж… мне очень тяжело… конечно, он причинил мне боль, но я не желаю ему смерти…

Хасан посмотрел мне в глаза и тяжело вздохнул. Хотел что-то сказать мне, но махнул рукой и отвернулся. Помолчав немного, сменил тему:

— Надо идти и посмотреть, как там Мэдэгма. Ее муж и мать должны были остаться с ней и утром увести ее и ребенка домой, а мне нужно осмотреть их и дать ей порошки. Ты поможешь мне?

— Да, конечно, Хасан…

Мы дошли до кочевья и добрались до шатра перса, пробираясь через шумные ряды базара. С утра здесь уже все кипело, гортанные выкрики, пестрота тканей сейчас раздражали меня, мне хотелось тишины, но обещание помочь Хасану заставило меня идти за ним. В шатре было прохладно и мы увидели Мэдэгму, держащую на руках ребенка, она улыбнулась нам, навстречу поднялась ее мать и стала благодарить Хасана. Семья не была богатой и я решила накупить тканей и вкусной еды на базаре, чтобы как-то помочь и порадовать их. Мне было всегда приятно заниматься этим, ведь забота о людях в Племени, помощь бедным, вдовам и сиротам было моей обязанностью. Так мне сказал отец, да я и знала с детства эту работу, часто мы с Алтенцецег занимались тем, что узнавали, кому и что нужно в Племени, у кого беда, или болезнь. Я вышла и пошла вдоль рядов, набирая в мешок все необходимое, пообещав позже принести монеты, набрав полный мешок, пошла к юрте Мэдэгмы и с радостью отдала им покупки. Это немного отвлекло меня и мысли стали более ясными. И все же мне хотелось остаться в тишине и подумать о том, что я должна делать и я пошла, пересекая небольшой лесок, поднимаясь в гору. Выйдя выше по течению у реки, я пошла по тропе, ведущей в горы, тропинка вела до дороги, серпантином поднимающейся к пещерам. Чем выше я поднималась, тем становилось прохладнее, свежий ветерок шевелил выбившиеся из кос пряди и остужал мои щеки. Мне было хорошо и я решила не останавливаться, в юрту мне возвращаться не хотелось и я захотела пойти в пещеры, если идти не по дороге, а подниматься вертикально вверх, то дойти можно до полудня, а там посижу в прохладной пещере, подумаю и пойду обратно, спускаться будет легче и уже к вечеру я буду в кочевье. Я шла, срывая по пути полевые прекрасные цветы. Весна была в самом разгаре и чудно пахнущие сиреневые, розовые и белые, круглые мохнатые шарики усеяли предгорный луг. Вокруг них вились дикие пчелы и жуки, я вдыхала аромат цветов, набрав небольшой букетик, я поднесла их к лицу и провела по щеке, потом приблизила к глазам и посмотрела сквозь них на солнце. Душа моя успокоилось и обиды отступили. Поднимаясь в горы, я не заметила, как порывы ветра стали сильнее и небо заволокло тучами, вдруг резко похолодало, как будто кто-то большой дыхнул на меня холодом. Я остановилась и огляделась, пытаясь понять сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до пещер. Я прошла примерно треть пути, но возвращаться не собиралась, решила все же идти вперед, прибавив темп. А тем временем становилось все прохладнее, ветер усилился, но я, нагнувшись, шла навстречу ему. Шаль я не взяла, ветер пронизывал до костей. Наконец я дошла до дороги, пересекла ее и стала карабкаться вверх, цепляясь за кусты и корни больших деревьев, оголенных ветрами и дождями. Вдруг ветер стих и наступила тишина, затихли птицы и не видно стало насекомых. Я знала, что это значит, что сейчас начнется дождь, или даже настоящий ливень, небо стало свинцовым. Я поднималась, стараясь успеть и укрыться до дождя, ведь по мокрой траве подниматься значительно труднее, она становится скользкой и можно скатиться вниз. Раздались раскаты грома и мелькнула молния, я стала под большим развесистым деревом чтобы перевести дух, медлить было нельзя, крупные капли дождя стали хлестать по щекам и я почти побежала вверх. Добравшись до пещер, я нырнула в первую попавшуюся и отдышавшись, огляделась. Пещера была небольшая, свет, проникающий в проем, освещал шершавые каменные стены, а также следы от организованного когда-то у входа очага. Внутри самой пещеры кто-то из обитателей притащил ствол поваленного дерева, грубо отрубленного, видимо оно служило для того, чтобы сидеть на нем. Вглубине был также достаточно большой валун, я подошла к нему и увидела за ним край какой-то ткани, или шкуры, нет, это был старый пыльный ковер, покрытый белесыми пятнами плесени, но я очень обрадовалась, ведь если мне придется быть в пещере долго, то надо как-то укрыться от холода. Продолжая исследовать пещеру, в которой сохранились следы пребывания людей, бывших там много лет назад, я вспомнила, как Тархан мне рассказывал про то, как его обнаружил там и лечил Ерсайын. Кажется, что это было очень давно, а ведь прошло всего шесть лет… Мы с мужем ездили в пещеры несколько раз, он рассказывал мне о тех боях и о пребывании в пещерах. В них и сейчас еще можно было найти какие-то забытые разбойниками вещи. Жаль, что все отсырело и мне не удастся развести огонь, ведь я вся промокла, одежда прилипла к телу, по ногам стекали струйки воды. Я присела на камень, подстелив край ковра и стала смотреть на струи дождя, ожидая когда непогода утихнет. Мне вспомнилось, как нежен был со мной Тархан, когда наше маленькое Племя отделилось и мы осваивали новые земли. Знакомясь с окрестностями, мы исколесили всю землю, мечтая с Тарханом о возрастающем Величии нашего народа. Тархан тогда, воодушевленный доверием отца, был благодарен ему и был готов слушать его во всем, признавая его мудрость Правителя. Но все меняется…Предательство мужа по отношению ко мне и к моему отцу отдавалось болью и горечь поднималась волной, рождая тревогу. Дождь продолжал лить, а я, сидя без движения в мокрой одежде в сырой пещере стала замерзать. Невеселые мысли продолжали роиться в моей голове. Как мне быть дальше, как жить в одной юрте с подлым Тарханом, я не знала. Решение так и не приходило. А еще Жайнагул… Как мне терпеть ее присутствие?

Дождь закончился и ярко заблестели прозрачные капли на листьях деревьев, запели птицы, омытая дождем листва засияла с новой силой разными оттенками изумрудной зелени. Неожиданно заболело горло и навалилась усталость, будто прижав меня тяжелой шкурой яка. Я сидела и не могла заставить себя встать и пойти в кочевье. Сил не было, вдруг меня пробрал озноб, я вздрогнула, попыталась стряхнуть с себя пробирающий до костей холод, я чувствовала его на спине, как будто к ней приложили лед, голова, напротив, стала гореть. Я с трудом поднялась и вышла из пещеры, мне нестерпимо захотелось пить, я подошла к дереву с большими листьями и, нагнув, поймала ртом живительную влагу. Меня начало трясти и я вернулась в пещеру, решив подождать немного, я легла на пол, развернув пыльный ковер и накрывшись другой стороной. Вскоре я погрузилась в сон, начались видения, я обливалась потом, поочередно страдая от холода, стуча зубами и накрывшись с головой, пытаясь согреться. Потом в уме стали всплывать лица шамана Бямбасурена, который грозился забрать Хоргонзул, то будто в нее вселилась душа Хуагчин, свекровь, которая что-то говорила и Шона, который сказал, что спасет меня. Все это мелькало, то внушая страх, то равнодушие, мне хотелось, чтобы образы ушли, в какой-то момент я погрузилась в тревожное состояние, когда все стало казаться мне реальным и услышала шаги, будто шел кто-то маленький, передо мной возникло лицо Ерсайына. Он разглядывал меня, не мигая. Я почувствовала пряный запах, который всегда окутывал его.

— Ерсайын… Я умираю? Ты пришел за мной? Прости, что я убила тебя…

— Ох, Солонго… рано тебе еще уходить. Я спасу тебя сейчас, как ты спасла меня, желая моей смерти. Но что такое была бы смерть для меня? А жизнь? Смотри мне в глаза, Солонго, я помогу тебе. Я смотрела ему в глаза и чувствовала, как в меня вливается сила, тело мое стало остывать, ушла тяжесть и я стала погружаться в спокойный сон, последнее, что я услышала, были слова:

— Ты будешь здорова, ты будешь спать пока тебя не найдет Тархан… Я отдал тебе долг… я отдал тебе долг… я отдал тебе долг…

Сколько я проспала в пещере, я не знала, очнулась только когда услышала сквозь сон голос Тархана, который срывающимся голосом звал меня, тряся за плечо:

— Солонго! Солонго, очнись! Что с тобой?!

Я с трудом просыпалась, ныряя в сон. Сознание, то выходило на поверхность, то улетало куда-то, где было беззаботно и светло. Он подхватил меня на руки, вокруг были какие-то люди, он положил меня через седло на лошадь и мы стали спускаться. Как только мы добрались, в юрту прибежал встревоженный Хасан. За ним его саквояж нес молодой шаман. Хасан осмотрел меня, я с трудом открыла глаза, веки казались тяжелыми и хотелось спать. Действительность была как будто бы через какую-то пелену, мне казалось, что я отделена от всех легким пологом, который был в гостевой юрте. У меня ничего не болело, просто не было сил даже подняться. К вечеру в кочевье вернулась Баэрта. Она сильно встревожилась, встретивший ее Тархан все рассказал ей. Она буквально ворвалась в юрту, впустив струю свежего вечернего воздуха.

— Солонго! Что случилось?!

Дежуривший рядом Хасан, улыбнулся ей и стал рассказывать, что нашли меня только к вечеру следующего дня, потому что когда я не вернулась к ночи, Тархан очень встревожился и стал спрашивать у всех, не видел ли кто меня. Никто не видел, но один купец сказал, что вроде какая-то женщина одна пошла вверх по реке и в руках ничего не было, ни мешка для сбора трав, ни ведра для воды. Но прошел дождь и следов не осталось. На следующее утро воины, бывшие в дозоре в лагере, который располагался выше пещер и видел всю дорогу и подступы к кочевью, вернулся чтобы смениться. Узнав, что пропала жена Тархана, он сказал, что видел, как я поднималась в гору и предположил, что я укрылась от дождя в пещерах, там меня и нашел Тархан. Значит я пролежала там больше суток. Жайнагул и Гулкыз в юрте не было, они забрали детей к себе. Тархан не стал ничего выяснять, хотя немой вопрос я видела в его глазах. Я подумала, что моя мать умерла, простудившись и такой же конец мог ждать и меня, если… я помнила сон про Ерсайына, но было ли это сном… Я никому не решилась сказать об этом, разве что Хасану мне очень хотелось поведать о том, что я слышала и каким явным было видение. Хасан дал мне порошков, наказав Баэрте следить, чтобы я принимала их. Через день караван покинет кочевье и я встречусь с Хасаном и всеми этими купцами уже осенью когда они пройдут через наш стан уже перед самой зимой. Мне не терпелось узнать новости о сестре, Мягмаре и Саргэлэн. Баэрта изменилась, она стала более жизнерадостной и всегда спокойный ее темперамент стал ярче. Я подумала, что путешествие пошло ей на пользу. Она вызывала улыбку, я скучала по ней, она была моей самой лучшей и верной подругой. Я видела, что ей хотелось многое рассказать мне, да и у меня было много вопросов. Хасан, видя, что нам хочется остаться одним, быстро ушел. Тархан несмотря на вечер, сказал, что ненадолго уйдет и наконец мы с Баэртой могли спокойно поговорить.

— Что случилось, дорогая? — участливо спросила подруга.

— Все из-за Тархана. Я рассердилась на него, мы поссорились и я захотела побыть одна, вот и пошла в пещеры, но меня застал дождь, я промокла и сильно замерзла, к вечеру не смогла вернуться, заболела…

— А почему вы поссорились?

Он решил взять второй женой Жайнагул… не спросив моего согласия. А я против. Я освободила их с Гулкыз из рабства, дала монет, чтобы они все себе купили, а потом она в новом халате и украшениях с Тарханом гуляет по реке. Выходит я верила ей, а она тайно хотела стать его женой. Как я могу жить с ней в одной юрте?!

— Ну ладно, ты не сердись. Может он еще передумает.

— Но я не смогу больше верить ему!

— А ты разве верила ему до этого? Кажется, что это не первый раз. Помнишь, он тебе уже грозился взять вторую жену?

— Да, но это не была привезенная рабыня!

— Так ты рассердилась. что он хочет взять вторую жену, или что этой женой будет Жайнагул?

Я задумалась.

— Я не знаю, Баэрта… Я запуталась… мне сложно… все стало сложно. Тархан изменился. Часто я не узнаю его.

— Сейчас ты расстроена и плохо себя чувствуешь, думаю, как только ты выздоровеешь, ты сама во всем разберешься, — пожав мне руку, сказала она.

— Ладно, расскажи мне лучше про Алтенцецг.

— Ой, Солонго, — всплеснула руками, засмеявшись Баэрта, — Алтенцецег расцвела, материнство пошло ей на пользу, она стала взрослой, красавицей. Она так забавно руководит своим мужем! Такая маленькая, но он слушается ее и выполняет все ее капризы, а их у нее много. Роды были трудные, Батнасан больше страдал, чем она, хотел быть рядом даже в родах, я как могла выгоняла его, ведь это не мужское дело, нельзя мужу видеть, как жена страдает, а то потом интерес к ней пропадет, но он постоянно врывался и старался схватить ее за руку, как только слышал крик, так и вбегал в юрту. Я замучилась с ним. Она мужественная и смелая девочка, терпела, чтобы не расстраивать мужа. Первый раз я сопровождала такие роды. Но все прошло хорошо. Батнасан за это время осунулся и потом не выходил из юрты, заботился, переживал… Она быстро оправилась, всего через несколько дней уже пришел караван и она встала.

— А Мягмар с Саргэлэн? Как они? Я часто вспоминаю брата и переживаю за него.

— Все хорошо. В Племени Батнасана им живется спокойно. Алтенцецег поддерживает брата и Саргэлэн.

— А ты, Баэрта? Как тебе там жилось? Расскажи мне.

— Ох, Солонго, — прикрыв глаза и прижав руки к груди, сказала подруга, я там не только поддержала Алтенцецег и Саргэлэн…

— А что еще ты делала?

И она, проглатывая слова стала рассказывать мне о том, как приняла ее Алтенцецег, как хорошо живется людям в Племени Батнасана, что он такой же справедливый, мудрый и смелый, как Оуюн Хаган, но еще, что в ее жизни произошло что-то очень важное…