Танаис

Марат Байпаков

7 век до нашей эры. Великая Степь. 18-летняя девушка возглавляет военный поход объединённых скифских племен на могущественную державу Чжоу. Сможет ли неопытная скифская армия оказать помощь родственным племенам жунов и переломить ход войны?

Глава 7. Западня

Покинутой пустыней — лагерь кочевых племен. Не слышно привычных перекличек, бряцанья металла, ржания лошадей, лая-перебранки сторожевых собак — шумы сменил тревожный шорох ветра. Костры без дров угасли. Разноцветные знамена-штандарты, грозно развевавшиеся двадцать томительно долгих дней осады, исчезли. Странное затишье поселилось на заброшенных квадратах полей вокруг крепостных стен. Запах кочевья — пота людей и животных — сменился запахом гари, приносимой ветром со стороны дальнего леса. Тишина удивляла, давила и устрашала.

— Ничего не понимаю. — Грузный, полный мужчина невысокого роста вглядывался в лагерь врага. Свежая одежда — длинное, серое в полоску платье. На голове плоский, блином, убор из шерсти. Накрашенные черной краской брови и ресницы. Золотые украшения на голове, руках, шее. Мелкие черты лица. Бегающие, беспокойные карие глаза. К нему, ласково по-собачьи заглядывая в очи, нагибаясь, жались несколько крепких мужчин. Вид их жалок, впалые щеки, красные глаза. Голодные, уставшие, чумазые.

— Где они? — Толстяк схватил в гневе ближнего согнувшегося в поклоне подчиненного. Желтая от грязи рубаха с треском порвалась от крепкой хватки.

— Что вы стоите? Послать разведчика! Пусть объедет лагерь. Ну же! — С проворством, неожиданным для такого телосложения, толстяк начал спускаться по кривой лестнице с тыльной стороны крепостных стен. Свита последовала за предводителем. Оставив лестницу, толстяк направился к городским воротам.

— Сунь-Ли, ты был у врага? Вправду был у демонов? Не врешь? Договорился с ними?

Одноглазый «перебежчик» ожидал толстяка у ворот. Рослый мужчина съежился. Будучи выше толстяка на голову, разом поник, как трава на ветру.

— Император, как вчера… В точности описал. Император, договор заключили — ночью по знаку раскрыть ворота…

Толстяк обеими руками оттолкнул одноглазого.

— Ворота распахну-у-у-уть! — во весь скрипучий низкий голос резко скомандовал император. Он обращался поверх голов старших командиров к полусотне стражей главных восточных ворот города Шан. Ворота, обитые листами меди, тяжелые, в два роста, отворились без скрипа в петлях, выпуская императора и свиту.

— Зачем готовились? Город перекрыли в баррикадах. Ночь в волнениях провели? — Император впервые просиял. Морщины на лбу разгладились. Вдохнул полной грудью воздух с гарью. Раскинул широко руки, словно для объятий.

— Враги сгинули! Сгинули! — безбородое лицо затряслось в беззвучном смехе. Затряслось и обильное тело правителя. Тем же громким скрипучим голосом в поля с дыхания прокричал:

— Трусы! Нахлебались вдоволь крови Чжоу? Бегите! — Вспомнив о недавнем приказе, резко повернулся. — Генерал Сунь-Ли! Где разведчик? Мне сколько раз повторять? Садись сам на коня! Живо!

Конь появился, ведомый знатными. Белый, отощалый, едва передвигающийся, из последних, не съеденных за время осады. На глазах горожан вчерашний «перебежчик» робко затрусил в недалекий путь, три полета стрелы, до страшного лагеря врага. Стены города наполнялись народом. Женщины, дети, редкие старики. Карабкались по лестницам на крепостные стены, сложенные массивными, плотно подогнанными блоками песчаника. Осажденные махали руками в поля, обнимали друг друга. Плач вперемежку с радостными криками падал с высоты стен. Кошмар войны и голод отступили! Отошли вместе с армией врага.

Потянулось время. Крики радости стихли. Разведчик встал перед первыми шатрами лагеря. Спешился. Взял коня под уздцы. Исчез среди шатров.

— Стража! Видите что-нибудь? — подняв голову к людям на башне ворот, зычно крикнул Император.

— Нет! Сунь-Ли не видно.

Правитель Чжоу не любил ждать. Нервный, нетерпеливый, скорый на суждения, скорый на расправу.

— Собрать отряды! Выступаем. Снесем лагерь! — веселым голосом скомандовал свите. Крики ликования разнеслись эхом по городу. Из мрачных жилищ выходили мужчины с оружием. Перелезали через баррикады из камней и досок. Выстраивались рядами. Под команду ряды собирались в десятки, десятки — в отряды по сотне воинов в каждом. Через открытые ворота речкой колышущихся копий прудились перед крепостными стенами. Один отряд, второй, третий, пятый, десятый, двадцатый.

— Господин, генерал Сунь-Ли вышел из лагеря! Живой! Едет назад, — свесившись с бойницы, рапортовал дозорный. Время снова потянулось. Но потянулось уже радостным ожиданием. Город в нетерпении, охая пересудами на башнях, ждал гонца. Медленно перебирал копытами конь, все норовил сорвать жухлой травы по пути. Сунь-Ли, спешившись, вразвалочку подошел к свите.

— Император! Бросили всё! Обоз тоже бросили. Враги бежали! Боятся прибытия имперской армии! — Сунь-Ли говорил развязно. Неподобающе сану, не как важный начальник в армии. Говорил с набитым ртом. Из-за пазухи холщовой рубахи выступали непонятные бугры. К ногам правителя легла ношеная шуба из лисы.

— Что ты жрешь? — Правитель, морщась, наступил ногой на шубу.

— Там еда, светлейший. Много припасов. Хватит на город. Там есть вино. Ух, дюже крепкое! — В подтверждение слов вынул из-за пазухи просяные лепешки, яблоки, сушеную рыбу. Мех полупустой с вином. Отряды, сосредоточенные у крепостных стен словно бы ожидали этой последней команды. При слове «еда» дисциплина осажденной армии Чжоу покинула нестройные боевые шеренги. Голодные, оборванные, босые мужчины с оружием в руках робко пошли, а потом и вовсе побежали, сверкая пятками, в безнадзорных толпах, к лагерю врага.

Свита спинами подсадила правителя на коня. Император направился в город. Уже сверху надменно скомандовал свите:

— Добычу сложить на площади перед дворцом. Еду не есть. Вино не пить. Поделим среди семей.

Два приближенных с полученными наставлениями отправились догонять нестройные толпы с оружием. Женщины, дети, мужчины принялись разбирать завалы на кривых мощеных улицах. С шумом растаскивали по домам доски. Делили камни из баррикад. Кое-кто из горожан, причитая, вспоминал убытки и затоптанные поля вокруг города. Правитель Чжоу насвистывал веселую мелодию. Раскачивался на попоне. Взад-вперед. Взад-вперед. Улыбался свите. Улыбался встречным. Махал рукой.

Вдруг ужасный рев трубы разорвал счастливую суматоху на улицах города. Рев несся из-за реки. Усиливался, поддержанный еще десятком труб. Зло смеялся в простом переплете сигнала к атаке. Как похоронный гимн, звук труб срывал счастливые улыбки с лиц горожан. Император остановился. Остолбенел. Закрыл глаза. Задержал дыхание, вслушиваясь в перекличку труб. Свита бросилась к воротам.

— В лагере сражение! Наши бегут назад! — Крик дозорного вывел из оцепенения правителя. Конь получил пятками под тощие бока. Широко открытыми от ужаса глазами город смотрел, как из лагеря бежали обуянные страхом, с криками о помощи, их защитники. Им, утратившим в бегстве оружие, наперерез, пуская стрелы на ходу, в клубах пыли неслись отряды лучников. Гиканье, крики, завывания дополнили боевую музыку труб.

— Закрыть ворота! — крикнул Ю-Ван в гневе.

— Император! Там же отряды горожан! — командир стражи ворот отказывался выполнять приказ.

— Им уже не поможешь! Закрыть ворота! — Правитель безнадежно махнул рукой. Стражники навалились на ворота.

К закрывающимся воротам бежал Сунь-Ли. Не он единственный, но ближе к воротам все же был только он. Ворота закрылись сразу за ним.

— Ю-Ван, там мои люди. Разреши выйти с отрядами! Прорвусь к ним. Выведу из лагеря, — генерал сбивчиво дышал, держась руками за бока.

Император спешивался.

— Для тебя — я Повелитель Душ! Отряды не дам! Хочешь умереть? Возьми только свое племя!

Слова падали камнями на голову генерала. Без сочувствия. Без жалости. Шипящий поток слов сквозь зубы. Град кремневых стрел посыпался на башни. Несколько защитников города упали со стен. Поднимая подол платья, брезгливо переступая через умирающих, через лужи крови, император Чжоу подошел к лестнице. Закатав рукава, начал подниматься на крепостные стены. Жерди приставной лестницы скрипели под важным грузом. Одна из ступеней захрустела. Сухое дерево не выдержало нагрузки. Лопнуло. Император Ю-Ван, не удержавшись, повалился с высоты на землю. Возможно, он бы изувечился при падении, если бы не вездесущая свита, на чьи головы и тела Ю-Ван пал.

Сунь-Ли не видел суматохи вокруг правителя. Тенью метался среди домов, собирая остатки своего племени. Часть его отрядов отчаянно сражалась где-то среди пестрых шатров вражеского лагеря. Облака острых стрел поражали несчастных любопытных зевак на стенах. Иные стрелы, перелетев через крыши домов, уже на излете со свистом слепо разили людей на улицах. Вдоль стен лежали вповалку раненые и убитые мужчины, женщины, дети, старики. Хрипы и мольбы о помощи. Баррикады бросили разбирать. Радость сменилась растерянностью.

В короткое время Сунь-Ли смог найти не более тысячи разношерстных добровольцев. Медные ворота вновь распахнулись. Навстречу смерти храбрецы ринулись в атаку. Пики, копья, топоры заметались в проеме башни ворот. Обстрел стен внезапно прекратился по властному призывному сигналу труб. Отряд храбрецов рекой разлился за стенами города Шан. Без построения — плотной толпой. Дико, утробно крича, размахивая над головами оружием, мужи города бежали на всадников. Солнце удивленно смотрело в их широко открытые глаза. Слепило, застилая светом путь. Сухой воздух наполнял глотки. Ненависть и отчаянный всплеск смелости ускоряли их бег. Босые ноги с силой отталкивались от сухой земли. Широкий шаг, прерывистое дыхание. Казалось, люди слились в камень, катящийся с шумом с горы.

Всадники распределились на два отряда. Быстро подались назад. Выученным маневром, двигаясь рысью, перестраивались. По бокам командиры копьями упорядочивали ход. Отряды конных лучников слагались в огромные, вращающиеся в противоположные стороны колеса. Трубачи на конях, стоя в центре жерновов, подняв трубы к солнцу, призывали степное воинство продолжать жатву смерти. Жернова гигантских колес щедро выпустили стрелы в сторону ворот. Два зеленовато-белых облака в гневе перемешались. Пеньем в полете звали смерть на пир. Роем жалящих пчел врезались в бегущих. Серпом под корень подкосили защитников. Камень замедлился и остановил бег. Еще залп. Еще рой. Смерть, расправив крылья, любовалась зрелищем. От отряда осталась едва половина. Конники стреляют посотенно. Не тратя попусту стрел. По две, по три стрелы — молнией настигают жертву. Жернова вращаются. Перемалывают в трупы славу города.

За воротами не осталось никого. Обстрел прекратился за ненадобностью. В поле колосья древков колышет агония тел. Кровь пропитывает сухую землю дороги. Просачивается под камни. Булькает. Запекается черной коркой под жарким солнцем. Стоны жалобно поднимаются к прозрачному синему небу. Ни облачка. Только белое солнце. Смерть собирает урожай душ.

Один лишь одноглазый предводитель безысходной атаки, горбясь, ступает над умирающими. В ослабевшей руке он все еще несет, цепляя за землю наконечником, длинное копье, медленно в одиночестве проходя через смертельные жернова к лагерю.

Ему в сгорбленную спину полетели беззаботные звуки труб кровавых жерновов. Всадники вернулись к прерванному обстрелу крепостных стен. Рассыпаясь на небольшие группы, они, как стаи голодных волков, выискивают добычу. Кривые луки натягиваются и разжимаются. Смерть с любопытной улыбкой оторвалась от груды тел на лугу. Пошла смерть, пританцовывая, к стенам города. Вытянутыми руками скидывает людей с крепостных камней. Тела падают мертвыми яблоками к подножию стен. Часты хлопки ударов умирающих о землю.

Сунь-Ли шел и шел. Слезы стирали грязь с изрубленного лица. Шел, тяжело дыша. Открыв сухой рот. Спотыкаясь. Падая. Вставая. Шел к лагерю. Там, в отдалении, из-за шатров слышались неистовые звуки сечи, крики, звон металла, резкие отрывистые команды. Шатры колыхались. Некоторые, не устояв, падали подрубленными деревьями, накрывая полотнами кожи дерущихся обезумевших воинов. Шум борьбы стихал. Все более и более отдалялся.