Танаис

Марат Байпаков

7 век до нашей эры. Великая Степь. 18-летняя девушка возглавляет военный поход объединённых скифских племен на могущественную державу Чжоу. Сможет ли неопытная скифская армия оказать помощь родственным племенам жунов и переломить ход войны?

Глава 11. Признание в любви

Золотая колесница неспешно, бесшумно вращая спицами, перемещалась по мирному лагерю племени золотых рек. Холодное задалось утро. Предрассветный туман с озера, жирным молоком стелясь по теплой весенней земле, накрывал в коричневой коже шатры. Шатры выставлены линиями у повозок. С востока на запад. Значительный получился муравейник, но вот только воинов в походных жилищах нет. Отряд золотых не ночевал в лагере. Полным составом. Кроме десятка-двух, в дозоре коротавших тьму у нескольких костров.

По настойчивому приглашению озерных, высказанному неоднократно угрожающим тоном, которому невозможно отказать, золотые ушли пировать с вечера к гостеприимным хозяевам. Озерные разобрали поголовно всех, прихватили бы и дозорных, но главным командиром отряда — строгая Танаис. С ней озерные не управились. Жребием, в сотнях, выбрали караульных. Под напутственные, временами неприлично забористые пожелания остающихся в дозоре — воины в обнимку с приглашающими беззаботными толпами покинули холодные шатры.

Красной точкой в пелене звал костер. От костра с молчаливыми воинами отделился юноша. Отложил копье, поднял с земли сверток. Решительно зашагал к колеснице. Поправил шубу из шкур горного козла, прямо выставил вязаную шапку с ушками. Поравнявшись с лошадьми, склонил голову в приветственном поклоне.

— Колакс?

— Да позаботятся о вас Боги! Да будет ваше утро счастливым!

Колесница остановилась. Возничий — жрица Тайгета — натянула поводья. В ожидании кинула взгляд на Колакса. Улыбнулась сдержанно. Девичье чутье уловило новый мотив в торжественном виде юноши. Легкий толчок локтем в бок — попутчику. Попутчик Тайгеты отвернул голову и предпочел поглубже закутаться в волчьи меха. Юноша с почтением смотрел на молчаливого седока с противоположного борта боевой повозки. Медленно поднял обеими руками меховой сверток.

— Это мне, Колакс? — Тайгета хитро прищурила глаза. Тон сменился с рассеянного на шутливый.

— Мой скромный дар верховной жрице.

— Жрица, воин имеет честь обратиться к вам. — Тайгета повернула голову к попутчице. Попутчица по-прежнему молчала. С немалым интересом придирчивым взглядом инспектировала шатры. Тайгета заулыбалась еще шире.

— Продолжай, воин. Что за дар ты приготовил верховной жрице?

Неожиданно Колакс опустился на оба колена. Высоко поднял над головой сверток. Дрожащим от волнения голосом повел разговор с травой, что под колесами золотой повозки.

— Я хочу поклясться жрице, Богине-Матери, в вечной любви.

Тайгета перестала улыбаться. Ее выразительное, всегда подвижное лицо стало непроницаемым. Холодным. Попутчица медленно с интересом развернулась к стоящему в коленях. Заговорила:

— Колакс, ты хорошо подготовил слова? Ведаешь, что будешь говорить мне? — Тон ответа белый, как молоко тумана. Не понять настроя важного лица. Юноша, набрав побольше воздуха, видно, чтобы не задохнуться, продолжил беседу с травой:

— Жизнью клянусь быть до конца смертного с тобой… — Вот с этого места ход выученной наизусть, нараспев начатой почтительной беседы сбился. Сбился вконец прерывистым дыханием. Юноша вдыхал и выдыхал несобранные слова. Как казалось, совсем не те, что приготовил: — …Люблю, как не любил никого. Никогда. Никогда не знал женщин… не хочу знать. Быть только с тобой. Знать, что ты жива. Знать, что ты… ты счастлива…

Тайгета в удивлении подняла брови. Обернулась с немым вопросом в глазах к соседке. Танаис смотрела сверху вниз на говорившего. Не намеревалась прекращать сбивчивый поток откровений.

–…Прожить жизнь для тебя. Рядом… Умереть за тебя… Люблю тебя…

Танаис хлопнула несколько раз ладонью по поручню колесницы. Юноша прекратил беседу с травой.

— Подними глаза.

Однако ж зеленый цвет молодой травы — невероятно изумрудный. Так зачаровывает, что доблестный юноша не может оторвать от него глаз. Танаис, придерживая одной рукой шубу волка, другой подобрав подол синего платья, сошла с колесницы. Короткий шаг. Она стоит прямо перед протянутым к небу свертком. Тремя пальцами правой руки подняла подбородок «смотрителя травы» вверх, к себе. Глаза Колакса плотно зажмурились, захлопнувшись, словно створки раковины.

— Колакс, ты умеешь хранить секреты? — Девушка всматривалась в плотно захлопнутые глаза. Юноша закивал. — Да? Расскажу тебе сказ моего отца, поведанный им мне в детстве.

Сказ про паука и цветок

Обнаружился в поле цветок. Среди зеленого поля. Один цветет. Нет среди травы иных цветов. А тот цветок белый. Без оттенков. Ярко, в белизне, цветет. Заметен издали. Отец остановил коня. Подошел к цветку. Восхищен стройностью стебля. Длинный стебель. В канавках. Поднялся стеблем цветок высоко. Почти что в рост отца. Стоит себе, знай, качается на ветру. Качается, да не ломается. Словно бы в танце подвигается.

Цветок, как выяснилось, — соцветие. Рассмотрев поближе, можно видеть — состоит из множества белых, поменьше. Плотно прижались друг к другу маленькие цветки. Переходят лепестками один в другой, точно что взялись руками. Образовали шар. Ровный. Без изъянов. Маленькие цветки стали частью шара. Красивы каждый по себе. Симметрия лепестков.

Начал было отец считать маленькие цветки в белом шаре, да сбился и потерял счет. Сбился вконец. Много их. Присмотрелся к малышам, частям цветка. Если долго высматривать, то обнаруживалось, что каждый из малышей не похож видом на соседа. Один цветом чуть темнее, другой с лепестком короче. Найдутся тысячи различий. Когда же сошлись цветки в шар, то отличия исчезли. Стали шаром цветки. Единым, белым, чистым цветком. Без переходов в цвете.

Запах тонкий у цветка. Захотел отец явственней ощутить аромат таинственный. Потянул бережно, вот так, как я тебя к себе, крепкий стебель — не хотел ломать дар. Приготовился вдохнуть богатство цветка. Упрятанное богатство. Уже собрался прикрыть глаза. Совсем как ты сейчас. От блаженства замер, как вдруг…

Танаис замолчала. Пытливо изучала лицо юноши. Тот так и стоял, замерев, с плотно закрытыми глазами. Похоже, вознамерился в этой позе дождаться заката. Тайгета давила неудержимо пробивающуюся улыбку. Танаис резко и громко хлопнула в ладоши. Прямо перед лицом мнимого незрячего. Незрячий не шелохнулся. Только еще сильнее свел брови.

–…Как вдруг!

Из середины цветка, из середины душистого белого цветка… выполз… зеленый паук! Крупный такой. Ядовитый. На восьми лапах. Но не из тех паучьих, что сеть хитростью простой плетут узором, на виду. Из тех, кто бродит, ищет. Найдя — нападает. Охотник. Приготовился к прыжку. Паук сидел в центре шара. Выжидал. Накопив яд. Пребывал на охоте. Дремал. Когда зашевелился цветок, решил взяться за смертельное дело.

Удивился отец. Не ожидал сюрприза. Отпустил цветок, без толчков отпустил. Паук пропал внутри шара… — Танаис широко улыбалась, прервав рассказ. Коротко посмотрела на подругу. Вернулась взглядом к собеседнику: — О чем мой сказ, Колакс?

— О племени, моя достопочтимая жрица, — последовал ответ.

— Продолжай…

— Мы, люди племени, — те цветочки, что складываются в племя-шар.

— Правильно говоришь… — тон жрицы одобрительный.

— Вырвешь один из шара — нет цветка — соцветие исчезло.

— А если вспомню клятвы твои, Колакс?

— Для того их и сказал, моя Богиня-Мать.

Танаис приняла сверток из протянутых рук. То был знак. Долго же юноше пришлось дожидаться на коленях принятия своих даров.

— И это все, что ты понял в сказе? — в смягчившемся голосе сквозила лукавая девичья насмешка над обожателем.

— Паук не я. Нет яда. Нет замыслов. Подлых. Не ищу выгод в твоей дружбе. Богиня-Мать сказанному свидетель…

— Колакс, принимаю дары. Принимаю клятву. Поручение тебе. Друг.

Юноша опустил голову. Время замедлило для него ход. Раскрасневшиеся щеки. Открыл переполненные счастьем глаза. Похоже, вознамерился пересчитать в траве муравьев, спешащих по важным делам муравьиным.

— Возьми в шатре шапку Гнура, жезл переломанный и его пояс. Передай отцу. Иди тайно и скоро. Возвращайся. Нужен ты мне. — Танаис заняла покинутое место на колеснице. Возничий пустил неспешно лошадей. Без скрипа сдвинулась легкая колесница. Юноша, нет, не шагом, а привычным бегом стража границ устремился по одному ему известному маршруту. Танаис обняла подругу, через ее плечо украдкой посмотрела вслед юноше.

— Посмотрим на лодки, что дает нам новый вождь? Двадцать обещал. С почетом.

Тайгета продолжила ее взгляд. В разрывах тумана юноша достиг главного шатра. Поприветствовав караул и отъехав от костра, с озорством Тайгета спросила:

— Как думаешь, Танаис? После нашего визита озерные прибавятся числом? Ночью-то никто из них, поди, не спал?

— Смешишь, Тайгета…

— Ну как же — сытно накормили, напоили. Ну а наши-то доброхоты по-соседски возместили им убыль от мора.

Туман рассеивался под легким ветерком. Солнце с переменным успехом пыталось пробиться сквозь молоко белыми лучами. Тайгета правила лошадей к озерной гавани. Краем глаз наблюдала за руками подруги, медленно развязывающей тугие праздничные узлы на объемном свертке из хорошо выделанной медвежьей шкуры. Внутри свертка лежало три предмета: череп медведя, видимо бывшего владельца шкуры; череп человека, похоже мужчины, с зазубринами от стрелы в глазнице; между ними, в бережных складках-делениях пакета, — золотой, тонкой персидской работы цветок, из прошлогодних трофеев. Тайгета долгим взглядом в молчании изучала настроение Танаис.

— Наш Колакс непрост. Ух как непрост. Как его сверток — с отделениями. Часть для забав — с медведем. Часть для войны. В центре души Колакса — ты, подруга. Золотым цветком живешь-проживаешь…

Девушки дружно засмеялись. Жаль только, юноша не слышал песню о любви переливчатой музыкой девичьих голосов. Он далеко, с парой коней в запасе, птицей разменивал межевые камни…

Несмотря на ранний час на пристани озерных кипела работа. Как и обещал новоизбранный вождь, двадцать лодок, на десять гребцов каждая, готовились к отплытию. Лодки из наборной доски вытащены, частью дном, частью скамьями кверху, — на берег. Человек тридцать озерных варили клей, раскладывали бечеву и собирались конопатить «водные повозки» — как меж собой называли лодки. Весла красились едкой краской, составом на ртути — киноварью. Краска цвета крови и цвета жизни узором наносилась на весла. В планах работников значилась и роспись лодок тем же замысловатым узором — краску в мисках выставили у бортов.

Скилур, в заботах, раздавая указания, передвигался среди лодок, костров, запасов, обмотанных бечевкой. Никак он не был похож на вождя. Ни дать ни взять обычный рыбак — кожаные штаны и шапка, серая рубаха в пятнах, с закатанными рукавами, босой. Хотя Скилур из знати, зрелого возраста, с седеющей головой, сей достойный муж не стремился к показным проявлениям власти. Без посохов, без оружия, без золотых украшений и дорогих одеяний. Занят делами. Наверное, поэтому в единодушии «озерные» выбрали именно его главой племени. Заметив колесницу с важными гостями, Скилур отложил хлопоты:

— Утро доброе. Хотя какое оно доброе? Туман вон как накрыл. — Скилур широко развел руками, словно извиняясь за непогоду. Девушки сошли с повозки. — Есть ой какой важности разговор к тебе, достопочтимая Танаис. — Вождь «озерных» окинул вопросительным взглядом обеих девушек. Скилур, как видно, не любил ходить в речах вокруг да около. Потому сразу перешел к беспокоившим делам.

— Да, почтенный вождь, продолжай. Тайгете, моей давней подруге, можно доверять. — Танаис подняла правую руку.

Скилур развязал внушительных размеров кисет. Запустил поглубже руку. Достал нечто, торжественно развернул. На золотой цепочке висел массивный кулон или амулет. Бородатый, в плоском уборе мужчина. Человеческая по пояс фигура переходит в птичий хвост. Чеканкой по золоту мастер изобразил фигуру в профиль, слева направо. С правой рукой, сложенной в приветствии. С левой, сжимающей венок. Раскрытые для полета крылья завершали сложную композицию, грубоватую в прорисовке деталей.

— Ахура Мазда. Единый Творец. Бог Папай, по-нашему… — молвила верховная жрица.

— Танаис, мне то известно. Не про огнепоклонников речь веду, — Скилур взял за крылья амулет. — Золото то, персидское, ночью один из ваших старших командиров передал в обмен на дар дружбы.

Танаис молчала. Губы плотно сжаты. Ждала, когда обнаружится главная нить разговора. Скилур вновь удивил манерой вести беседу:

— Было сражение с персом? Нас, значит, не позвали? Почто такое унижение? Трофеи достались, судя по кулону, серьезные?

Танаис хотела отвечать, но Скилур, в той же простой и решительной манере, продолжил изумлять:

— Народ мой озерный не раб предводителей. Не только что Гнур… — Скилур подвигал челюстью, словно пытался прожевать что-то твердое. Подбирал слово. — …Среди нас головой. Был… Обратись вы к нам, Гнур там или другой кто — сразу же снарядили бы отряд. Дрались бы с врагом достойно. Ты уж поверь… — Скилур продолжил подбирать слова. Видно, что вождь озерного племени давно обдумал беседу. Готов выдать соль размышлений. — Мор сильно проредил племя. Что тут скрывать. Э-эх! Четверть крови потеряли. Хорошие семьи исчезли, в пути к предкам. Ослабли.

Скилур резко выпрямился.

— Есть предложение к племени золотых рек. Обдумано сходом «добрых» и «худых» в совместности, решено — сплотить два племени под одним вождем. Вашим. Твоим отцом. Если не против, то нашу молодь переженить с невестами от вас. Мальков под сто нашлось в добровольцах. В женихи готовы мы набиться, то бишь. — Скилур просиял. Маленькие выразительные карие глаза лучились. Припрятанную соль добавил вождь озерных в угощение гостей.

— Скилур, верховная жрица — не вождь…

Глава озерных, не дослушав, пресек речь Танаис жестом правой руки. Как будто ножом рассекал рыбу из улова. Заговорил скороговоркой:

— Избрана новым вождем ты. Среди твоих. С кем говорю, знаю. Кто стоит тут, в каком звании — тоже мне ведомо.

— Предложение принято. — Танаис улыбнулась и подняла правую руку открытой ладонью к небу.

Почтительно два головы родственных степных племен обнялись. С силой похлопали друг друга по спинам. Скилур, в щедрости, улыбался. Искренний вид открытого человека, в простых замасленных одеждах, посреди трудов, подкупал. Погода упорно не переменялась. Туман не хотел разлучаться с теплой землей. Разрывы сменялись новыми подолами сырости. Но троих людей, похоже, совсем не заботило холодное облако с озера. Нечто важное, даже великое, сбылось в тумане между лодками. Народ в заботах принялся стучать деревянными молотками, законопачивая щели.

— Мы друзья? — вождь озерных принял серьезный вид.

— Друзья, Скилур. Одна семья. — Танаис подняла брови. Скилур хлопнул ладонью себя там, где сердце:

— Танаис, оставь ребят у нас гостить. Не обидим. Пусть покрепче задружатся. Возьмем молодь, и к вам. За свадебным обрядом? За семь-то дней обернемся? Тем временем наши добровольцы с дальних поселений в сборный отряд съедутся?

— Ох, и мастер ты, Скилур, речи говорить. — Верховная жрица усмехнулась.

— А что не так в моих речах? Танаис? — вождь озерных повел плечами.

— Все в них ладно. Как камнем кидаешь. Тяжелым таким. — Тайгета на этих словах подруги засмеялась.

— Не серчай. Уж как могу. — Скилур не обиделся ни на замечание, ни на смех двух жриц. — В прямоте живем. Разделим трапезу? Круг умных соберем? Ведь есть что обсудить?

Посреди пристани жестом радушного, хлебосольного хозяина вождь озерных приглашал к невидимому столу с невидимыми яствами, с невидимыми собеседниками.