Рюрик

Валерий Николаевич Ковалев, 2021

Девятый век нашей эры. Варяжский ярл Вестейн подбирают в море юношу, которого усыновляет , дав имя Рюрик. Впоследствии оба участвуют в походе на Британию, где отец погибает в одном из сражений, а сын, добившись военных успехов, занимает его место. После возвращения на родину он вступает в союз с славянскими племенами и становится первым Новгородским князем. Расширяя свои владения покоряет соседние племена и воюет с Киевом, отражает набеги Хазарского каганата и заключает союз с Византией. Основав на северо-западе древнерусское государство.

Мечи булатны, стрелы остры у варягов,

Наносят смерть они без промаха врагу,

Отважны люди стран полночных,

Велик их Один бог, угрюмо море.

(Песнь варяжского гостя)

Глава 1. Посад

Стояла весна. От побережья Варяжского до Студеного моря* под высоким небом, с плывущими на нем облаками, тянулись дремучие леса. В них голубели пятнами озера, туманились болота и змеились реки.

У истока одной такой, широкой и блестящей на солнце, впадающей в озеро Ильмень, под стенами деревянного посада* шумело торжище. То была широкая луговина, окаймленная с боков сосновым бором и невысоким холмом, со свайными причалами, уходящими в воду. У них стояли морские ладьи и кочи*, а на мелкой ряби покачивались пара десятков барж и плоскодонных лодок.

Весь берег был уставлен палатками с шалашами и возами, у которых продавались всевозможные товары. Здесь были рожь, ячмень и овес в рогожных мешках, душистый бортный мед в кадках, воск, сушеная рыба и битая дичина; меха со шкурами, домотканое полотно и лен, гончарные, кузнечные и прочие изделия. Тут и там дымили костры, в казанах варилась мясная и рыбная похлебка. Разносчики предлагали квас, мед и хмельную брагу.

Между всем этим толкались многочисленные покупатели с продавцами. Слышался окающий говор ильменских словен, певучий — кривичей, цокающий — мерян и вепсов*. К ним добавлялся свейский и варяжский с готским*. Мелькали смуглые греческие, булгарские и раскосые хазарские лица.

— Да, сколько же тут мира! — удивленно поцокал языком высокий нескладный подросток. Был он сероглаз с прямым носом и длинными русыми волосами, в посконной до колен, шитой по вороту рубахе. У пояса висел короткий нож, на ногах высокие сапоги из воловьей кожи. Звали отрока Велибор, ему исполнилось тринадцать лет, но выглядел на все пятнадцать. На Волхове был впервые.

— Это што, — прогудел идущий рядом, богатырь в синем кафтане нараспашку и таких же высоких сапогах. — В стольном граде Киеве торжище много больше, как и гостей с товарами.

То был отец Велибора Деян. Много лет назад он бежал из Киева не желая платить виру за убитого в кулачном бою людина* и обосновался в Мезени на берегу Студеного моря, взяв в жены дочь местного старосты. Позже туда пришли два его брата, вместе занялись промыслом морского зверя и теперь имели свой коч с командой.

— А по мне, в наших краях самый лучший, — сказал косолапо шагавший рядом средний брат, звавшийся Путята, кряжистый с широченными плечами. Младший — Годимир, худощавый и с ястребиными глазами, молча шел позади с племянником.

Прошлым днем они выгодно продали местному купцу груз шкур и зуба морского зверя, купив взамен нужное для промысла, три десятка мешков ржи с ячменем, пеньку, воск и железную, в коробах, руду. Теперь старшие присматривали гостинцы женам с детишками, а еще не женатый Годимир — подарок невесте.

Потолкавшись с час, купили все, что требовалось, а когда проталкивались назад, в гул людских голосов вплелся гнусавый звук рога с воды. Многие обернулись на него и увидели в солнечных лучах идущую из озера к причалам ладью со снятой мачтой. Ее высокий нос венчала голова дракона, по кромке смоленого корпуса висели круглые щиты, десяток длинных весел с каждого борта равномерно пенили воду. На приподнятой корме стояли трое.

Когда до ближайшего причала оставалось совсем немного, ворочавший правилом что-то громко прокричал. В тот же миг весла поднялись вровень с бортами и замерли, один из трех, ступив на последнее, ловко пробежал до первого.

На берегу раздались восторженные крики и свист, зрелище понравилось.

Ладья между тем довернула к причалу, весла втянулись внутрь, с носа и кормы на сосновые доски спрыгнули двое с канатами.

— Это кто такие, тятя? — блестя глазами, подергал Велибор отца за рукав кафтана.

— Варяги сынок, — огладил тот густую бороду. — Морские люди из полуночных стран.

— А почему у них ладья с таким чудищем на носу?

— Она для боя и зовется драккар племяш, — взъерошил Велибору голову Путята.

— Так они что, приплыли воевать?

— Да нет, торговать, но в море им лучше не попадаться.

Между тем, бежавший по веслам сошел с причала на землю, и довольно оглядел торжище. Был он средних лет, жилистый и с короткой рыжею бородою. Одет в черного сукна кафтан, низкую, с красной полосой валяную шапку, на груди золотая цепь с подвеской, на боку короткий меч.

— Ну ладно, — обернулся Деян к братьям. — Вы давайте на коч, а мы сходим к Тишиле.

Тишила был тот самый купец, которому продали товар, просил зайти по делу.

Когда братья с гостинцами исчезли в толпе, отец с сыном протолкались к посаду. Он был обширным и окружен глубоким, заполненным водой рвом, за которым поднимался земляной вал с тянущимся поверху в три людских роста частоколом. Со стороны торжища в стену была врублена сторожевая башня, на которой маячил ратник, на семь венцов ниже темнели распахнутые, из дубовых плах, ворота.

Перейдя по бревенчатому мосту ров, вошли на обширную территорию. По другую сторону частокола вдоль него тянулись жилые избы, подклети, хлева и крытые дворы, образую несколько мощеных плахами улиц, по которым степенно ходили жители, гнали скотину, а ребятишки играли в салки. За второй оградой, на взгорке, высился шатровой крышей детинец*.

— Нам сюда, — сказал Деян, подойдя к одному из богатых дворов, и забрякал железным кольцом в тесовые ворота. Через минуту в ней приоткрылась калитка, наружу выглянул купецкий приказчик — чего надо?

— К Тишиле, — прогудел мезенец. — Мы званы.

— Проходите.

Впустив гостей, приказчик загремел кованым запором и провел их меж двух складов в большой дом, откуда поднялись в светлицу. Встретил сам купец. Был он дороден, годами как Деян, одет в красного атласа рубаху и сафьяновые сапоги, пригласил садиться.

Опустившись на лавку, Велибор с интересом оглядывал светлицу. В ней было чисто и просторно, на полу золотилась пятнистая шкура неведомого зверя, в углу стоял заморский поставец с тремя зажженными в шандалах свечами, блестела цветной росписью вычурная печь.

— Вот какое у меня к тебе дело, Деянушка, — взяв с поставца небольшую шкатулку из кости, уселся напротив купец. Открыл крышку и подвинул охотнику. Внутри мягким светом серебрились зерна, размером с горошину.

— Тот взял одно, повертел в пальцах (брызнуло искрами).

— Видал такие, баловство, — вернул на место.

— Где? — подался вперед Тишила.

— У нас на Мезени чудь белоглазая* носит их как украшения. А находят такой горох в реках, от них слышал.

— Ведаешь, сколь он стоит? — показал хозяин глазами на шкатулку.

— Нет, — пожал плечами.

— Гривна серебром, — положил руку на крышку.

— Чего? — выпучил Деян глаза, а сын открыл рот.

— Вот тебе и чего, — усмехнулся купец, а ты «баловство», понимать надо.

«Это ж надо, за меру блескучих зерен целая гривна» — думал Велибор. Чтобы заробить такую, им надо добывать морского зверя полный сезон. Вчера, к примеру, Тишила заплатил им за добычу тридцать кун, это составляло половину гривны.

— Значится так, Деян, — убрал шкатулку купец, — следующим разом привези мне таких зерен, зовутся жемчуг. Дам хорошую цену.

— А шкур морского зверя? — скрипнул тот лавкой.

— Их тоже и поболе зуба, отвезу на продажу в стольный град Киев.

Оба встав, распрощались с хозяином, и стоявший за дверьми подручный, вывел их со двора.

— А ну-ка поглядим, что привезли варяги, — выйдя из ворота посада, сказал охотник сыну. Потолкавшись в толпе, нашли их палатку, устроенную из паруса, недалеко от драккара. В ней два варяга играли в кости, у входа на бочонке сидел еще один, кривой, рядом стоял в ошейнике и грязной овчине раб, сбоку подбоченился тот, что бегал по веслам.

На холстине поверх травы лежал десяток мечей, столько же боевых топоров — секир и блестели мелкими кольцами две кольчуги. С третьей, затолкав в лубяной пестерь*, отходил купивший ее булгарин.

— Ну-ка, поглядим, — взяв в руки приглянувшийся меч Деян, внимательно осмотрел и дважды со свистом рассек воздух. — Доброе железо, сколько просишь? — спросил у кривого.

— Десять ваших кун, — хрипло ответил тот. Языки словен и варягов были похожи.

— Пять.

— Нет, — повертел тот головой.

— Ну, на нет и суда нет, — нагнувшись, положил оружие на место.

Стоявший сбоку варяг не спеша подошел к Деяну, оглядел его и сказал, — я ярл Эндульф. Если оборешь моего воина, отдам тебе меч даром (хитро блеснул глазами).

— Это можно, — шевельнул плечами богатырь, а Велибор заулыбался. Отцову силу он знал и был в нем уверен. Кривой что-то приказал рабу, тот замелькал черными пятками к причалу и спрыгнул в драккар. Ярл призывно махнул рукой, предлагая следовать за собой, группа направилась туда же.

Меж тем на причал с судна выбрались два варяга, за ним на цепи косолапил большой медведь с рыжей шерстью.

— Какой же то воин? — ступив на настил, обернулся Деян к ярлу.

— Самый настоящий, — играя подвеской на груди, — усмехнулся Эндульф. — Охраняет драккар и ходит с нами в бой, когда прикажут.

— Ну, коли так, будем бороться — начал мезенец стягивать кафтан.

Медведя тоже готовили: один варяг снял с него ошейник с цепью и тихо посвистел (зверь встал на задние лапы), второй натянул на передние с кривыми когтями рукавицы, затянув кожаные завязки. А у причала уже собралась толпа зевак, всем было интересно поглядеть забаву. Такие на торжище порой устраивали скоморохи, но в этом году они еще не появлялись.

— Держи, — протянул кафтан сыну охотник и, растопырив длинные руки, чуть пригнувшись, пошел на зверя.

В тот же миг варяг рядом с тем пронзительно свистнул, топтыга, взъерошив загривок и морща нос, двинулся навстречу. Был он на голову выше человека, под густой шерстью бугрились мышцы. Не дойдя шаг друг до друга бойцы остановились, а потом, зверь, рыкнув, прыгнул вперед, сцепились друг с другом. Сначала подался медведь, а потом человек, заключенный в стальные объятия.

Шумно сопя и скаля желтые клыки, зверь сжимал их все крепче стараясь сломать противнику хребет, тот багровея лицом, не сдавался. В следующий миг ловко подсек нижнюю лапу медведя задником сапога, он, потеряв равновесие, ослабил хватку. У длинной морды мелькнули две руки, Деян с хрустом разорвал медвежью пасть.

Воздух огласил дикий рев, зверь, отскочив вбок, сорвался с настила в воду и, кровавя ее, помчался на махах вдоль берега к лесу.

— А-а-а! восторженно заулюлюкала толпа, швыряя вверх шапки. — Знай наших!

Утерев рукавом рубахи вспотевшее лицо, Деян принял у сына кафтан и натянул на плечи, а все это время молча стоявший ярл, подошел к охотнику.

— Ты достойный воин, предлагаю вступить ко мне в команду. В бою и промысле будешь иметь двойную долю.

— Благодарствую князь, — приложил Деян к груди руку. — Не могу. У меня своя команда.

— Жаль, — нахмурился Эндульф, затем вчетвером прошли к палатке (зеваки потеснились), где ярл вручил победителю меч.

— Держи, от меня подарок, — передал тот оружие сыну. — А теперь айда домой.

Когда майское солнце опустилось за дальними лесами, и наступила светлая ночь, торжище, успокоившись, отшумело, в разных его местах зажглись костры. У одного такого, горевшего неподалеку от коча, с побулькивающим на тагане котлом, сидела на расстеленном парусе его команда — дюжина мезенских мужиков.

Еще крепкий старик Сварг помешивал деревянным уполовником наваристую уху из наловленной по дороге озерной рыбы, Деян, лежа на боку и подперев рукой голову, задумчиво глядел в огонь, остальные рассматривали новый меч. В них понимали — у себя на Студеном море не только били рогатиной морского зверя, но бывало, схватывались на топорах и мечах с лихими людьми.

— Да, знатное железо, не иначе свейское*, — полюбовавшись тяжелым, отливавшим синевой клинком, — передал его носатый Зван лохматому соседу по имени Кий.

— А он уже бывал в деле, — провел тот заскорузлым пальцем вдоль лезвия, — есть пара малых щербин.

— Видать варяги захватили в набеге, — широко зевнул Путята. — О чем задумался Деян? (обернулся к брату).

— Медведя жалко, — шумно вздохнул тот. — Окалечил топтыгу.

— Ништо, — подув в ложку, попробовал варево Сварг. — В лесу найдет лечебную траву и будет здоров. Зато теперь на свободе.

Чуть позже, усевшись вокруг снятого с тагана котла, все дружно хлебали горячую уху, вприкуску со свежим ржаным хлебом и молодою черемшой. Сверху помигивая, глядели звезды. Насытившись, отвалились от посудины, спать не хотелось. Где-то в озерных камышах вскрякивала утка, изредка вверху мелькала тень летучей мыши, в траве пели сверчки.

— Дедко, расскажи про варягов — попросил Велибор сидевшего рядом Сварга. Тот в молодости ходил из «варяг в греки»*, много чего повидал и знал. Пошевелив хворостиной рубиновые угли в гаснувшем костре, старик, помолчав, начал сказ.

— Они сходное со словенами племя. Живут по берегам Дышачего моря*, что от нашего к полуночи. Земли там мало, чуть лесов, болота и скалы, зима много длинней. Вот и ищут они для себя новую, много плавают по свету, воюют другие народы и их грабят.

— А как же те, которые здесь? — удивился отрок.

— Порой и торгуют, — согласился Сварг, — добычей, что привозят из походов.

— На словен тоже нападают?

— Бывает. Но наши всегда дают отпор.

— Какие они в бою? — отмахнул комара Ропша, большой любитель драки.

— То у варягов главное дело наряду с морским, обучаются сызмальства и весьма искусны. Бьются стеной щитов и кабаньей головой. Смерть в бою для них большая честь. Главный бог у варягов — Один и его старший сын Тор, которому молятся и почитают. Многие носят на груди его божественный знак — молот. Из кости, серебра, а то и злата.

При этих словах Велибор вспомнил подвеску на цепи ярла. Имелась похожая метка и у него. На левой стороне груди в виде родимого пятна. Беседа шла до полуночи, а когда в небе взошла желтая луна, все спали. Где-то в лесу разливал звонкие трели соловей.

Рано поутру отплыли. По реке клубился туман, на востоке занималась заря, шли на веслах. Затем потянуло зябким ветерком, убрав их, вздели парус, за бортами весело зажурчала вода. Стоявший на корме Деян шевельнул правилом, коч послушно покатил влево и вошел из истока в Волхов. Судно пошло быстрее.

Дорога предстояла дальняя: по реке до озера Нево, из него по Свири в Онегу, а оттуда к Студеному морю, где на берегу залива стоял Мезенский погост.

К полудню Ильмень остался далеко позади, река стала чуть уже, а поросшие лесом берега выше. Ветер и течение ходко несли судно, с неба пригревало солнышко. Деяна у кормила сменил Путята, остальные занимались кто чем: Сварг, орудуя шилом, чинил прохудившийся сапог, Зван насаживал на древко новую острогу, Ропша с Кием играли в фишки, прочие, сняв кафтаны с рубахами, загорали.

Велибор, устроившись на носу коча, правил на точильном камне меч. Он был и так остер, хотелось еще лучше. Ратному делу отец обучал сына с шести лет. От младшего дяди Годимира тот слышал, в Киеве родитель был княжьим дружинником и прибил не простого людина, почему и сбежал.

Теперь отрок умел метко метать стрелы и копье, неплохо рубился на секирах и мечах, но своего до поры не имел. Закончив дело, он убрал камень и выплеснул за борт мутную воду из плошки, аккуратно завернул оружие в холстину и унес в трюм. Затем поднялся наверх, пройдя на корму к Путяте.

— Хочешь к правилу? — покосился на него тот и передал дубовую рукоять. Отрок уже мог поднимать с другими парус, грести тяжелым веслом, иногда, в спокойной воде, допускался управлять кочем. Через дерево руки почувствовали силу реки, послушность судна, сердце наполнилось радостью. Из всего, что умел, Велибор больше всего любил управлять судном, мечтая когда-нибудь это делать, как отец или дядя.

Широкая река была пустынной, изредка встречались небольшие, поросшие соснами песчаные острова, лес по берегам становился выше и темнее, над водой мелькали чайки, изредка выхватывая рыбу. Дважды по пути на речных косах встречались небольшие селения, окруженные тыном.

Когда сюда пришли люди никто не ведал. Жили они племенами, родами и большими семьями в посадах, на огнищах и починках*, занимаясь охотой, хлебопашеством, бортничеством да рыбной ловлей. Места были богатые: в лесах водилось множество лосей с оленями и медведи, в чащобах таились волки, рыси-пардус и росомахи, имелась тьма пушного зверя и всяческой иной дичины; в реках с озерами жировала рыба, стаями кормились пернатые. И чем дальше, людей становилось меньше, всего остального больше.

В Студеном же море кроме рыбьих косяков, в изобилии водился морской зверь — морж, нерпа, тюлень, а еще встречалось чудище по прозванию кит, громадное и пускавшее фонтаны. Порою местные племена и роды воевали меж собой за охотничьи угодья, а после замерялись. И так шло испокон веков.

Рекой шли четыре полных дня, останавливаясь к ночи на стоянки, утром пятого впереди открылось Нево. Было оно много больше Ильменя, берега терялись в серебристом мареве, вода за бортом стала прозрачней. Тут и там всплескивала рыба, за которой гонялась стая озерных нерп, светлых и меньших нежели морские.

Поплыли, держась западного побережья, отличного от ильменьского. Там оно было низменным и пологим, здесь — высились поросшие соснами скалы с густым подлеском, куда вдавались многочисленные заливы. Рыжели песчаные отмели с громадными валунами, загроможденные сухим плавником и вывороченными с корнями деревами.

— Не попасть бы в бурю, — приложив к глазам ладонь, оглядывал далекий горизонт, Сварг, костями чуявший непогоду. Там клубились тучи, ветер посвежел, воду тронула рябь. Нево было неспокойным озером, с частыми штормами и грозами, подымавшими валы не меньше чем на море.

— Думаю успеем, — налегая на правило, откликнулся Деян. Скоро должны были войти в Свирь и подниматься выше.

А тучи уже наползли ближе, по воде пошли волны с белой пеной, потемневшее небо расколола молния, ударил раскат грома, косо хлынул дождь. Упруго надувшийся парус повлек коч еще быстрее, позади ревел ветер.

В новом слепучем блеске, за поворотом, меж двух скал, открылся широкий проход, кормчий навалился на руль, судно, клонясь бортом, скользнуло в реку. Тут было тише, встречное течение замедлило ход, все с облегчением вздохнули. Буря пролетела стороной, небо посветлело, дождь кончился, в небе проглянуло солнце.

— Спасибо тебе, Нево-батюшка, — глядя назад, поклонился Сварг, остальные сделали то же самое.

На закате пристали к речной косе, за которой темнел все тот же лес, разбили становище. На ней запылал костер из плавника, в котел с водой на тагане засыпали овсяного толокна и посекли кус сала, добавив выварной соли.

Похлебав горячей каши, часть команды отправилась спать на коч, остальные, улеглись на овчины у костра, выставив сторожевого. Места кругом были дикие, а еще в них проживали воинственные племена чуди, ижоры и лопарей, не терпевших в своих землях незваных гостей и часто на тех нападая.

Костер, куда уложили осохшую лесину, горел всю ночь, отпугивая зверье, леших и кикимор. Менявшиеся сторожевые с рогатинами, чутко прислушивались к звуками и не дремали.

Утро встретило веселым щебетом птиц, цоканьем белок и дробным стуком дятла в чаще. На траве блестела роса, по реке слался туман, было сыро и зябко. Проснувшаяся команда помолилась на восток, где вставало Бог-Солнце, ополоснув лица в реке, утерлась подолами рубах и подкрепилась вяленой треской с сухарями, запивая водой.

Спустя короткое время коч отвалил от косы, ветра не было, дальше пошли на веслах. Гребли дружно и размерено, четыре пары весел толкали судно вперед. Тихо скрипели уключины, широкие спины клонились вперед и назад, загребные задавали тон, остальные не отставали. На последнем левом весле сидел Велибор, спуску ему не давали. Потом вверху потянуло ветерком, вздели парус.

— Убирай грЕби! — пробасил с кормы Деян. — Ветрило само потянет!

Весла втянули на борт, ход чуть уменьшился, но судно держало курс.

По Свири, одолевая течение, поднимались девять дней. На десятый, к полудню, вошли в Онего. День был ветреный и серый, шли ходко. Озерные берега низкие и топкие, с многочисленными валунами и каменьями, за которыми, насколько видел глаз, синели леса.

Тут находилась страна Биармия. Про нее мезенцы знали, там, вплоть до Студеного моря обитает многолюдное, не знавшее железа племя, занимающееся охотой с рыбной ловлей и колдовством, поскольку могло приручать оленей. Тоже воинственное и жестокое, приносящее своим богам жертвы и не допускающее в их земли чужаков.

Неожиданно из ближайшего залива справа, навстречу кочу вышли две больших, обтянутых кожей лодки, полные людей, над озером пронесся вой. Биармы (а это были они), потрясали копьями и дубинами, в судно полетели стрелы.

— Половина на греби, остальным к бою! — рявкнул с кормы Деян.

Воду вспучили три пары весел, у борта встали шестеро, прислонив рядом топоры с рогатинами и сайдаки. Захлестнув петли тетив на луках, наложили стрелы и застыли в ожидании.

Когда первая из лодок подошла ближе, Деян взмахнул рукой, — бей!

Луки со скрипом, натянулись — щелкнули тетивы, трое нападавших свалились в воду, завопили раненые. Видя столь точный бой, лодка отвернула в сторону, вторая приближалась.

Теперь в нее! — последовала команда и гребцам, — навались!

Снова вжикнули каленые стрелы, коч рванулся вперед и на полном ходу смял оставшуюся. Хрупнула деревянная основа, в стороны полетели весла, сзади поплавками прыгали головы.

— Будут знать, как нападать на мезенцев, — харкнул за борт Годимир, а Ропша выдернул из плеча стрелу с костяным наконечником. Стянув с мужика кафтан, рану залили медвежьим жиром, и Сварг перетянул ее лентой полотна, — до свадьбы заживет, — хлопнул по спине широкой ладонью.

Велибор, с раскрасневшимся лицом, сняв с клееного лука тетиву, взбежал на корму к отцу, — я тоже одного уцелил.

— Загребного, я видал, — кивнул в ответ родитель.

Дальше Онего прошли без приключений и на его северной оконечности вошли в Черную реку, отличную от всех прочих. Вода в ней была темной и на вкус железистой, а пригодной для водного пути, становилась только весной и летом после таяния снегов. Катила свои воды до Студеного моря, а осенью мелела.

Спустя еще две недели, судно вошло в залив, где на низком берегу темнел Мезенский погост*. Его окружал крепкий заостренный тын, на сторожевой башне ударили в било, к причалу у которого качались лодки, повалил народ. С коча приняли канаты, закрепив на настиле, первым на землю ступил Деян, за ним команда.

Впереди встречавших стоял погостный староста и его тесть Колояр. Был он в куньей шапке, с длинными усами и бородой, держал в руке посох. За ним теснились насельники* — мужики, бабы и ребятня, повиливали хвостами собаки.

Остановившись в двух шагах от старосты, Деян поклонился, тот ответно, — как сходили?

— Слава Перуну, удачно. После этих слов те и другие смешались, пожимая друг другу руки, послышались веселые голоса и смех. К Деяну подошла жена Веселина (обнялись), затем облобызала сына. Мужики помогли команде разгрузить судно, все вместе двинулись к воротам. Внутри погоста все было устроено так, как в посаде, не было только детинца и всего одна улица. Груз разгрузили, поместив в общественный амбар, команда прихватила гостинцы, все разошлись.

Вечером по случаю благополучного возвращения коча, учинили пир. На поляне перед домом старосты зажарили на вертеле быка и накрыли общие столы с дичиной, свежей и копченой рыбой, моченой клюквой, хмельной брагой и пивом. Кузнец с подмастерьем заиграли на рожках, шорник ударил в бубен, началось веселье. Длилось оно, пока все не съели и выпили, а потом стихло.

Над бескрайним уснувшим морем, в светлом небе бродило незакатное солнце, и стояла вселенская тишина.

Глава 2. Плавание на Грумант. Шторм

Поутру ватажники с родней собрались у амбара, получив каждый свое от продажи. Оно составляло доли: у Деяна две, его братьев полторы, остальным причиталось по одной. Все что было, разнесли по дворам, а затем вместе с другими насельниками потащили плетеные короба с рудой к низине за погостом. Руда черная с краснотой, горсть тяжелей речного песка. В низине стояли кузница и сарай, куда сложили груз, а напротив две домницы.

Были те высотой по плечи мужику, толщиной в три обхвата, сложены из дикого камня на растворе глины. Варили железо два живших на погосте кузнеца с подмастерьями. Они же ковали из него топоры с насадками для рогатин и острог, лемехи для плугов, заступы и ножи, а также другую справу.

Дел на погосте хватало: те, кто не бил морского зверя, ловили в заливе рыбу, добывали в лесах мясо и пушнину, работали на земле. Пшеница в этих местах не родила, сеяли рожь с ячменем, репу, капусту да морковь. А еще зимой мезенцы добывали соль. В долбленые корыта заливали морскую воду, давали замерзнуть, а потом счищали соляную корку. Пресный лед выбрасывали и все повторяли снова. Соль была в цене, ее тоже продавали.

На следующий день ватажники занялись кочем.

Для начала сняли мачту, выгрузили свернутый парус и якорь с веслами. Положили обочь пристани катки из бревен, а затем с помощью сородичей, захлестнув нос канатом и помогая вагами, вытащили на берег. Там опустили на бок — трое стали счищать с борта наросшую тину. Остальные развели неподалеку костер, прикатили из амбара два бочонка ворвани и, доставив котел, стали ее топить. К следующему вечеру, очистив оба борта, судно заново проконопатили и просмолили, оставив сохнуть.

После ужина Велибор отпросившись у отца, вместе с младшим братишкой Жданом и другими ребятами отправились за погост к домницам. Там кузнецы варили железо, обоим было интересно. Успели как раз вовремя. Обе плавильни дозревали, над ними дрожал горячий воздух.

Старший из мастеров Тихомир с длинными, перетянутыми ремешком волосами ощупал свод одной, потянув носом — дух острый и сухой.

— Теперь бросай дмать, — махнул рукой подручным, качавшим меха. Те исполнили.

Внизу домницы был вмазан большой камень, спекшуюся в пазах глину отбили ломом — изнутри пыхнуло нестерпимым жаром.

Другой кузнец помоложе, Рат, в кожаных рукавицах запустил туда длинные клещи, выдернул спекшуюся алую крицу величиной с каравай и, оторачивая лицо, опустил на наковальню. В тот же миг по ней, выбивая искры, заухали молоты двух подручных. Вскоре удары превратили железо в шар, который Рат снова уцепил клещами и шмякнул в сторону. Из такого, если ковать, к примеру, насадки для рогатин, получится десяток. Или четыре топора. Или лемех.

Таким же путем мастера опростали вторую домницу, отроки наблюдали, открыв рты. Иногда кузнецы разрешали Велибору помахать молотом, удивляясь его немалой силе.

Когда спустя три дня коч осох, впитав в себя смолу, его скатили обратно в воду, установив мачту и все остальное. А затем стали готовить к плаванию, загрузив сети, три куля ржи, столько же соли, две головы воска, короб наконечников для стрел и дюжину пустых бочек. Деян собирался на Северную Двину к чуди за жемчугом, а еще хотел наловить там красной рыбы — осетров и семги.

Ранним утром отплыли. На море стоял полный штиль, где-то кричала гагара, и розовел восток, пошли на веслах. Четыре пары лопастей размерено поднимались и опускались, вдалеке пускал высокий фонтан кит. Они порой заходили в Мезенскую губу, но в основном гуляли на просторе. Иногда погощане артельно охотились на исполинов, с промысловых лодок. Били тяжелыми гарпунами, а потом тащили к берегу, где разделывали, получая жир для ворвани и освещения, ремни на канаты, а еще мясо для ездовых и охотничьих собак, которого хватало до нового сезона.

Веслами гребли час вдоль обрывистого берега к северу, а когда с запада налетел ветер, подняли парус. Ближе к полудню оказались в открытом море, (впереди открылся большой остров с лежбищами нерп), от него взяли на восток, повернули и вошли в Двинскую губу.

Здесь было теплей, чем на Мезени, по высоким и тоже обрывистым берегам росли красно ствольные сосновые леса. По мере продвижения вперед берега становились ниже, вода светлее, показалась дельта Двины: разветвленная, с множеством рукавов и зеленых островов на них. Кормчий направил судно в самый широкий и спокойный, начали на веслах подниматься вверх. По мере продвижения берега становились ниже, леса отодвинулись по сторонам, к воде опускались старицы* в самом низу желтели песчаные косы, от которых доносились крики птичьих стай.

За очередным поворотом открылся речной залив, на опушке которого раскинулся чудский стан. Полукругом стояли в две сажени высотой округлые палатки, крытые шкурами и берестой, за ними на столбах лабазы*. Сбоку, на ветерке, тянулись вешала, на которых сушилась рыба, у уреза воды приткнулись большие и малые, обтянутые лодки.

Весла взлетели последний раз, коч пристал рядом, за борт с плеском упал якорь. А от стана, взлаивая, уже неслась стая собак, за ней спешила толпа жителей. Одеты они были в кожу и меха, впереди вразвалку шагал, рослый здоровяк.

Он первым поприветствовал сошедших на берег ватажников. Звали чудина Гард, с Деяном были давно знакомы. Речной народ чем-то походил на ильменьцев — такой же рослый, светловолосый, но с прозрачными глазами. Речь была схожей.

Для начала Гарду (он был местный старшина) вручили подарки — насадку для остроги, топор и круг воска, а потом все вместе пошли к стану. Там Деян с братьями уселись на бревно у горящего костра, Гард и трое соплеменников — напротив, прочие остались стоять.

— С чем пожаловали? — спросил старшина. Деян рассказал, и тот рассмеялся. Ценности речной жемчуг для них не имел. Когда же гость сообщил, что они готовы щедро заплатить, посерьезнел.

— И сколько вам нужно этого зерна?

— Все что есть, — отмахнул рукой дым Путята.

— У нас его собирают только женщины и дети, для украшений.

— И как это делают?

— Айога, — подозвал старшина одну из женщин, на груди которой блестела нить жемчуга.

Та вышла вперед и рассказала, что водяное зерно они находят летом на малых реках, впадающих в Двину. Растет оно на мелководье в двухстворчатых раковинах и то не в каждой. На малой глубине собирают руками или пальцами ног. Если больше, опускают с лодки в открытую створку тонкий поводок, та закрывается и вынимают.

— Сколько дашь за такую меру? — взял старшина из руки стоявшей сбоку девчушки берестяной туесок с голубикой (был он с ковшик для воды).

— Три куля ржи, два соли, голову воска и короб наконечников для стрел.

— Гард покосился на сидевших с ним рядом соплеменников, те молча кивнули.

— Ну, вот и сговорились, — прогудел Деян.

Шестеро ватажников тут же сходили на коч и вернулись с платой, уложив ее перед старостой. Что чудины сдержат обещание, можно было не сомневаться. Те никогда не обманывали.

По знаку Гарду молодые парни унесли груз в ближайший лабаз на сваях, а затем хозяева начали потчевать гостей на лужайке. Их угостили стерляжьей ухой и вареной олениной, печеными рябчиками и грибами с моченой морошкой. За едой завязался разговор, а когда хозяева узнали, что гости желают добыть красной рыбы, тут же согласились.

На реке ватажники пробыли неделю, выметывая в указанных ими местах сети и вытаскивая их полными осетра со стерлядью. Устроив чуть выше по реке свой стан, добытчики потрошили, солили и укладывали улов в бочки, набивая деревянными киянками в тугую крышки. Заготовили и бочонок икры, хороша зимой с кашей.

Когда работу закончили и пошли проститься с чудинами, Гарду передал Деяну малый туес, доверху наполненный жемчугом, — держи, как договаривались. Еще собирать?

— Собирайте, — рассматривая на солнце самую крупную, ответствовал Деян. — Цена та же самая. Ну а теперь до следующего лета, прощайте.

Назад плыли в хорошем настроении (поездка удалась), Годимир звонко затянул

Нашей песней, всех древнее,

Чашей полной Род восславим.

Родину, супругу Рода,

С грозною судьбой поздравим!

Под дружные удары весел его поддержали остальные.

Пусть земля сурова наша,

Ты одна у нас такая,

За тебя налита чаша,

Нет ни дна у ней, ни края!

заполнила речной простор удалая песня…

Минуло четыре года. Стояло лето. Коч Деяна, как обычно, готовился на промысел.

В трюм судна ватажники грузили охотничью справу — рогатины, остроги, топоры, луки с запасом каленых стрел на всякий случай, кули с сухарями и вяленое мясо с рыбой. К ним теплую одежу — лето там было много холоднее.

За прошлое время они еще дважды сплавали на Волхов, доставив туда грузы шкур и зуба морского зверя, соль и получаемый от чудинов речной жемчуг. Все выгодно продали Тишиле. Он, став посадником, дал изрядную цену. А еще Велибор познакомился на игрищах в ночь на Ивана Купала с купеческой дочкой Любавой на три года моложе. Прыгали вместе через костер, водили хороводы и приглянулись друг другу.

Купив на торжище груз высушенного пиленого дуба, и доставив в Мезень, братья заказали плотникам еще один коч, он теперь строился близ погоста. Стучали топоры, шуршали струги и скрипели пилы, дело подвигалось. Руководил всем Путята. Изрядно понимавший в этом деле, он оставался на берегу.

На этот раз, посоветовавшись с ватажниками и тестем, Деян решил пойти далеко на север, к Груманту*. Это был большой, частью покрытый льдом остров, в окружении малых, там морского зверя водилось больше, и он был крупнее.

Закончив погрузку, распрощались с семьями и друзьями, земно поклонившись им, взошли на судно. Два парня отдали чалки, налегли на весла, отчалили. Шли на них пока не задул ветер, по воде побежали пенные барашки, подняли парус. Вскоре берега залива раздались шире, а потом исчезли. Кругом без конца и края, синела вода.

Спустя четыре дня Студеное море кончилось, вошли в Ледовитое*, так звали мезенцы промеж собой. Оно было много больше, где кончалось, не знали.

Днем сверялись по солнцу, а ночью с главной звездой на небе — Маткой*, бывшей, хотя и малой, но отличной от других. Те всю ночь ходили, а она стояла на месте до самой утренней зари. Навстречу катили длинные пенные валы, но судно под парусом уверенно шло вперед, ведомое опытным кормчим. Порой встречались истаявшие ноздреватые льдины, тоже указывающие путь к северу.

На второй неделе плавания в легком серебристом мареве открылись первые острова Груманта, пошли к ним. На скалах орали птичьи базары, спускающиеся вниз долины, прорезанные ручьями, розовели мхами, бледно зеленел кустарник. А у подножий многих виднелись лежбища морского зверя — нерпы, тюленя и моржа. За последним и пришли мезенцы.

Эти величиной с быка гиганты вместе с гаремами и потомством предпочитали отдельные места. В море у них был только один враг — касатка, а на берегу белый медведь, так что ластоногие никого не боялись, но любили уединение. Старые и самые большие особи имели саблевидные клыки длиной в руку человека, длинные щетинистые усы и более светлую окраску. Молодые — темнее, с коричневатым отливом, а щенки с черным.

Миновав два мелких острова с небольшими лежбищами, подошли к третьему, крупнее, там звери лежали вплотную, пристали к мели на оконечности. С борта в воду плюхнул из камня якорь, на скальный береговой обломок двое завели канат.

— Помоги нам Перун! — взмахнул на восток кованой рогатиной Деян и спрыгнул за борт, следом остальные. У каждого тоже была в руках такая, позади за поясом топор.

В кожаных сапогах до пахов выбрели из воды, разошлись поперек, выставив вперед стальные жала, начали приближаться к стаду. Не обращая внимания на людей, оно мирно помукивало, нежась на солнце, тут и там раздавался храп, на спинах, многих сидели чайки.

Первым ударил в бок здоровенного моржа, лежавшего с краю, Деян. Рогатина с хряском вошла по крестовину, раздался громогласный рев, со скал сорвалась стая птиц, охота началась. Идя цепью, ватажники на выбор кололи зверя, рев стал сильнее, впереди заволновалась вся масса тел и, придя в движение, поползла к воде.

Но на суше звери были неуклюжи, преследователи не отставали. Рогатины в сильных руках точно били в цель, галька и песок покрылись кровью, в лужах которой оставались неподвижными или бились в конвульсиях самые крупные из зверей.

Когда спустя час все было кончено, на берегу лежали два десятка туш, остальное стадо, блестя головами, плыло в открытое море. У уреза воды, в розовой пене, колыхались задавленные во время бегства несколько щенков.

— Почитай взяли полный груз, — утерев шапкой со лба пот, окинул добычу взглядом Кий.

— Это да, — положил на окатанный валун рогатину, тяжело сопящий Ропша.

— Деян с Сваргом ходили по берегу, подсчитывая добычу, а Велибор присел на корточки перед заколотым им самцом. Он был меньше того, что убил отец, но для него первый, и отрока распирала радость.

— С почином тебя, — проскрипев галькой, подошел молодой ватажник Ярило, с которым дружили. — Не забоялся.

— Да вроде нет, — поднялся на ноги. В росте он почти догнал отца, раздался в плечах, на верхней губе золотился пушок.

С первого удара лишить зверя жизни у отрока не получилось, тот, щелкая зубами, ринулся на охотника и едва не переломал хвостом ноги. Пришлось, отскочив, нанести второй. Этот оказался смертельным — рогатина дошла до сердца.

— Ну что, ватажные? — сказал Деян, когда они со стариком вернулись, — давайте за работу.

С коча на берег перетаскали все нужное для нее, разбив стан, занялись свежеванием зверя. Орудуя ножами, снимали шкуры, вырезая раздельно пласты жира и мяса, которыми присаливая, набивали бочки. Морской зуб вырубали топорами. Когда солнце в небе померкло, и наступила белесая ночь, на берегу запылал жаркий костер из плавника. На нем поджарили свежей печени, выпили по берестянке горячего жира и, подкрепив силы, продолжили до утра.

А когда оно настало, и на горизонте возникла алая полоса, груженое судно отошло от берега. До его отплытия, посовещавшись, решили обойти еще несколько островов, присмотрев новые лежбища. Деян вновь стал у правила, команда вздела парус, и он наполнился свежим ветром.

Одни ватажники спали, другие наблюдали, в их числе Велибор. Его всегда тянуло к новым местам, отрок любил просторы, а в эти попал впервые. Нос коча резал зеленую волну, в снастях пел ветер, за кормой расходился пенный след.

За несколько часов, идя к северу, и озирая с борта куски суши, нашли еще два лежбища моржей, а потом слева открылся длинный, с ледником вверху, затянутый облаками остров. В средней части меж двух остроконечных скал, у которых вскипал прибой, внутрь узился залив, над которым вились стаи чаек.

— Там для них пожива, — приложил к глазам мозолистую ладонь Сварг.

— Похоже на то, — согласились Ропша с Ярилой, кормчий направил судно к заливу.

Когда подошли ближе он оказался шире, в облаке брызг скользнул внутрь.

Впереди расстилалась мелкая зыбь (волны сюда не добирались), за ней пена накатывала на низкий, длиной в версту, полого уходящий вверх берег, на котором лежали россыпи костей. То было кладбище моржей, которые мезенцам никогда не встречались. Шагах в тридцати справа, бакланы расклевывали тушу громадного самца, еще один, белый от старости, выползал на скалы.

Все смотрели на диковинное зрелище открыв рты, первым опомнился Деян.

— Спускай парус! — гаркнул на ватажников, те, выйдя из оцепенения, бросились к снастям, коч пристал к берегу.

— Заводи чалки! — последовала новая команда.

Велибор с Кием прыгнули за борт и, выбредя на сушу, закрепили ременные канаты за гранитные осколки, команда поспешила на берег.

Раздались возгласы восхищения, хотя мезенцы отличались сдержанностью, все поняли, что нашли богатство. Костяков моржей, целых и разрушенных временем громоздились тысячи, видно звери приплывали сюда умирать испокон века. Ватажники разбрелись меж них, удивляясь и обмениваясь впечатлениями.

— Ну, что будем делать? — подошел спустя короткое время Годимир к Деяну, мерявшему ладонью зубы на лобастом моржовом черепе, лежавшем отдельно от костей.

— По семь пядей будут, — разогнулся тот. — Никогда такого не встречал.

— Тут их на тьму грузов, алчно блеснул глазами младший брат.

— И что мыслишь?

— Опростать трюм от шкур с жиром, вместо них взять зуб.

С таким же мнением вернулась вся команда, нельзя терять небывалую удачу. Деян, чуть подумав, согласился. На берегу закипела работа. Освободив малую часть для стана, на нем установили палатку на жердях, сложив рядом топоры, полкуля сухарей и початую бочку солонины, разожгли костер. Сварг наполнил водой котел из бежавшего с ледника ручья и повесил на таган, остальные принялись разгружать судно.

Для начала вытащили на скальную площадку кипы шкур, бочки опорожнили в море, где на дармовой корм тут же набросились косяки рыб и слетелись чайки. Затем все кроме старика, оставшегося кашеварить, разбрелись по берегу, где стали топорами вырубать зубы у костяков моржей. Брали самые длинные, с желтизной, такие считались спелыми, за них давали самую высокую цену.

Взвалив по несколько штук на плечи, относили к стану, где укладывали рядом с палаткой, туго перевязывая сыромятными ремнями по четыре. Когда счет достиг нескольких десятков (кость с трудом подавались топорам), Сварг кликнул всех на обед, пришли распаренные и возбужденные. Стянув с плеч промысловые кафтаны ополоснули лица с руками в морской воде, усевшись вокруг котла, заработали ложками, заедая горячее варево хрусткими сухарями.

Поев, чуть отдохнули и снова принялись за работу, она спорилась. К вечеру наломали под сотню зуба, поужинали вяленой треской и завалились спать, одни на коче, другие в палатке. Ночью подул ветер, принеся с собой снег (такое в этих местах летом случалось часто), к утру растаял.

Спустя еще три дня ценного груза заготовили достаточно, а когда вечером собрались у горящего костра и точили лясы*, к нему подошел все еще бродивший среди костей Годимир, уселся рядом и оглядел всех, — непорядок.

— Какой такой непорядок? — уставился Деян на брата, на лицах других тоже проявился интерес.

— Очень уж богатые тут запасы, надолго хватит. Но можем не сберечь.

— Это еще почему? — раздались сразу несколько голосов.

— Вот мы их нашли, это могут и другие. К примеру, те же варяги.

— Это да, — кивнул бородой Сварг, — они тоже плавают на Грумант за китами.

— Островов тут не счесть, искать все одно, что иголку в стоге сена, — не согласился Кий, а остальные задумались. В словах Годимира был резон, нежданно привалившее счастье терять не хотелось.

— Ну и как быть? — снова спросил Деян брата — младший был умен и к нему прислушивались.

— А так, — подался тот вперед. — Задержаться еще, наломать зуба, сколько можем впрок и надежно спрятать. Место глухое, скал тут предостаточно.

— Точно, — зашумели ватажники, приходя к согласию.

Схорон назначили искать Молчуна, оправдывавшего имя и хорошего следопыта, а в помощь ему дали Велибора, самого молодого и легкого на ноги. Остальным продолжать работу.

Утром оба встали пораньше, прихватив на всякий случай рогатины, сунули за пазуху по сухарю, трубке свернутой бересты и пошли к окружавшим залив скалам. Вблизи они оказались в трещинах, малых и больших, с провалами и ущельями. Схорон нашли к полудню.

Это была с неприметным входом пещера рядом с осыпью, в двух полетах стрелы от лежбища. Молчун высек огня, подпалив бересту, вошли внутрь. Неверный свет высветил широкое пространство с уходящим вверх куполом.

— Да тут поместится целая ладья! — взглянул на спутника отрок, тот молча кивнул. Зажгли от первой вторую бересту, внимательно осмотрели. Пещера была сухая и прохладная, лучше не пожелаешь. Когда огонь стал догорать, вернулись к стану, где обо всем рассказали ватаге. Та тоже пожелала посмотреть, место понравилось.

Спустя еще неделю с полным грузом отборного зуба, коч вышел из залива. Позади осталось кладбище и тайная, набитая таким же пещера. Надежно укрытая осколками скал и камнями с осыпи.

Два дня погода благоприятствовала, а потом стала портиться. Навстречу задул сильный ветер, по нему поползли тучи, грянул шторм. Лавируя в тучах брызг и адском вое, судно с трудом шло вперед.

— Навались! — орал с кормы Деян, едва удерживая правило, ватажники, спустив парус, рвали на веслах спины, идя встреч волне. Нос коча, исчезая в ней, с трудом поднимался, судно валило с борта на борт, потрескивала обшивка. Затем у горизонта возник темный вал, стал, увеличиваясь в размерах приближаться, и всей массой воды обрушился на судно сверху.

Когда понесся дальше, мелькнуло черное днище, а потом исчезло. Словно его и не было.

Глава 3. Подарок Одина.

По спокойному морю от Груманта в сторону запада шли два драккара. Головной, звавшийся «Змеем», насчитывал восемнадцать румов*, на каждом сидели четыре варяга. Под ритмичный звон гонга размерено опускались и поднимались весла, позади расходился веером пенный след.

На длину полета стрелы, за первым шел второй драккар, меньший, на двенадцать румов, оба носили следы шторма. У первого в верхней части борта имелся пролом, на втором изнутри черпали воду.

Рядом с кормчим и двумя его помощниками, ворочавших рулем, на приподнятой кормовой надстройке стоял со скрещенными на груди руками ярл Вестейн. Это был стройный, лет сорока мужчина с длинными волосами, в кожаном кафтане, таких же штанах и с загнутыми носками сапогах. На запястьях ярла блестели серебряные браслеты, пояс с такой же отделкой оттягивал короткий меч.

Ярл со своими командами возвращалась с охоты на китов в водах Груманта, которая началась удачно. Команда загарпунила двух великанов, на которых завели канаты, и драккары потащили добычу назад. А спустя два дня их догнал пришедший с севера небывалой силы шторм, канаты пришлось обрубить и бороться с разбушевавшейся стихией.

Когда утихла, недосчитались двух варягов, их смыло за борт, суда получили повреждения, пришлось возвращаться.

Мысли Вестейна прервал крик впередсмотрящего на носу драккара, — он указывал рукой на что-то мелькавшее вдали среди мелкой зыби. Ярл пристально вгляделся и обернулся к кормчему, — Рагвальд, следуй туда.

Заскрипело правило, судно изменило курс, спустя сорок ударов в медный гонг, сблизились. В десятке альнах* от борта на воде покачивался обломок мачты, на котором обвисло тело.

— Поднять! — приказал ярл.

Один из гребцов на среднем руме завертел над головой абордажный крюк, тот свистнув, засел в мачте, подтянули. Еще двое свесились вниз, уцепив за одежду, выдернули тело на судно.

— Хороший будет раб, — ухмыльнулся варяг с бронзовым кольцом в ухе, когда после нескольких хлестких пощечин тот закашлялся. Ярл с Рагвальдом спустились с кормы, пройдя меж румов остановились перед лежавшим на настиле.

— Кто-нибудь, разотрите его, — приказал Вестейн.

Тот же варяг рванул на спасенном ворот рубахи, и все застыли. На выпуклой груди, слева, розовела отметина.

— Знак Тора… — прошелестело на ближайших румах и стихло.

Первым опомнился ярл. По его знаку двое ухватив неизвестно за ноги и подмышки, отнесли в тесное помещение под короткой носовой палубой и уложили на постель из шкур. Рагвальд, умевший врачевать, достал из замшевой, висевшей на переборке сумки небольшой сосуд, вынув пробку, налил в ладонь чуть маслянистой жидкости и стал втирать человеку в грудь.

Все это время ярл молча стоял рядом, вглядываясь в знакомые черты.

Год назад в набеге на саксов* он потерял сына, этот напоминал его, но был моложе.

— Похож на Рюрика, — словно читая мысли ярла, закончив, сказал кормчий.

Находившийся без сознания, между тем глубоко вздохнул, снова закашлялся и открыл глаза.

— Кто ты? — наклонился к нему ярл.

— Велибор, — шевельнулись запекшиеся губы.

Рагвальд напоил спасенного водой из меха, тот, ровно задышав, уснул. Оба вышли наружу и поднялись коротким трапом на нос, где Вестейн сказал впередсмотрящему — оставь нас, а потом долго молчал.

— Что ты на все это скажешь? — обернулся к кормчему.

— Думаю, Один послал тебе подарок со своим знаком.

— Но почему он похож на моего умершего сына?

— Этого я не знаю.

— Может по возвращению стоит съездить в священную рощу к Провидцу, пусть растолкует?

— Верное решение, — одобрил Рагвальд. — Его волшебные руны* не ошибаются.

Спустя неделю драккары входили в обширный залив, именовавшийся Варангер. Его окружали изрезанные фьордами хмурые скалы, на которых гнездились тысячи птиц, внизу с гулом катились пенные валы, разбиваясь о гранит.

Держась восточного берега, суда последовали дальше, а на заходе солнца вошли в узкий проход меж пустынным мысом и горой, за которым начинался Меск-фьорд, Вестейн являлся его владетелем. Когда то здесь поселился его дед Инвар с дружиной, ведущий свой род от Одина, отец — Гуннар, расширил владения, а внук, успешно воюя на море и суше, стал одним из влиятельных ярлов.

Вскоре впереди открылась широкая коса, на котором темнел горд*. Он был обнесен дубовым частоколом со рвом, и имел свайный причал, уходящий в воду. Рядом на подпорках стоял драккар, на причале в ярких одеждах толпа встречающих.

Коротко ударили гонги из бронзы. Весла сделали последний гребок и втянулись внутрь. Оба судна подав на берег канаты, привязались с двух сторон.

Первым на настил ступил ярл с Велибором, закутанным в плащ. За ними два личных охранника — берсерка* Калле и Мунк, богатыри на голову выше других, потом кормчие.

Впереди встречающих стояла жена Вестейна Астрид, с трехлетней дочкой на руках и управляющий, кряжистый старик, служивший еще у отца ярла.

— С возвращением хозяин, — чуть поклонился он. — Я вижу, охота была неудачной?

— Ты прав Фроуд, — ответил ярл. — Море отобрало у нас добычу, но Один послал подарок — положил руку на плечо юноши.

Астрид пристально вглядываясь в его лицо, внезапно побледнела и, прижав к себе дочь, убежала. Остальные (некоторые с возгласами удивления), расступились. Команды в это время тоже сошли на берег, послышались радостные приветствия и смех, с родными и близкими не видались месяц.

Вслед за своим ярлом и Фроудом с кормчими, толпа двинулась в горд. За его тяжелыми, распахнутыми воротами в центре стоял большой рубленый дом, с высокой, крытой соломой крышей, длинной в пятьдесят и шириной в двадцать шагов. Боковые стены — глухие, с запада и востока имелись два входа. По сторонам, ближе к частоколу стояли еще два десятка, меньше и ниже, меж них хозяйственные постройки с загонами, в самом конце длинный бревенчатый сарай для рабов — трэллов.

По случаю возвращения и необычного подарка, после захода солнца в главном доме Вестейн устроил обильный ужин. Внутреннее устройство жилища было традиционным: у одной из продольных стен помост, с двумя резными креслами, чуть ниже длинная скамья со столом для кормчих и почетных гостей, по периметру настилы для сна, застланные шкурами.

Перед ними длинные дубовые столы с лавками и ниже чисто выметенный глинобитный пол. На нем жарко пылали два обложенных камнем очага с уходящим в продухи меж стеной и крышей, синеватым дымом. Стены дома и опорные столбы были увешаны топорами с копьями, щитами, луками, мечами и рогатинами. В восточном углу имелось отдельное помещение для семьи ярла, с ведшей наверх короткой лестницей.

Когда приглашенные собрались и уселись на отведенные каждому места (это были только мужчины), на помост поднялись ярл с женой в праздничных одеждах. Приняв от виночерпия оправленный золотом кубок, Вестейн, обведя всех взглядом, произнес тост за счастливое возвращение и подарок Одина.

— Скьоль! — дружно грянуло под крышей, викинги подняли свои, все выпили. За первым тостом последовал второй — кормчий Шварн провозгласил тост за ярла с женой, веселье разгоралось. В разных концах возникли разговоры и смех, трэллы едва успевали таскать на столы блюда с жареным мясом, окороками и копченой рыбой, всяческие другие закуски, бочонки с хмельным медом и ячменным пивом.

Не веселились только двое — жена ярла Астрид, изредка пригубливавшая свой кубок и Велибор, сидевший чуть ниже с Фроудом и тремя кормчими. Он был в новой одежде выданной управителем и хмуро смотрел в зал. Память рисовала гибель близких, все что окружало, напоминало дурной сон.

Затем по желанию пирующих скальд из команды «Ворона» Фрей подыгрывая на лире, спел песню, которую сложил когда возвращались домой. В ней говорилось об удачной охоте и добыче, которую отняло море, а еще чудесном подарке, что послал Один. К полуночи веселье стихло, одни спали за столами, другие на настилах, под которыми собаки рыча, грызли кости.

На утренней заре из узких западных ворот горда, выехала группа всадников. Впереди, на высоком черном жеребце, в броне и при оружии следовал ярл, за ним на мохнатых и коренастых Фроуд с Велибором, позади десять викингов с копьями при двух вьючных лошадях. Путь их лежал к югу, в священную рощу.

Она находилась в двух конных переходах, туда каждый год на стыке осени и зимы, из ближних и дальних фьордов и усадьб съезжались викинги с бондами. Приносили жертвы Одину, а взамен просили удач в походах и хорошего урожая.

Сразу за гордом, волнилась с небольшими озерами тундра, где паслось оленье стадо, охраняемое трэлами и собаками. При приближении кавалькады пастухи низко согнули спины, псы, оскалясь, зарычали. Миновав их, поскакали дальше. Под копытами пружинил ягель, розовели мхи с россыпями ягод, из ползучего кустарника порой вылетали куропатки.

Через час пересекли неглубокую реку, начали встречаться перелески, в полдень устроили привал. Рядом с вросшим в землю валуном, у которого побулькивал родник, викинги задали лошадям овса, затем все подкрепились копченым мясом, а когда кони отдохнули, двинулись дальше.

К вечеру владения Вестейна закончились, начинались земли свободных людей. Таких у варягов именовали бондами, они занимались хлебопашеством, охотой и разводили скот. Местность меж тем менялась, начинались хвойные леса. На опушке первого, в лучах закатного солнца, темнела обнесенная частоколом усадьба. Здесь жил ближайший сосед ярла по имени Агвид со своим родом.

При приближении отряда вооруженных всадников, наверху ограды появились несколько человек с луками, один из которых громко прокричал, — кто вы?

Ярл Вестейн! — подскакал к ней оруженосец Свейн. — Открывай!

Стоявшие наверху исчезли, через короткое время ворота усадьбы со скрипом отворились, всадники въехали внутрь.

На утрамбованной площадке за ними стоял Агвид, крепкий низкорослый человек средних лет, по бокам на голову выше три его сына, позади домочадцы, слуги и рабы.

— Рад тебя видеть, Вестейн, — протянул руку спешившемуся ярлу (пожали друг другу запястья).

— И я рад, Агвид, еду по делам, хочу остановиться у тебя на ночь.

Бонд молча кивнул, слуги приняли у викингов лошадей и увели в конюшню, гости проследовали дом. Он был такой же, как у ярла, но поменьше. Вскоре мужчины сидели за длинным столом у пылающего в центре очага, угощаясь жареным бараном, ячменными лепешками и домашним пивом.

По какому делу и куда следует ярл с отрядом, Агвид не спрашивал, у варягов это было не принято, если надо скажет сам. Вестейн же рвал зубами мясо, запивая пивом и помалкивал, немногословными были и его спутники. Когда ужин завершился, ярла определили на лучшее место в доме, поближе к очагу, всех остальных вместе с Велибором проводили в конюшню спать на свежем сене, покрытом овечьими шкурами.

Улегшись, викинги тут же захрапели, к юноше сон не шел. Он поглядывал на вороного жеребца ярла в стойле, прикидывая, можно ли сбежать. Когда въезжали в усадьбу, увидел в одном месте ограды два вынутых бревна, не иначе сопрели и их собирались менять.

— Даже не думай, — тихо сказал, лежащий по соседству Фроуд. — Догоним и вернем.

Скрипнув зубами, Велибор отвернулся, поворочавшись, уснул.

Утро выдалось ненастное, с неба моросил дождь, похлебали горячей овсянки с коровьим маслом, запив кислым молоком, попрощались с хозяевами и тронулись в путь. Теперь он пролегал по едва видной лесной тропе, меж деревьев клубился туман, где-то тоскливо ухал филин.

К полудню морось прекратилась, туман рассеялся, в небе проглянуло солнце. На соснах прыгали рыжие белки, впереди пробежал олень. Местность же менялась все больше, впереди открывались широкие долины, вверху гряды гор, хвойные деревья сменился лиственными, тропа почти исчезла.

Наконец впереди открылось место, куда ехали — ниже скалистого серпантина, уступами теряющегося вдали, зеленел массив раскидистых дубов в несколько охватов. Таких Велибор не видел никогда, ни на Ильмене, ни в Мезени. Выехав на опушку, ступили под высокие, с густой листвой своды, едва пропускающие дневной свет, копыта лошадей мягко ступали по мху и прошлогодним листьям, вокруг стояла мертвая тишина.

Потом за деревьями открылась большая поляна с вкопанными по краям столбами, на которых скалились лошадиные и человечьи черепа. В центре пустоглазо пялился в длину копья идол, грубо высеченный из камня, перед ним чернела базальтовая плита.

Ярл, за ним другие, суеверно коснулись амулетов на груди, Велибор нахмурился. Подобное капище* имелось и у его родичей, но без человеческих останков.

Неожиданно меж деревьев что-то замелькало, и на поляну выскочил серебристый волк. Громадный и с желтыми глазами (викинги едва удержали вздыбившихся коней). Встав напротив, сморщив нос, рыкнул и, развернувшись, неспешно потрусил обратно.

— За ним, — поднял руку ярл, тронулись иноходью следом. У Велибора прошел мороз по коже, «оборотень» мелькнуло в голове.

Вскоре волк вывел всадников на лесную прогалину, в конце которой стояло дерево-великан. С неохватным стволом, уходящей высоко вверх кроной, и у самой земли дуплом. Туда, не пригибаясь, могли въехать два всадника.

Мелькнув тенью, зверь исчез в проходе, Вестейн за ним, остальные спешились. Фроуд извлек из переметной сумы своей лошади, укутанный в кусок парчи сверток, передав ярлу. Тот, взяв в руки, приказал Велибору следовать за собой.

Оба вошли в темный зев, за ним открылось мерцающее, уходящее вверх пространство, освещенное двумя торчащими из древесных стен факелами. В его дальнем конце, на помосте покрытом лосиной шкурой, сидел с костяным посохом в руке старец, рядом опустил на мощные лапы голову белый волк.

У старца были длинные седые волосы на голове и такая же борода, на морщинистом лице с орлиным носом, выцветшие глаза. Одет был в мантию из белого песца с серебряной фибулой на груди, в ушах кольца. Таким Провидец был всегда, неизменным его видели многие поколения варягов.

— Прошлой осенью Вестейн тебя не было здесь, — раздался негромкий голос.

— Совершенно верно, мудрейший — чуть поклонился тот. — Я ходил в поход на саксов, откуда привез для тебя подарок. Вслед за этим развернул парчу и извлек оттуда золотую чашу, инкрустированную драгоценными камнями.

— Это взял в их капище, именуемом храмом (поставил у ног старца на помост).

— А само капище?

— Сжег во славу Одина.

— Достойно, — чуть качнул головой жрец. — Что привело тебя ко мне?

— В том походе я потерял сына Рюрика, а когда недавно возвращался с Груманта, подобрал после шторма в море юношу. У него на груди знак Тора.

— Этого? — уставил жрец посох на Велибора.

— Да.

— Хочу видеть.

Ярл подвел того ближе и раздернул на груди кафтан с рубахой.

— И чего ты хочешь? — после долгого молчания вопросил старец.

— Пусть твои руны скажут, что все это значит.

Тот снова помолчал, а потом тронул рукой голову волка, — Фенрир, принеси.

Все это время наблюдавший за гостями зверь исчез в темноте за спиной Провидца, а затем вернулся с замшевой сумкой в зубах. Опустил рядом с хозяином и снова улегся рядом.

Тот отложил посох в сторону взял в руки и что-то пробормотал. Раздернув шнурок, потряс, запустив внутрь пальцы, извлек на свет три окатанных морем плоских осколка янтаря, с вырезанным на каждом знаком. Бросил перед собой и впился в них взглядом. В той же последовательности повторил трижды и надолго задумался. Вверху из мрака скользнула летучая мышь, бесшумно исчезнув в пятне входа. Ярл с Вестейном застыли в напряжении.

— Эти три говорят, что юноша дар Одина, — прервав молчание, показал на руны пальцем жрец. — Следующие — он заменит тебя сына. А последние — станет владетелем многих земель.

— Каких? — подался вперед ярл.

— Не знаю, — бесцветно ответил Провидец. — Об этом они молчат.

— Вернувшись, я могу объявить дар сыном?

— Да, можешь. А на осеннюю встречу доставь мне молодого трэлла, он будет принесен в жертву.

Слышавший все это Велибор оцепенел, поскольку как ярл и все люди того времени верил в гадания. Быть сыном ярла он не желал, но того хотели высшие силы.

— А теперь идите, я устал, — опустил голову старец.

Поклонившись, оба попятились и вышли на дневной свет. Там Вестейн приказал викингам снять вьюки с заводных коней и отнести к Провидцу. В них были съестные припасы. Далее, усевшись в седла, отряд направился назад. Следовавший позади Фенрир проводил его до границы рощи.

С этого дня у Велибора началась новая жизнь. По возвращению в горд ярл приказал выстроить перед главным домом облаченную в доспехи дружину и всех других жителей, огласив найденного в море своим сыном Рюриком.

— Об этом рассказали священные руны Провидца! — обвел всех взглядом. — Ему будете повиноваться как мне!

После этих слов в воздухе повисла тишина, а потом ее разорвали удары рукоятей мечей по щитам и приветственные крики. Столь знаменательное событие отметили небывалым пиром, шедшим весь день. Ярл не поскупился на франкское вино, мед с пивом и всевозможные закуски.

Фрей, звеня арфой, снова исполнил несколько древних саг, десяток викингов встав в круг меж очагами, исполнили боевой танец, а затем за столами грянула песня

Стремительный удар меча,

укол стрелы, блеск топора, —

и мир исчез в твоих глазах,

и моря нет, и нет друзей,

и ты один.

Но ты один на краткий миг,

Валгаллы луч бежит к тебе.

Дорога дивная небес,

она тверда, она верна,

как меч, как викинга рука.

По ней летит могучий конь,

он бел, как снег, он чист, как свет.

На нем валькирия спешит,

с ней Один шлет тебе привет.

Тебя он ждет, он ждет тебя,

готово место для тебя.

И вы взлетаете, как дым,

как легкий пар, как облака, —

ты и посланница небес.

дружно орали две сотни глоток, стуча по дубовым столешницам чашами и кулаками.

Чрезмерные возлияния возбудили двух викингов — Сигвальда с Янгом, сорвав со стены по мечу, оба вскочив на стол, принялись рубиться. Под хохот и улюлюканье их тут же стащили, не дав уйти в Валгаллу*, заломив руки, связали и увели спать в конюшню.

На следующее утро после завтрака, состоявшего их сыра меда и яиц, Вестейн знакомил вновь обретенного сына с тем, что имел. Получив по наследству и заработав мечом с торговлей. Для начала, выйдя из ворот охраняемых двумя стражами, прошли к причалу, у которого тихо шуршал прибой, и стояли приведенные в порядок драккары. Чуть покачивая химерными головами на длинных шеях, словно приветствуя хозяина.

— Вот тот, «Змей», — показал ярл на левый. — Построен два года назад в Скирингссале* Может взять на борт сотню викингов в броне и запасы на месяц плавания. Это «Ворон» (похлопал по черному борту), остался от отца. О вон тот, что на подпорках — «Вепрь» захвачен мной весной у свейского ярла.

— И сколько все три могут нести воинов? — с интересом оглядел суда новый Рюрик.

— Больше двух сотен, — последовал ответ.

«Целую дружину» подумал про себя. «Это не наши кочи».

Далее они вместе обошли горд и новый отец показал, где что находится, отдавая по ходу распоряжения вставшим раньше Фроуду и слугам. В завершение зашли в жилище рабов. Оно было пустое (с восходом солнца их уводили на работы), в углу на соломе бредил худой изможденный человек с железным ошейником.

— Почему он здесь? — обернулся ярл к управителю.

— Болеет. Уже неделю.

— Выбросить в залив на корм рыбам.

— Слушаюсь господин.

Далее, приказав оседлать коней, Вестейн показал вновь обретенному сыну водяную мельницу в соседней с фьордом низине, где в море впадала бурная река и созревающие по берегам овсяные с ячменными поля, на которых трудились трэллы.

— Приносит неплохой доход, — показал ярл на мельницу с вращающимся колесом. — Из соседних фьордов к нам привозят молоть зерно.

«Да, богат мой новый отец» без особой радости подумал Велибор — Рюрик.

Глава 4. Жертвоприношение. Бой в фьорде

По выцветшему небу в теплые страны тянул журавлиный клин, с полей собрали урожай, наступила осень. Дни становились короче, ночи длинней, чаще штормило море.

Одним таким, на восходе солнца, из западных ворот горда выехал отряд. Впереди ярл с сыном, за ними Астрид с Хелли и служанкой, телохранители, кормчие и десяток воинов. Замыкал его вьючный караван из пяти лошадей, на одной сидел молодой крепкий раб со связанными руками.

На ночь остановились в усадьбе Агвида, следующим утром, ставшая больше группа двинулась дальше. Слышались оживленные разговоры, шутки и смех.

К полудню достигли опушки священной рощи, на которой уже шумел стан: десятки шатров с палатками, меж которых расхаживали и беседовали множество празднично одетых людей. Здесь были ярлы с викингами, бонды и хускарлы* с женами и без них. Все собрались на осенний праздник жатвы, возблагодарить своих богов. Таких, как уже знал Рюрик, у местных племен имелось предостаточно. И все в отличие от словенских жестокие.

Главными были Один с Тором и Фрейр. Первый являлся богом войны, второй, защищал других от великанов с чудовищами, а последний являлся богом плодородия. Все без исключения любили кровь и жили в заоблачном чертоге, именующемся Валгаллой. Туда могли попасть только викинги погибшие в бою, чтобы пировать с богами, вновь сражаться и умирать, а потом воскрешать и любить красавиц. О такой смерти мечтал каждый из морского племени.

Пока воины, развьючив лошадей, ставили шатер для семьи господина и палатки для себя, он вместе с Рюриком подошел к группе ярлов и после взаимных приветствий представил вновь обретенного сына. На побережье уже разошелся слух о чудесном подарке, и теперь он подтвердился.

— А ведь похож, — сказал самый старший из воителей Адальмунд, владетель Курс-фьорда и побратим Вестейна. Остальные взирали на нового Рюрика с суеверием.

— Ты должен возблагодарить богов за столь щедрый дар, клянусь валькириями* — заявил второй, по имени Эйнар, владетель фьорда Гандвик.

— Сегодня я это сделаю, — кивнул Вестейн. — Боги будут довольны. А почему не вижу среди вас Олафа?

— В начале лета он отплыл со своими драккарами в Византий*, предложить свой меч ромейскому императору. Неужели не слышал?

— Нет, я в то время был на Груманте.

Беседу ярлов нарушил протяжный вой волка, донесшийся со стороны капища. На самой высокой ноте он смолк, а в разных концах стана раздались возгласы, — Провидец призывает! Находящиеся там пришли в движение и стали втягиваться в зеленый коридор. Впереди шли ярлы с женами и викинги, за ними бонды и хускарлы с домочадцами, позади вели двух жертвенных коней и трэлла.

Миновав проход меж деревьями, толпа разошлась по сторонам, опоясав плотным кольцом поляну. В центре ее, рядом с идолом величаво стоял главный жрец в белом одеянии, по бокам два помощника, сзади сидел волк.

Призывая к тишине, Провидец вздел к небу руки, а когда она наступила, восхвалил богов за обильный урожай, нагулявший жир скот и косяки рыб в море. При этом голос у него был звучный, как всегда в подобных случаях, не иначе действо прибавляло силы. Окружающие внимали, повторяя слова молитвы. Словно в ответ на нее, в облаках закружила стая воронов и опустилась на верхушки деревьев.

Собравшиеся расценили это как добрый знак и по окончанию молитвы в небо унеслись приветственный крики, — слава Одину и Тору! Слава Фрейру и другим богам!

Далее началось жертвоприношение: рослые викинги в бронях и шлемах подвели к идолу упиравшихся коней, главный жрец дал знак помощникам и те, зайдя сбоку, оглушил животных тяжелыми дубинами по головам. Воины тут же повалили жертвы на бок, вонзив в них мечи, на траву пузырясь, хлынула кровь.

— А-а-а! — унесся вверх многоголосый рев, вороны с карканьем сорвались с деревьев, а потом вновь вернулись.

За животными наступила очередь трэлла, которого, сняв ошейник, поставили на колени перед Провидцем. Тот снова воздел руки к небу, прокричав, что это дар ярла Вестейна Одину за вновь обретенного сына. С последними словами, помощник протянул ему кривой нож, один из воинов оттянул голову раба назад и Провидец перерезал тому горло. В небо улетел очередной рев сотен зрителей.

Действо между тем продолжилось. Один из помощников наполнил глиняную чашу жертвенной кровью и вручил главному жрецу, тот бормоча заклинания, поставил ее перед идолом на базальтовую плиту. Второй тем же ножом отсек трэллу голову и ее водрузили на новый, вкопанный в землю, заостренный столб. На этом жертвоприношения закончились, Провидец с помощниками удалился в глубину священной рощи, толпа двинулась к опушке. Оставшийся у идола белый волк, урча, лизал кровь.

Вскоре на стане запылали костры, в подвешенных на таганах котлах варилась жертвенная конина, на траве у шатров и палаток расстилались длинные холсты, на которых раскладывалась праздничная снедь. Здесь были ячменные хлеба нового урожая, медвежьи и свиные окорока, круги сыра, копченая дичь и рыба. Это дополнялось кувшинами с ромейским вином, бочонками с хмельным медом и пивом.

Рассаживались по значимости и достатку: ярлы с себе подобными, викинги вперемешку, бонды с хускарлами — родами. Поднимались заздравные тосты, жадно поглощалась еда, раздавался смех и грубые шутки, завязывались разговоры.

Один такой вели ярлы. Касался он датского конунга Рагнара по прозвищу Кожаные штаны, который готовил морской поход на саксов, для чего призывал к участию нурманов, свеев и варягов, суля небывалую добычу.

— В праздник Йоль* он собирает у себя в Роскилле желающих, чтобы договориться о времени выхода в море и паях, — опорожнил очередной рог с вином, ярл Альмунд, владетель Курс — фьорда.

— Откуда знаешь? — обсосал жирные пальцы второй — по имени Эйнар, хозяин соседнего фьорда.

— Недавно оттуда, заказывал для себя новый драккар.

— Так говоришь в Йодль? — покосился на Альмунда Вестейн. Его, как многих других заинтересовала эта новость.

— Именно, — вгрызся тот в сочный кусок конины, разговор потек дальше.

Все это время Рюрик, сидевший рядом с отцом, внимательно слушал и вникал, поскольку ум у него был живой и пытливый. Его все больше привлекали эти люди, бесстрашно плававшие по морям, грубые и жестокие. Их мир был много больше, чем в котором жил раньше, хотелось его познать.

Праздник продолжался и был веселым. Многие танцевали под звуки флейт, скальды, чередуясь и звеня арфами, пели песни, воины показывали лихость и боевое мастерство. Одни соревновались в беге и метании копий, другие в рубке на мечах, стрельбе из луков и борьбе. Ярлы награждали победителей серебряными браслетами, которые с гордостью носились на руках.

Здесь Рюрик впервые познал женщину. Не привыкший к столь обильным возлияниям он решил прогуляться в рощу, освежить голову, набрел на солнечную поляну, прилег на траву и уснул. Снилось ему с изумрудными волнами море, потом возникло ощущение тяжести и стеснило грудь.

Размежил веки, на нем скакала рыжеволосая молодая женщина, тихо смеясь и целуя в губы. Зажмурился, тело пронзила сладкая боль, а когда открыл глаза, чудесная наездница исчезла. Долго лежал, соображая, что это было, затем встал, затянув на поясе шнурок, и пошел к стану.

Отсутствия никто не заметил, веселье продолжалось. Усевшись на свое место (рядом Вестейн с Рагвальдом обнявшись, ревели песню) украдкой стал искать глазами рыжеволосую. Но, увы, среди веселящихся таких было много.

На третий день, к вечеру, стан опустел, варяги разъехались по своим фьордам и усадьбам.

Осень все больше вступала в свои права. Солнце появлялось все реже, по небу клубясь, ползли тучи, дни становились короче, ночи длиннее. Упали первые заморозки.

Жизнь в горде шла своим чередом. Начался забой оленей и части свиного стада — на зиму коптили мясо и готовили солонину, наполняя бочки, мельница молола новый урожай; на воду спустили заново проконопаченного и осмоленного «Вепря».

Одним таким днем на дальней скале при выходе из фьорда, где у Вестейна постоянно находился пост из двух викингов, с разными промежуткам в небо стали подниматься клубы дыма.

— В море ходит кашалот, — прочитал сигнал один из викингов и поспешил к ярлу. Спустя короткое время из ворот вывалила команда «Вепря» (трое несли на плечах гарпуны) и быстро погрузилась на драккар. За ней туда взошли Вестейн с сыном, дружно ударили весла, отплыли. Появление кашалота вблизи побережья было редким, а ценился он выше, чем кит, на что имелись причины. У гиганта в голове имелось похожее на жидкий воск вещество, за которое купцы из южных стран щедро платили золотом.

Оставив позади фьорд, вышли в открытое море, где вдали, среди бегущих волн, порой возникал высокий фонтан воды.

— К нему! — указал рукой, стоявший на корме Вестейн, кормчий «Вепря» Олаф, переложил правило. Часто забил гонг, драккар рванулся вперед. Рюрик тоже греб в паре веслом на одном из румов, для него это было привычным делом.

Гигант не обращал внимания на приближавшийся корабль, он был самым могучим в морской стихии и не имел равных по силе. Когда до него остался полет стрелы, гонг замолчал, трое с гарпунами на носу приготовились к броску.

— Бей! — прокричал ярл с кормы (подошли вплотную) в воздухе блеснули острия, с хряском войдя в тушу. Брызнуло облако крови, гигант дернулся и, взметнув столб воды хвостом, стал уходить в глубины. Туда же из бухт на носовой палубе разматывались прочные ремни, привязанные к древкам. За ними внимательно наблюдал Вестейн и Олаф, готовые дать команду на преследование, но ее не потребовалось.

Через несколько минут, посреди расходящегося алого пятна всплыл неподвижный кашалот, чуть покачиваясь на волнах.

В небо унесся победный клич, на тушу забрались два викинга. Драккар развернувшись, подошел кормой, и оттуда подали толстый канат. Стоявшие на добыче вогнали гарпуны еще глубже, закрепив его, вернулись назад, и корабль на веслах тяжело пополз к берегу. Там вошел в фьорд (начался прилив), двинулся быстрее.

Когда показался берег с пристанью, куда сбегались жители, взмахи весел стали чаще, приблизившись, драккар отвернул вправо и скользившую за ним тушу приливная волна до половины вынесла на отмель.

Под руководством Фроуда встречавшие, захватившие топоры и другое нужное для работы, с ликованием окружили кашалота. Одни, взобравшись на голову, прорубили в ней широкое отверстие, откуда черпаками стали доставать «жидкий воск», наполняя дубовые бочки, другие принялись за разделку.

К вечеру на берегу остался лишь могучий костяк, на котором чайки клевали остатки мяса. Три десятка бочек с ценным «воском» откатили в горд, поместив клети, жир приготовили для последующей топки в котлах, а мясом, оставив для себя лучшие части, набили три земляных ямы. На корм трэллам и собакам.

После работы все собрались в главном доме, где отметили удачную охоту.

Ели вареную печень и мясо кашалота с репой, запивая пивом. Когда насытились, Вестейн потребовал внимания (разговоры стихли) и сообщил, что на праздник Йодля он отправится к датскому конунгу Рагнару выяснить, действительно ли тот задумал поход на саксов. Викинги одобрительно загудели.

— А заодно продадим в Роскилле, добытый нами морской воск. Там самые высокие цены. Скьоль! — поднял наполненный пивом рог.

— Скьоль! — грянуло ответно за столами.

Это известие весьма обрадовало Рюрика. Скучать тут явно не умели. Да и сама жизнь ему нравилась. В отличие от словен, где много и тяжело работали, варяги особо себя не утруждали. Основным их занятием, как теперь знал точно, были морские походы охота на китов и торговля. Все остальное выполняли женщины, слуги и рабы.

Нравилось и умение владеть оружием, которому обучали с пяти лет, искусство управлениями драккарами, жестокость и презрение к смерти.

Рюрик неплохо рубился на мечах, умел метать стрелы с копьем, наравне с взрослыми греб веслом. Однако, не удовлетворившись этим Вестейн приставил к нему учителей. Старшего из берсерков — Калле, отправившего на небеса множество врагов и кормчего «Змея» — Рагвальда. Первый обучал сына ярла варяжским приемам боя, а второй управлением драккаром и определению места в море по солнцу, звездам и ветрам.

Так впервые Рюрик узнал, что такое «стена щитов» и «кабанья голова», позволявшие варягам одерживать победы, а также особенности дальних плаваний. А потом ему пришлось участвовать в схватке.

Осенней ночью в западные ворота забарабанил кулаками окровавленный пастух — трэлл, с плохой вестью. Его немедленно сопроводили в большой дом, где тот сообщил, Вестейну, что с нового пастбища, куда перегнали оленей, неизвестные угнали все стадо, убив пастухов.

— Сколько их было?

— Много, — прошептал трэлл. — У главного шлем с золотой насечкой.

Вестейн переглянулся с Фроудом.

— Это Ингольф, — сжал губы тот.

Ярл Ингольф был владетелем соседнего Хрис-фьорда, до которого был день конного пути и столько же по морю. Между родами издавна шла кровная вражда, Кто ее начал, терялось во времени, но ярлы люто ненавидели друг друга.

— Хорошо, — скрипнул Вестейн зубами. — Разбудить всех кормчих и ко мне.

Вскоре все пятеро, усевшись за стол с горящими свечами, держали совет.

Когда небо на востоке стало чуть светлеть, из западных ворот горда вышел отряд в сотню человек. Половина пешие, остальные на лошадях. Все с оружием, в бронях и кольчугах. Впереди ярл с сыном и телохранители, за ними остальные. Пешие викинги следовали за конными особым «волчьим шагом», которым могли совершать длительные переходы.

Этим же временем от причала на веслах отошли «Змей» с «Вороном» блестевшие доспехами воинов, скрывшиеся в предутреннем тумане. Команда третьего драккара осталась охранять горд.

Все утро и день отряд ярла двигался на запад, в сторону Хрис — фьорда, пешие не отставали от конных. К вечеру, напоив коней у встретившегося ручья, спустились в неглубокую, поросшую кустарником долину, за которой находился горд Ингольфа. Наверх покрались два разведчика, затем один вернулся и доложил, там все спокойно. Ярл приказал спешиться и отдыхать до темноты.

Лошадям задали овса из торб, пожевали сухого мяса и, выставив караул, завернувшись в меховые плащи уснули. К Рюрику сон не шел, это была его первая битва, она страшила. До нее он убил только одного врага — на Онего. Затем глаза стали слипаться, засопел носом. Проснулся от толчка в бок.

— Вставай, буркнул Калле, — идем.

В темноте шевелились люди, выстраиваясь в длинную линию, слышался тихий звяк доспехов. Укрепив на левой руке круглый щит с умбоном*, правой проверил ход меча в ножнах, занял место в середине рядом с берсерками и отцом.

Тот взмахнул боевым топором в руке, стали подниматься по склону. Вот и гребень, залегли. Внизу над соломенными крышами горда поднимался в небо дым очагов, под висевшей в небе луной у причала химерой застыл драккар. Когда она сместилась чуть в сторону, где-то в скалах фьорда протяжно завыл волк и умолк на самой высокой ноте.

Как только она стихла, на гребне поднялись лучники, в небо взмыли десятки горящих стрел. Достигнув высшей точки, замедлились и ливнем обрушились на спящий горд.

— Вперед! — снова махнул топором ярл, и викинги с ревом побежали вниз, где уже полыхали крыши. Подбежав к ограде, стали забрасывать на нее абордажные ремни с крюкам, первые полезли вверх. А по темной воде фьорда, к пристани уже неслись «Змей» с «Вороном», под частый звуки гонга весла пенили воду. Как только пристали, на берег высыпали команды, (одна тащила таран), в ворота загремели тяжелые удары.

Заколов на помосте подбежавшего стража, Рюрик вслед за Вестейном спрыгнул вниз, где уже неистово рубились берсерки. Противостоящие им викинги Ингольфа были без доспехов, но сдаваться не собирались. В разных местах ограду перелизали все новые воины, битва разгоралась. Наконец доносившиеся со стороны ворот удары тарана прекратились, за этим последовал торжествующий вой, в горд ворвались корабельные команды.

Дрались в свете пожара, орудуя мечами с топорами, тяжелые, окованные железом дубины проламывали головы, слышался хруст костей, вопли и стоны умирающих. Превосходство напавших было очевидным, силы оборонявшихся быстро таяли. Вскоре одни из них стали швырять оружие наземь, сдаваясь на милость победителей, а другие пятиться и разбегаться. И только в одном месте, у каменного амбара, отчаянно сражалось несколько десятков викингов, средь которых отсвечивал золоченый шлем Ингольфа.

Тесно стоя в стене щитов, передние орудовали мечами, те, что за ними, топорами с копьями. На них напирала вторая такая же, тесня и охватывая фланги, развязка приближалась. Затем гнусаво прозвучал рог (нападавшие подались назад), впереди остался Вестейн.

— Ингольф! — потряс окровавленным топором. — Зачем зря терять людей? Выходи на бой ярлов!

— Я готов! — рыкнуло в ответ, из стены врагов выступил человек. На голову выше, с тяжелым мечом, в прорези шлема злобные глаза, отливавшие в свете огня красным. Выждав минуту, оба прыгнули друг на друга и закружились в смертельном танце. Слышались тяжелое дыхание, лязг и скрежет стали. Ингольф одолевал. Яростно рыча, он наносил мечом удары по щиту противника тот, обороняясь, отступал.

В очередной раз, занеся над головой клинок, снова рубанул, противник отклонился в сторону и, уцепив бородкой топора за пятку, резко дернул на себя. Громыхнув доспехами, владетель Хрис-фьорда опрокинулся на спину.

Отшвырнув топор, Вестейн навалился сверху, выхватив кинжал, — сдавайся!

Поверженный молча поднял руку в латной рукавице, его викинги побросали оружие наземь.

— Всех в амбар, — тяжело встал ярл, — этого, — толкнул ногой Ингольфа, — на драккар и в цепи.

Когда приказ был исполнен, начался грабеж. Победители врывались в неохваченные огнем строения, вынося все, что приглянулось, хохоча пили вино, обнаруженное в амбаре и насиловали вопящих женщин.

Испачканные в саже берсерки притащили из несгоревшей части главного дома окованный медью сундук.

— Вот, — нашли в схроне, опустили перед сидящим у колодца на бревне Вестейном, открыв крышку. Внутри блестели золотые с серебряными монеты, украшения, слитки, жемчуг и янтарь

— Держи, — протянул ярл витой браслет, стоявшему рядом сыну, — ты неплохо сражался.

— Спасибо отец, — надел на запястье. Похвала была приятной.

Грабеж длился до утра, добычу сносили на корабли, после чего хозяйственный Фроуд сообщил Вестейну о результатах.

— А где второй драккар Ингольфа? — выслушал тот.

— На нем его жена с сыном и дочерью вчера отправилась в гости к отцу, на мыс Кнившелодден.

— Жаль, я бы утопил щенка в море, а остальных продал в рабство, — сжал кулаки ярл. Затем приказал привести пленных. Тех доставили, их было четыре дюжины, некоторые ранены.

— Я отпускаю вас, — прозрачно оглядел викингов. Но кто желает, может остаться у меня. Согласились большинство. Они служили только удачливым ярлам, Ингольф не оправдал надежды. Вслед за этим началось принесение присяги. Каждый подходил к Вестейну, преклонив колено, брал его руку в свои и именем Одина клялся в верности.

Когда процесс закончился, занялись погребением всех убитых.

Из бревен уцелевших от огня построек соорудили на берегу высокий помост, опрокинув на него несколько бочек китового жира, поверх сложили рядами мертвецов и с четырех сторон подожгли. Кверху взвилось пламя.

На рассвете из фьорда вышли и взяли обратный курс три тяжело груженных драккара. А по суше на восток Фроуд с конным отрядом гнал найденное в соседней долине оленье стадо и четыре десятка трэллов — мужчин, женщин и детей.

… Прошло время, на побережье легла зима. Снег покрыл скалы и бескрайные вьюжные тундры, в фьордах загустела вода. Над крышами горда вверх поднимался очажный дым (ветра улетели, погода установилась ясная), внизу царило оживление.

У длинной стены главного дома в специально вынесенных креслах сидели Вестейн с женой, закутанные в меха, рядом стояли Рюрик с Фроудом, телохранители и кормчие в плащах, свободную площадку перед ними занимали викинги и другие жители. Все весело переговаривались в ожидании зрелища — казни Ингольфа.

По обычаям варягов смерть в плену считалась недостойной воина, и тот не мог попасть к богам, но имелось исключение — стать «кровавым орлом». В этом случае тоже возносился на небеса и пировал с ними в Валгалле. Ингольфу сделали такое предложение, он принял

Наклонившись к Астрид, ярл ей что-то сказал, а потом махнул рукой. На стенах хрипло откликнулись рога, расталкивая зрителей, два викинга в бронях вывели на площадку пленника. Он был в цепях, лохмотьях и босой, лицо неподвижное и хмурое.

— Ты не передумал? — обратился к ярлу Вестейн.

— Нет, — харкнул тот на снег.

— Приступайте, — кивнул берсеркам.

Калле с Мунком вразвалку подошли к Ингольфу, первый снял с него цепи, а второй сорвав остатки рубахи, оголил поросший волосами мускулистый торс. Ухмыляясь, Калле вывел ярла на середину площадки, опрокинул лицом в снег и уселся на спину. Блеснул короткий меч, послышалось тяжкое дыхание и кряхтенье, обильно хлынула кровь. За ней громкий хруст (по боками крыльями забелели ребра), на них берсерк с рычанием натянул легкие. Ингольф умер молча, как и требовалось. В небо унеслись ликующие крики.

Рюрик смотрел молча, раздувая ноздри, он становился все больше жестоким, как племя, в котором теперь жил. Ингольфа с почестями сожгли на дымном костре за гордом, душа его унеслась в божественные чертоги, потом справили тризну. Он был достойный враг.

За неделю до наступления Йоля все было готово к отплытию. На «Змея» погрузили все бочки с застывшим морским воском и часть добычи награбленной у владетеля Хрис-фьорда. В том числе шкурки голубых песцов и куниц.

Команда до блеска надраила оружие с доспехами и прихватила лучшую одежду, дабы было, что показать датчанам. Запястья многих украшали серебряные браслеты, на груди блестели такие же цепи, в ушах кольца, бороды заплели в косы.

Перед расставанием Хелли попросила Рюрика скорее возвращаться. В отличие от Астрид, которая относилась к нему холодно, девочка полюбила нового брата. Он часто беседовал и шутил с ней, а еще рассказывал сказки своего народа, которых знал много.

— Я ненадолго, — подбросил ее вверх и опустил, на поясе звякнул кошель с монетами, врученный на личные расходы отцом. Никогда прежде денег не имел, и это вызывало гордость. Были у него теперь и стальные франкские доспехи, меч с луком и боевой топор, а еще мохнатый жеребец Локи — проворный и злой.

Дав последние наставления Фроуду с остававшимися кормчими, Вестейн последним взошел на драккар, отдали швартовы и крыльями бабочек взмахнули весла. Теперь Рюрик сидел за своим на ближайшем к корме руме, куда сажали наиболее сильных, таким он становился.

Выходили из фьорда с утренним отливом, корабль легко скользил по воде, в море встретил крепкий ветер, подняли парус. Нос дракарра зарывался в волны, а потом всплывал, осыпая команду ледяными брызгами. Шли, не отдаляясь от побережья на запад, а потом юг. Когда дневной свет мерк, подходили ближе и становились на якоря. Жевали вяленую треску с ячменными лепешками, запивая водой из мехов, потом заворачивались в шерстяные плащи и укладывались на румах спать. На небе холодно мерцали звезды, иногда у борта всплескивал тюлень.

Глава 5. В Роскилле. Тинг ярлов

Спустя неделю, у горизонта возникло синее облако, вошли в обширный, с мелкой рябью пролив. На его западном берегу, низменном и покрытом снегом открылся большой горд — приблизились.

Взгляду открылись пристани с десятками мачт всякого рода судов, хранилища для товаров, а за земляными укреплениями с частоколом множество домов с поднимающимися над крышами белесыми дымами.

Сделав поворот, заскользили вдоль свайных настилов, на которых шла деловая суета, найдя свободное место, пристали рядом с купеческим кнорром*.

Как только закрепили швартовые канаты, на драккар поднялся служитель тинга* в сопровождении трех вооруженных латников, получив от Вестейна горсть серебряных монет — пошлину за право на торговлю.

После того как удалился, пожелав удачи, команда оставив на борту стражу сошла на берег. Ярл и многие его люди уже бывали в Роскилле, все отправились в город. Там викинги поселились на двух постоялых дворах, предавшись выпивке, разгулу и общению с продажными женщинами. Вестейн же, приказав Рагвальду присматривать за ними, отправился с сыном к побратиму, ярлу Харольду. Когда-то они вместе ходили в набег на пруссов*, где в одном из боев варяжский ярл спас датского.

Он был владетелем фьорда на побережье, но, как и многие, зимой жил в Роскилле. Предпочитая уединению развлечения в компании себе подобных

Шагавший рядом с отцом Рюрик с интересом рассматривал горд. Он был во многом похож на Ильменский посад. С такими же рублеными, крытой соломой домами, кузнечными, гончарными и прочими мастерскими, загонами для скота и постоялыми дворами. Но выглядело все мрачней и неприглядней. В одном месте, на площади где шла бойкая торговля, стояла виселица, в петле человек, которого расклевывали вороны. По улицам текли нечистоты.

Кругом слышался датский говор, сходный с варяжским, Рюрик его неплохо понимал.

Усадьба ярла находилась близ восточного вала, подошли к высокой глухой ограде, Вестейн постучал рукоятью меча в ворота. За ними басовито откликнулись собаки, через несколько минут в открывшемся окошке возникла с сивой бородой физиономия.

Потом исчезла (громыхнул запор), в воротах отворилась дубовая калитка, рядом согнулся в поклоне жилистый старик.

— Еще жив, Орм? — переступили порог Вестейн, а за ним Рюрик.

— Жив, слава богам, — распрямился тот и щербато заулыбался.

— Господин дома?

— Только что вернулся с тинга.

Заперев в клеть двух здоровенных волкодавов, управляющий провел варягов на подворье, а оттуда в высокий на фундаменте из валунов дом, окруженный хозяйственными постройками. Миновав просторный зал, с увешанными оружием стенами и пылающим в центре очагом, у которого несколько викингов играли в кости, поднялись лестницей на второй этаж.

Открыв одну из массивных дверей, Орм первыми впустил гостей, те чуть прошли вперед и застыли. В дальнем конце покоев в наклон стояла голая, с ошейником рабыня, над которой, сопя, трудился ярл. Услышав за спиной шаги, обернулся, на лице поочередно отразились ярость, удивление, а потом радость.

— Убирайся, — шлепнул невольницу по заду (та исчезла), затянув на поясе шнурок, сделал несколько шагов навстречу. Это был лет тридцати белокурый мужчина со шрамом на щеке, золотыми кольцами в ушах и дорогой накидке

— Клянусь Тором, Вестейн! — раскинув руки, заключил побратима в мощные объятия.

— Ты все такой же, — лукаво подмигнул тот. Расхохотались.

Потом датчанин перевел взгляд на сына, — а ты здорово подрос Рюрик. — Стал настоящим мужчиной. Гости переглянулись.

Чуть позже все сидели на скамьях за столом, который Орм уставил напитками и едой. Для начала подняли чаши с хиосским* за встречу, повторно за богов, разговорились.

— Значит, решил с нами? — узнав о цели приезда, оживился хозяин.

— Нужно поговорить с Рагнаром, — уклонился от ответа гость.

— Послезавтра поговоришь, он собирает на тинг ярлов.

— Откуда?

— Наших, норманнов, свеев* и варягов.

Затем стали вспоминать прежние походы (Рюрик слушал, открыв рот), а когда перешли к ценам на товары и рабов, ему стало скучно.

— Отец, — обратился к Вестейну между очередными чашами. — Я бы хотел посмотреть горд.

— Можешь, — кивнул тот. — Только к ночи возвращайся.

Сопровождаемый управляющим Рюрик покинул покои, и тот вывел его за ворота.

Для начала, оправив плащ из-под которого торчал меч, юноша неспешно прошел к центру, где за частоколом стоял каменный дом конунга, поглазел на него и свернул на одну из оживленных улиц. По ней громыхали тяжелые повозки, расхаживал народ, иногда проезжали всадники. Свернул на другую, там были лавки и мастерские, слышались удары по железу, в нос ударила вонь кож. Из дверей харчевни напротив, шатаясь, вышли три норманна в шлемах и кольчугах, хрипло загорланив песню.

Побродив по горду и зайдя в несколько лавок, сын ярла направился к пристаням, где стал рассматривать корабли. Помимо знакомых ему драккаров с кноррам и ладьями, здесь было немало иноземных судов с высокими бортами и надстройками. На одни команды вкатывали бочки, таскали ящики и тюки, с другие наоборот — сгружали. В воздухе стояли шум и гам, здесь же, хлопая по рукам, заключали сделки.

Внимание юноши привлек рынок в конце, рядом с длинным приземистым строением. На нем продавали рабов — мужчин, женщин и детей, под надзором смотрителей, вооруженных дубинами и кинжалами. Пошел меж рядами.

Удивленно остановился против черного человека, таких никогда не видел. Тот был высоким, как Рюрик, в грязной овечьей шкуре и с цепями на мускулистых руках.

— Господин, купи меня! — послышался отчаянный голос, обернулся.

В ряду напротив, среди других женщин, к нему протягивала руки девочка лет тринадцати, русоволосая, с голубыми глазами.

— Ты откуда?

— Из Киева, полонили хазары.

Набежал желтолицый, с узкими глазами, оскалившись, секанул плетью по узким плечам. Второй раз не успел. Побелев глазами, Рюрик ее вырвал, мелькнул кулак, узкоглазый отлетел в сторону.

— Ур!* — набежали еще двое, выхватывая кинжалы. В ответ из ножен скрежетнул меч, пробив грудь первому, зарубить второго не успел. Сзади саданули тяжелым по голове, вспышка, все исчезло.

Очнулся в темном помещении на соломе, затылок мучительно ломило. Ощупал, (на нем запеклась кровь), но кость не хрустела, была целой. Сколько здесь пролежал, не знал, сквозь дверные щели проникал свет. Затем снаружи загремел запор, дверь со скрипом отворилась, согнувшись, вошли Вестейр с Харольдом

— Жив? — хмуро спросил отец. Рюрик молча кивнул и с трудом поднялся.

— А мы тебя всю ночь искали, сообщил датчанин. — Выходи.

Снаружи, скалясь, переминались на ногах оба берсерка в полном вооружении. Мунк протянул узнику пояс с мечом и кошелем, Калле одобрительно подмигнул.

По дороге домой они рассказали, что за убитого пришлось заплатить в тинге виру*, и на этом все кончилось.

— А ты настоящий воин, — потрепал Харольд Рюрика по плечу. — Ловко заколол эту хазарскую* свинью. Вестейн шел молча, жаль было потраченного серебра, но в целом тоже одобрял сына.

Конец ознакомительного фрагмента.