Записки бывшего афериста, или Витязь в еврейской шкуре. Том 2

Максим Камерер

Плутовской роман (исп. picaresca, от pícaro, что означает «плут» или «негодяй») обычно пишется от первого лица как автобиографический рассказ.Сюжета практически нет. История рассказывается в виде серии слабо связанных приключений или эпизодов.Характер главного героя практически не развивается, если вообще развивается. Один раз пикаро, всегда пикаро. Их обстоятельства могут измениться, но это редко приводит к изменению сердца. Книга содержит нецензурную брань.

Веселый разбойник

Пуритане часто зовут меня бандитом. Ошибочно, кстати. Впрочем, их обвинения схожи по информативной наполненности с воплями приподъездных старух.

А там «убийцей Кирова» и «врагом народа» можно было стать за ненадетый пионерский галстук, ежели у конвойной бабки желчь разыгралась.

На самом деле к силовым попрошайкам я относился крайне негативно. Деятельно недолюбливал. То есть, если открывалась возможность безнаказанно подставить босяка под молотки, то никогда не отказывал себе в таком удовольствии. Выходил из образа порядочного человека ибо тот, как известно:

1. Ради малой выгоды большой гадости не сделает.

2. Если и делает гадости, то без удовольствия.

Я же, напротив, гадил братве совершенно бескорыстно и с истинным наслаждением.

Но нет правил без исключений. Было среди общего гнусного стада несколько типажей, к коим я относился с искренней симпатией. Беда в том, что стоит кому меня рассмешить-и я прощу юмористу что угодно. А некоторым персонажам из братвы и Никулин позавидовал бы. Прирожденные комики.

Писал я как то о подобном клоуне-Пузырь его звали. Продолжу о нем же.

Познакомились мы в ЦДХ, но поначалу я не оценил красавца. Обычная пьянь с первого взгляда. Но нет. Необычная.

Как то оказался на проводах в край вечного получалова очередного павшего. Отмазаться не удалось-пришел в бар, а там все с суровыми лицами и гвоздиками. Блять. Попил вискарика, называется.

И отказать нельзя-потом сто раз помянут. Похуй, что я рожу нового обитателя Валгаллы пару раз видел. Типа, святое дело. Отдать долг памяти герою. Угу. Теперь всю ночь глядеть на эти рыла, слышать рассказы в стиле «знаете, каким он парнем был? (конечно знаем! гондоном и мудозвоном редкостным), клятвы об отмщении, которые поутру все забудут. Главное, всем на покойника болт положить, но ритуал блюдут свято.

Кладбище, «аллея героев», дождь, слякоть, менты снимают массовку из машины-в общем обстоятельства радуют. Все вежливо матерятся вполголоса из уважения к усопшему. Несколько оживила обстановочку драка двух верных подруг покойника, что с визгом когтили друг дружке морды в опасной близости от могильного среза.

Я втайне надеялся, что скользящие в грязи скорбящие валькирии таки ебнутся к милому в яму. Оглянулся на зрителей, м-да, не я один мечтал об этом. Как и о последующем закапывании неутешных спутниц воина, согласно древней традиции. Но не склалось. Марух растащили и опять вокруг воцарилось мокрое уныние. Но ненадолго. Слева прорезался какой-то неуместно веселый баритон.

— Ну нихуя Коле почет оказали! Он бы сам охуел себя на таких похоронах увидев. Ты на гроб посмотри! Дерево, позолота, все дела! Тыщ 5 грина не меньше. С учетом того, что покойный все больше в рваном Адидасе с чужой жопы рассекал и на бухло денег клянчил, он круто поднялся после смерти!

В толпе послышались смешки.

— Небось десятку зелени на проводы этого долбоеба потратили, не меньше — продолжал неведомый оратор. Охуеть! Коля таких денег сроду не видел. Да лучше бы ему при жизни половину дали, он бы булочную купил и вся воровская идея ему б и в хуй не уперлась!

Кто то уже давился со смеху. Я протиснулся поближе.

— Ебануцца, лапти гнутцца — веселился Пузырь — черта хлопнули 500 долларов не поделив, а чтоб закопать — в такие расходы влезли. Николай на один вон тот венок мог бы полгода квасить, на улицу не выходя. Он парень неприхотливый был, пока живой — шмурдяком довольствовался, не то что сейчас. Вон, такому солидному, в костюме, с бабочкой денатурат предложить неловко. Эдакий покойник небось Chateau Mouton Rotschild небо полоскал. А живой Коля попроще был — плодово ягодным залпировал, не брезгуя.

Скорбящие откровенно покатывались от хохота. Особо выделялся из общего хора визгливый смех труповых подруг суровых.

— Ладно, хуй с ним, с Колей. Как говорится, «Помер Максим, да и хуй с ним, положили его в гроб, и мать его еб!» Анекдот вспомнил. (Толпа повернулась слушать, напрочь забыв о предмете встречи).

Хоронят лаврушника-законника. Гроб как у Коли, венки братва-все как тут. Стоят, ждут его другана, такого же жулика. Тот появляется, бухой в жопу, вся морда в белом порошке, с двумя блядями на шее.

Стряхивает шалав, падает на колени и воет:

— НЭЭЭЭЭЭЭЭТ!!!! ГИВИИИИ!!!!! ВСТАВАЙ!!!!

Рыдает и орет:

— ГИВИ, ВСТАВАЙ! Я ПЫРИВЕЗ ТИБЕ БЛЯДЕЙ! ВСТАВАЙ ГИВИ, ЕБИ ИХ!

Катается, рвет на себе одежду.

— ГИВИ! Я ПИРИВЕЗ ТИБЕ МАРАФЭТ! КАК ТИ ЛУБИШЬ! ВСТАВАЙ, ГИВИ, ЗАНУХАЙ ГРАММУЛЮ!!!!

Бьется головой о землю.

— ГИВИ!!!! Я ПЫРИВЕЗ ТИБЕ КОНЬЯК!!! ВСТАНЬ. ВЫПЕЙ С КОРЕШАМИ! ЧИТО ТИ ЛЕЖИШЬ?!!!

Встает, отряхивается. Уже спокойнее:

— Нэ встаешь? Нэ хочишь? НЭ УВАЖАИШЬ?!

Уходя, кидает через плечо-

— ЗАКАПЫВАЙТЕ ЭТО ГОВНО НАХУЙ.

Толпа дружно катается по земле. За спиной раздается вежливое покашливание. Все оборачиваются. Могильщики вопросительно смотрят на скорбящих.

— ЗАКАПЫВАЙТЕ ЭТО ГОВНО НАХУЙ!!! — радостно орет толпа и галопом скачет по машинам.

Так я сдружился с Пузырем. В автобусе он продолжал веселить народ напропалую, вспоминая косяки, упоротые покойным. После рассказа Коля вставал в глазах как живой — редкостным олигофреном. Непонятно было, как он дожил-то до половой зрелости, как его машина не придавила до сих пор, недоноска.

В братве Пузырь выполнял функции разводящего. Его напускали на несерьезных конкурентов и потом долго вспоминали подробности бесед. Там было что послушать.

Одну такую стрелку забили в баре ЦДХ. Стрела была за «поговорить», а не «пострелять» — так что особо не стеснялись. Заходит шобла рыл в 6. По виду — застенчивые пролетарии. Но хорохорятся. Одеты в какую-то рванину. На старшем ажно кожана куртейка (предмет роскоши) на два размера меньше чем надо. Мослатые предплечья (все в наколках), что торчали из рукавов как у школьника-переростка из бедной пьющей семьи, выросшего из формы, вызывали чувство острой брезгливой жалости.

Гости рассаживаются на угловые диваны, стараясь прикрыть особо заметные дыры в туалете. Вонь носков сшибает с ног за три метра. Пузырь демонстративно достает флакон «Фаренгейта», брызгает им на платок и прижимает его к носу. Народ, что толпится вокруг, начинает ржать. Старший пролетарий краснеет и злится.

Знакомятся.

— Алексей.

— Горшок. (старший)

— Мэм. (зам старшего)

— Как? — не верит ушам Пузырь.

— Мэм. Погоняло такое. Чо не так?

— Нормально все. Мэм так мэм.

Кто то в задних рядах киснет от смеха.

— Слушай, Горшок, вопрос у меня к тебе.

— Ну.

— Вот тебе где погремуху дали такую?

— На зоне, а чо?

— Ничо. То есть общество тя знает как Горшка, да?

— Ну? — не въезжает школьник-переросток.

— В смысле ты-Горшок, от тебе говорят, как о Горшке, так? Ходят на горшок или к Горшку, как правильно?

(громкий хохот)

— Ты чо, наехал? — бычит помощника.

— Нет, мэм!

Кому-то становится плохо. Точнее так хорошо, что плачет.

Минуты три Пузырь склоняет Горшка, пока до него доходит, что над ним измываются. Помощник боится рот открыть-так как на любую его реплику Пузырь отвечает с лондонским прононсом «Yep, mam!» или «Nope, mam!» что вызывает истерику у зрителей.

— Ты чо гонишь!? — взрывается высокая переговаривающаяся сторона. Да у меня 5 ходок, а ты…!

— А лет тебе сколько?

— 25!

— Да ты засиженный горшок, как я погляжу! (задавленный вой в толпе) Ты как так успел-то, я не понял?

— А от так! (с гордостью). С малолетки, поэл!

— То есть, ты только какое дело замыслил-тебя — хуяк и в клетку? Ты хоть денек после делюги на воле погулял? Или тебя каждый раз на месте преступления вязали? Да ты монстр! Уважуха! Только замутил-тут же замели! Красава! Уголовный гений! Профессор Мориарти!

— Ты сам-то на киче был? — не выдерживает помощник.

— Нет, мэм!

Толпа воет. Один из «солдат» гостей пытается вылезти из-за стола.

— Бардак у тя в бригаде.

— Чо?

— Ничо. Что это твой братуха без спросу лыжи навострил?

— Да мне, да я… — мямлит дезертир…в туалет… на минутку…

— Попысять? — участливо переспрашивает Пузырь. А трудовую дисциплину кто соблюдать будет? Захотел на горшок-спроси у старшего!

— АААААААААА!!!!!!

— Вишь, Горшок, у тя народ какой непутевый. Махновщина прям. Когда хотят тогда и ссутся без спросу. А ты еще каких-то коммерсантов под крышу брать удумал. Совсем с глузда съехал. Приедет братва к барыге-мол, чьих будешь, под кем ходишь — а тот им в ответ — «На горшок хожу!» Или под Горшком, не велика разница. Ему-мол звони крыше, тот номер наберет и —

— «На меня залетные наехали, мэм!»

— АААААААААА!!!!!

— Босяки ж со смеху передохнут! Так что ты это брось. Не твое это. Иди пузырек в супермаркете пиздани, ебни прям на кассе с горла, пока мусора за тобой едут и вали седьмой раз к хозяину на дачу. И ты на месте, и у мусоров раскрываемость. Все довольны.

Не помню что он дальше нес-мне поплохело. Ржал так-три дня живот болел. Одно знаю точно — убил Пузырь зарождающуюся ОПГ. Развалил Коза Ностру на корню.

Сбил на взлете. Это по пятнам на лицах собеседников было видно. И по тому, как едва выйдя из ЦДХ они впятером молча и сурово пинали сиделого Горшка. А потом разошлись все в разные стороны. Тошно им, видать, было друг дружке в хари смотреть.»