Волнение. Кровь на снегу

М.М. Дрив, 2023

Происходящие в городе Дрив события сотрясают миры героев. Строятся новые основы, разрушаются старые. И что это за ощущение?Погружение в глубины человеческого опыта открывает всегда новые горизонты ранее не доступные. Но что происходит, когда этот опыт выплёскивается наружу сквозь мистические силы?Боль, прошлое и будущее. Кровь на снегу. И выбор каждого героя станет решительным.Так пускай эти решения будут верными. Или нужными.

Брутализм

— Пойдём уже! — мама зовёт отца к машине, пока он, абсолютно поглощённый телефонным звонком, стоит под крышей стоянки. — Нам уже пора!

— Одну минуту ещё! — отец поворачивается с ответом к нам, прикрывая рукой часть телефона, в который он наговаривает, видимо, заклятия. С концентрацией, которой может позавидовать каждый, он неустанно что-то твердит и совсем не шевелится.

Если бы я не знал, сколько требуется контроля в некоторых вопросах его дела, то точно бы поверил, что он накладывает чары на собеседника. Но чары мы сегодня ещё увидим, точнее подражание: мастерство двух фокусников обмануть аудиторию. Зал открытых глаз и ртов. У нас билеты на вечернее шоу в концертном зале «Гало». Я ни разу не был в этом внушающем некоторое благоговение строении железобетонного массива. Его острые пики, восходящие из неравномерно уложенных плит фасада, не грызут своей высотой небо, однако точно царапают глаза всем, кто был не согласен с решением отца построить в центральном районе «серое пятно непропорционального уродства», что высокими окнами глядит на остальные дома улиц центрального района с голодным интересом.

Этим вечером мы едем в концертный зал на представление, что редкость для нас, целой семьи. В моём возрасте родители уже не таскают на культурные сборища, да и мне хватает учёбы. Тем более, я первый из Дривов, кто выбрал дизайн интерьеров в качестве своего пути в строительстве людского жилья, так что за мной, а скорее за моими успехами происходит жёсткий контроль.

— Клар, у нас ещё куча времени, — отец завершил разговор и подходит к нам, приобнимая за талию жену, — мы всё успеем. А также… Неужели ты правда думаешь, что без нас всё начнут?

— Нет, конечно, нет, — мама дарит свою улыбку в ответ, поправляя галстук отца, что не скрывает расстёгнутое пальто, — я думаю о других.

— Абсолютно справедливо, — короткий ответ и поцелуй в щёку — отец идёт к водительской стороне дверей. — Мэт, не стой, надо ехать.

Я молча сажусь с мамой в машину, она также дарит мне улыбку и подмигивает, кивая головой в сторону двери. Отец поправляет зеркало заднего вида, точнее, ловит меня им, и, глядя в глаза отражения, спрашивает:

— Ну ты-то хоть доволен с нами ехать?

— Ну, да.

— Ты очень тихий. Что-то не так?

— Всё в порядке, я просто думаю… О зиме.

— А что о ней думать? — добавляет свой голос в дуэт мама. — Холодная, как обычно, снежная, как обычно. Виктор, вот скажи ему.

— Что ему сказать-то?

— Когда поживёшь подольше, многие вещи будут казаться одинаковыми, и их никогда не обдумать. Может, они даже надоедать будут, но здесь и кроется весь секрет: перестать думать о них, и ценить момент. Без лишней задумчивости.

— Да, я понимаю, — глухо откликаюсь.

— Смотри сам. Слушай, ищи новое всегда, — добавляет отец. — Вот возьми, например, то же «Гало», мне говорили…

— «Не строй его, слишком не похоже на всё остальное», я знаю, ты уже говорил. И много раз.

— Вот видишь, — с усмешкой поворачивается к жене отец, — парень уже всё знает.

— Это хорошо, — мама тянет руку назад, ладонь открыта, приглашает взять её.

Я аккуратно беру мамину руку в свою; в город приходит зима, медленно, но снег уже засыпал всё к праздникам, как я и привык. Отец возвращает зеркало на место, и мы трогаемся.

Колючее стекло пыльцой оседает на лицо, царапает висок асфальт, и что-то тёплое капает со скулы, вязко растекаясь до этого по всему лицу. Я лежу на чём-то угловатом, колит бок неприятно металлом, а перед глазами дрожащий морок, что кутает мой взгляд в то и дело подступающую темноту. Я пытаюсь подняться, правая рука опирается, дрожит… И спасует. Один раз, второй, я кажусь себе неподъёмно тяжёлым, третий, нет, как будто на меня давит ещё несколько атмосфер, четвёртый, я просто себя бью об землю, стараясь каждый раз встать. Я продолжаю лежать. Снег опадает через разбитое окно, но я этого не вижу. Стекло разбито, но я не знаю: разбита вся передняя часть машины. Захлёстывает тягость, не боль, но усталость, и воспоминания пытаются подползти ко мне, напомнить, что же произошло. Но это лишь крик, резкая смена направления и безжалостная инерция, крутое вращение в воздухе и грохот. Вспышка, тошнотворный удар, шум металла, мягкое сиденье в лицо, боль и стальной кнут, который пытается раздробить череп. Ох…

Я окружён непроходимыми мембранами, ощущения в теле меркнут, и только далёкий, как из иной жизни, крик, вой, пытается разодрать плотную оболочку. Уже не колет, не царапает, не капает, только уходит, убегает струйкой от меня по снегу сила. Меня поглощает…

Тишина, я в жизни не слышал такой тишины, я ныряю под слой отсутствия, присутствия, осознания, и отпускает мой разум попытки сопротивляться усталости — спутнице тяжести. Чувствую, как растекается по мне теплота, по моему всему телу, кутая каждой новой волной, заливая, смывая холод сначала с ног, потом со всего тела, подавляя желание к движению. Я не вижу их. Чья же эта теплота?

Они в последний раз кутают меня в одеяло.

Снег, проклятый снег, перестань же ты, урод, идти…

Город. Постель, город-гробница.

Город мерцает, город дышит и ослепляет, заполняет звон дорог уши. Мычанье домов мучит. Холодными лучами, разваленным кварталом ползёт, ползёт и вьётся, как чей-то злобный глаз, глядит на нас, смеётся в подворотне довольный игрой в смерть. И не могу уже смотреть, ведь суть его — одна зима, одна судьба, одна игра.

Одно лишь место для меня. Я Дрив. Я город Дрив.