Волнение. Кровь на снегу

М.М. Дрив (2023)

Происходящие в городе Дрив события сотрясают миры героев. Строятся новые основы, разрушаются старые. И что это за ощущение?Погружение в глубины человеческого опыта открывает всегда новые горизонты ранее не доступные. Но что происходит, когда этот опыт выплёскивается наружу сквозь мистические силы?Боль, прошлое и будущее. Кровь на снегу. И выбор каждого героя станет решительным.Так пускай эти решения будут верными. Или нужными.

Замочная

Я никогда не верил ему. Он меня не обманывал, я просто не хотел слышать то, что мне говорят, верил в свой путь. Но как бы я не вилял… Вот я и здесь, как поставленный в коридор, где стены не дадут свернуть. Но я готов поставить свою жизнь на то, что он и понятия не имел о том, как этот коридор меняет форму, какие крутые спуски ждут впереди, как потолок играет в догонялки с полом, стены то жмут, то разбегаются в стороны, а в окнах образы — отражения всего спектра переживаний человека: едкая зависть, давящая печаль, трепещущая тревожность, животный ужас, запредельное удовольствие, разбитая ярость. Меня ожидает что угодно за следующим стеклом. Я не жду двери, чтобы выйти, я принял свой путь, но меня он отнюдь не радует. Идём.

А ещё он мне никогда не говорил, что я сам буду этим коридором, или связанным с ним. Город Дрив… Он дышит, чувствует, но не как человек, он… Тяжелее? Массивнее, он един и коллективен, такой пустой, холодный на ощупь, но звенящий, нет, глухо гудящий монотонным голосом. У него теперь есть желание, я никогда не слышал о таком изуверстве неживого объекта: он дойдёт до любой грани ради моей безопасности. Но я вижу, до боли ясно осознаю, как сияние солнца через лупу, что только мои силы и желания ведут его волю, если я сдаюсь, то сдаётся и он. Неограниченные умения, возможности, недоступные для человека, они все в моём кармане, только руку просунь. Что мне с этим делать? Ты не хочешь взять?

Пока меня ведут друзья, мы все вместе, но, наступает иногда момент, когда ведомый становится перед всеми идущими. Тогда что? Идём.

Я уже начал свой путь к переду колонны. Дриву нужен Дрив. Он мне так сказал. Я тогда молчал. И слушал.

В размышлениях сознание начинает терять свою силу, мысли расправляют чешуйчатые крылья пяденицы, уносясь в глухоту зимней ночи, и открывают в коридоре свою дверь сновидения. Подобная мыльному пузырю плёнка переливается цветами преломленного света в дверном проёме, что-то за ней ждёт меня. Мягкий свет лужицей разливается у моих ног, от которых растёт дрожащая тень за спиной. Ступи.

Не успевает мысль заставить ноги прийти в движение, как с силой швыряет туда, за грань, и, вопреки ожиданиям возведённым образом цветного пузыря, глаза заливает тьма глубин. Ночное забвение приходит, подавляющей силой заявляя о своём прибытии, я теряю весь контроль.

Резко, грубо хватает за глотку нечто за границей слабого осознания и тащит за собой, я плыву сквозь плотную тьму, но она тёплая, уютная в некотором роде, отнюдь не давящая. И пока тело инстинктивно не желает подчиняться неведомой силе, в уме растёт любопытство, спокойствие, уверенное желание сохранить нынешнее состояние.

Не прекращается движение, но с ним приходят образы, проясняющиеся образы мира, который остался на шаг назад: я вижу себя в постели, со странного угла, от третьего лица, откуда-то с потолка над дверью. Резкое смещение — я стою у входа, я другой, мертвенно неподвижный, лежу в постели. Шатающееся движение к нему — я у ног клона. В этой странной ситуации дезориентация не даёт мне и возможности прийти в себя. И постепенно становится тошно. Я слышу со всех сторон инородный звук.

Мучительно тихий шёпот заползает в уши, сложно различить и единое слово, однако голову кружит, кажется, само звучание неприятно, к горлу поступает тошнота, но я должен сделать то, за чем я здесь: прыжок в сознание. От скованного в одном положении тела веет угрозой, оно выглядит как ловушка, отвратительный шёпот уже царапает внутри головы, но выбора нет, я уже здесь. Наклоняясь чуть ниже, пытаюсь тряской головы освободить себя хоть частично от пытки — безуспешная попытка, я уже здесь. Я концентрируюсь, пока ещё могу, и направляю взгляд в себя передо мной. Разрывается эта сторона сна и медленное погружение в сияющий теперь на лице лежащего разлом начинается, я уже не здесь.

Задерживаю дыхание, как будто меня ждёт безвоздушное пространство вод, всё тело покрывает противная дрожь. Ныряю. За одно мгновение до нырка шёпот взлетает в громкости до истошного визга, но я успеваю скрыться, получив лишь дезориентирующий удар по барабанным перепонкам. Моей боли откликается лишь гулкая бездна: я снова в уютной утробе. Утробе, потому что пространство вокруг начинает давить, а меня всё тянет, тянет вперёд. Пока я не вижу в отдалении огромный глаз.

Сначала один, а вскоре десятки, сотни глаз окружают меня, держа дистанцию, они безучастны, или по крайней мере я так могу ощутить, ведь на меня направляют взгляд лишь единицы из них. Каждый точная копия любого другого: тёмная радужка и расстояние не дают понять цвет глаз, слегка прикрытые гладкие веки с рядом коротких ресниц. Я приглядываюсь к тому глазу, который смотрит на меня: зрачок расфокусирован, или просто невероятно большой для цели на таком расстоянии, может, они дальше, чем мне видится.

Но я продолжаю своё движение, пока то одно, то другое око нацеливается на меня, а иные теряют интерес. Странно, ведь я не ощущаю тревоги, мне всё ещё небывало спокойно, как будто я один, или в компании знакомых, что меня наталкивает на мысль сказать хоть что-то. Всё это время я молчал как в рот воды набравший. Может, переменится моё состояние? Но при первой попытке становиться ясно: здесь не место звукам. Я не могу выдавить из себя ничего, ни писка, ни хрипа. Также отстранённо наблюдают за моими «успехами» глаза.

Я верю ему сейчас. Я теперь слушаю, что мне говорят, я жду хотя бы слова о моём пути, но обыкновенно встречаю лишь молчание. И как бы я не нёсся я напрямик к источнику, к самой сути, я не попадаю туда, как потерявшийся без карты в городе, где стены лишь означают новые повороты. Во мне не осталось уверенности, насколько кто-то более осведомлён, чем я, о том, каким образом выбрать верную дорогу, каких вершины стоит достичь, как выбраться из карусели неопределённости. Других отпускают оковы, принимают объятия, а в мире с ними живут чудные звери — отражения всего спектра переживаний человека: сердечное сопереживание, перистая непринуждённость, дикая нега, людская отвага, пушистое счастье, толстоногий покой. Все они встречаются на просторах жизни. Поиск выхода, движение туда, к жизни. Стою.

И моё движение прекращается. Я смотрю вокруг: все глаза отводят от меня взгляд, в них виднеются серые слёзы, а ранее тёмные радужки сияют золотым светом. Светом, который начинает разливаться откуда-то спереди, куда меня всё тянет. Давление прекращается и мне снова комфортно, в мысли прокрадываются образы постели, уюта в руках…

Мамы… Источник света, который меня ожидал, тянул к себе, формирует её устойчивый образ. Какой я её помню, со всеми чертами. Я вижу маму, она держит мою руку, ведь там, в свете, стою и я, чем-то отвлечённый, комично высокий, по сравнению с тем, каким я был раньше рядом с ней.

Она совсем не отвлечена, она с мягкой улыбкой на остром лице смотрит на меня, и молча произносит в моём сознании «мой мальчик», обдавая моё тело волнами жара, который не жжёт, он бы и не мог жечь никогда, не мог вызвать боль. Свет брезжит лишь чуть сильнее. Он тянется ко мне.

Мама поворачивается к моему светлому двойнику и обнимает его. Свет разливается, не способный быть сдержанным более.

И он печёт.

Не остаётся слёз у глаз в бездне, не осталось и самих глаз. И сияющие объятия заставляют щипать лишь только мои глаза.

Я тяну руку вперёд, пытаюсь коснуться образа, пытаюсь… Роняю горячие слёзы, пока губы дрожат, не способные вымолвить ничего.