Тайна Босса

Лина Мур

Каждый мой шаг оставляет кровавый след. Как бы я ни пыталась бороться с этим, следов становится больше. Насилие, жестокость, похоть и боль, – новые составляющие моего мира. ОН ведет меня по темному коридору, открывая одну дверь за другой в его смертельные тайны. Готова ли я узнать их, а потом безразлично забыть? Нет. Меня утягивает всё глубже и глубже мир Лазарро, и я задыхаюсь в нем. Но удушение становится мне ближе, чем что-либо. Я продолжаю свой путь. К чему он меня приведет? Книга содержит нецензурную брань.

Глава 13

Я не думала, что после ссоры и сильных, ранящих слов, можно просто спокойно жить дальше. На самом деле ведь это странно, да? Тебе вроде бы стыдно за то, что ты сказала. Ты вроде бы была права. Вроде бы поступила так, чтобы защитить своё достоинство и показать, что не половая тряпка, а личность. Вроде бы это был конец. Но оказывается, люди бывают умнее, чем это кажется в минутный порыв эмоций. Да, именно умнее. Они не припоминают твоих слов, не обвиняют тебя, не насмехаются над твоей слабостью. Они просто молча берут тебя и несут на руках, не возмущаясь при этом и не унижая прошлым.

Хотя я и нахожусь в непонятном состоянии, но мой разум чист. Да, там много грязи и ненужного мусора, но сейчас их прибрали. Очень быстро. Лазарро одной рукой сгрёб всё ненужное в охапку и отодвинул, как, в принципе, всегда и поступал. То, что мешает, он или не замечает, или игнорирует, или расчищает путь любым способом. Я наблюдаю за ним. Каждую минуту жду, что Лазарро начнёт говорить со мной, обвиняя в импульсивности, обмане, предательстве и во многом другом из того, что ему придёт в голову. Он молчит. Ставит меня под душ. Снимает с меня обувь, отбрасывая затем в сторону. Расстёгивает комбинезон и помогает вылезти из него. Раздевается сам. Он действует словно машинально, снимая мои трусики и даже не возбуждаясь при этом. Он спокоен, и вот это для меня самое страшное. Значит, он разумен и сейчас не готов воспринимать меня. От слова «никак». Просто молча выполняет какую-то задачу, которую выстроил в своей голове. Моет меня, растирая кожу ладонями, убирает с лица потёкшую косметику, трёт волосы шампунем, ополаскивает и вытирает на сухую. Одевает меня в халат, набрасывает такой же себе на плечи и выносит из ванной. Осторожно сажает на матрас и уходит.

Я недоумённо смотрю на тёмный коридор и не понимаю, что делать дальше. Нужно ли с ним поговорить? Нужны ли ему объяснения? Нужны ли они мне? Я просто не знаю, как поступить, ведь всё кажется таким потерянным и холодным.

Лазарро возвращается с бутылкой виски, двумя бокалами и упаковкой сыра. Ставит всё на матрас и садится. Наливает в один бокал виски, вкладывает его в мою руку и подносит её к моим губам вместе со своей.

— Пей, — сухо бросает он. Делаю глоток и кривлюсь.

— Всё пей.

Молча, опрокидываю в себя алкоголь, и меня снова начинает тошнить. Лазарро разрывает упаковку с сыром и подносит кусочек к моим губам. Послушно открываю их и жую. Хотя бы так. Резь в желудке проходит. Лазарро обновляет мой бокал и наливает себе. Он отодвигается к стене и прислоняется к ней спиной. Закрывает глаза, делает глоток виски и облизывает губы.

Что делать? Должна ли я что-то делать?

— Подай мне сигареты и спички. В углу где-то валяются, — сухо отдаёт распоряжение. Поворачиваю голову к складу оружия, затем оглядываюсь на Лазарро.

— Сам встань и возьми, — обиженно отвечаю. Я ему не служанка. И приносить выпивку я не просила, как и сыр. Он сам это сделал.

Демонстративно ползу к стене и сажусь в такую же позу, как и он. Лазарро даже не открывает глаз. Он тянется рукой через меня и достаёт из-под матраса помятую пачку.

— Серьёзно? Она была у тебя под рукой, а ты приказал мне тащиться к этим пушкам? — недовольно бурчу.

— Ты никогда не будешь послушной, Белоснежка. Никогда, — глубоко вздыхает и, открыв глаза, зубами достаёт сигарету из пачки. Закуривает её с помощью зажигалки, которая тоже была в этой же пачке.

— Быть послушной и прислугой — разные вещи, — замечаю я.

— Давай, скорее переваривай информацию, затем поплачь, покричи, и я посплю. У меня был тяжёлый день, я не хочу подскочить ночью из-за того, что ты больше не в шоке, — равнодушно бросает Лазарро, выпуская дым. Удивлённо поворачиваю к нему голову. Он запивает горький привкус табака виски.

— Я уже поплакала и покричала. Если это всё, чего ты ждёшь от меня, то план выполнен. Можешь ложиться спать, бесчувственная скотина. — Разочарованно качаю головой и делаю глоток виски. Теперь он только согревает.

— Ты оскорбила меня, — не смотря на меня, констатирует Лазарро.

— Правда? Я даже и не заметила, думала по имени тебя назвала, — фыркаю я.

— За это я наказываю.

— Ну, всегда бывают исключения. Воспринимай это, как синоним своего имени. Очень похоже. Тебе не кажется?

— Знаешь, что советуют делать, когда кажется?

— Бежать к чёрту от того, кто советует.

— Дверь открыта. Вперёд. Только далеко ли ты убежишь, Белоснежка?

— Мне лень. Утром воспользуюсь твоим предложением. И уж поверь, убегать я умею.

— Охренеть, сделала открытие.

— Ты меня что, выгнал?

— Я тебя не держу. Больше не держу.

Его слова ранят меня. Когда-то он рычал и повторял, что я его.

Моя. Моя. Моя.

А теперь? Так безразлично говорит. Насколько спокойно. Болезненно равнодушно. И ведь это то, чего я добивалась всё время. Выходит, что обманывала себя и довольно сильно.

— Хорошо, раз ты так хочешь, то уйду утром. И раз это моя последняя ночь, то мне больше бояться ничего не нужно, да и, в принципе, тебе не важны мои слова. Значит, я могу сказать. Мне жаль. Не думала, что так сложно добывать доказательства и ловить улики. Мне следовало перехватить шприц или ударить медсестру сильнее, чтобы хоть как-то отплатить тебе за то, что ты для меня сделал. Но я имею то, что имею. Думаю, я могла бы больше, если бы умела это. Мне казалось, что я многому научилась, а на самом деле ничего не смогла, не выжала из этого покушения. Мне жаль. Просто жаль. Прости, что разочаровала, потому что себя я очень разочаровала. — Допиваю виски из стакана и тянусь к бутылке. Наливаю себе и добавляю порцию Лазарро.

— У тебя никогда не было ощущения, что ты потерялся? Просто потерялся в этом большом мире и не знаешь, что нужно сказать, что нужно сделать. Стоит ли, вообще, что-то делать или лучше просто остановиться и не делать ничего, потому что всё, что ты делаешь, впустую. Твои мысли постоянно скачут. То ты вроде бы уверен в том, что делаешь, а через секунду понимаешь, что зря это сделал. И постоянно на языке крутится «вроде бы». Неуверенность во всём, даже в самом себе. В адекватности. В разумности. В выборе. Ты чувствуешь себя таким глупым. Очень глупым, словно мозгов в голове нет, а раньше ведь казалось, что ты умён и всегда можешь найти выход. Что делать в этом случае? Идти или стоять? Бежать или прятаться? — задумчиво произношу, запивая алкоголем свои глупые слова.

— Ничего не делать. Отпустить проблему. Дать ей время созреть, как гнойному прыщу, а когда он воспалится, то раздавить, — отвечает Лазарро.

— Но ведь время… упущено, разве нет? Когда горит что-то, то не лучше ли хватать прямо сейчас и тушить или же позволить полностью сгореть? Ведь когда огонь гаснет сам без твоего воздействия, то всё меняется. Остаётся лишь неприятный осадок внутри от ощущения, что ты что-то сделал не так, раз в ответ лишь тишина и непонимание.

— Можно обжечься, если схватить сразу. Иногда ожоги необходимы. Иногда их так много, что нет желания вновь оставлять на своей коже раны. Ты знаешь о возможных последствиях, потому что воспоминания ещё свежи в памяти. Ты избегаешь их, и пепел после огня приносит тишину для того, чтобы понять, стоит ли двигаться. Иногда отходишь в сторону для наблюдения, потому что ты словно потерялся. Тебе нужно время для раздумий и для создания нового плана. А чтобы был новый план, необходимы желание и интрига. Именно их и ждёшь. Снова ждёшь. Опять ждёшь. И видишь, что всё потеряно. Сколько бы ты трудов ни вкладывал, они всё равно сгорят. Жизнь с постоянным разочарованием для обычных смертных. Для таких, как я, это роскошь. Ты привыкаешь к тому, что каждый предаст, и тебе придётся его убить. Ты знаешь, что верить в человека опасно. Доверять ему тоже. Никогда люди не бывают полноценно честными, потому что ложь самим себе намного понятнее и проще, чем правда.

— Выходит, что мы всегда заведомо выбираем ложь? Мы врём на каждом шагу, избегая, быть честными и, боясь того, что наши сердца разобьют? Получается, чтобы выжить нужно превратиться в бесчувственный камень и не позволять себе милосердия? Это же так жестоко, — шепчу и делаю глоток… а виски нет в моём бокале. Я весь выпила. Лазарро хватает бутылку и снова наливает мне и себе алкоголь.

— Иногда жестокость — единственное, что может помочь. За жестокостью скрываются самые гнойные нарывы и глубокие раны. Жестокость не рождается с младенцем, она приобретается с годами и словно срастается с тобой, превращаясь в защитную оболочку. И зачастую только она может помочь не совершить то, о чём потом будешь сожалеть.

— Но разве жестокость можно и нужно оправдывать? Я видела Марту и то, в каком она состоянии сейчас. Не важно по какой причине она поступила так, а не иначе. Но ведь есть же слова. Есть сотня других способов сказать, что она не права. Да просто запереть, в конце концов, но только не поднимать руку на женщину, которая по определению слабее тебя физически. Она не может ответить тебе равноценно…

— Ошибаешься, женщина может ответить иначе. Ей не нужна физическая сила, чтобы причинить боль. Ей достаточно улыбнуться.

— Не меняй тему, Босс. Сэл избил её. Ужасно избил. И ты тоже бил Бруну. Почему для вас это нормально? Почему вы себе позволяете подобное? — возмущаюсь я.

— Ты пьяна…

— Не увиливай от моих вопросов. Отвечай. — Придвигаюсь к нему ближе и пихаю в плечо.

— Я не могу ответить за Сэла, как и лезть в их отношения с Мартой не буду. Даже не смотри на меня так. Это его семья, а мне хватает разборок в своей.

— Тогда ответь за себя. Тебе не бывает противно после того, как ты бьёшь женщин кулаками?

— Нет. Мне безразлично. Сделал и сделал. Насрать. Я не думаю о чувствах Бруны и предупреждал её. Она ослушалась меня. Единственное, как я могу ей показать, что она совершила грёбаную ошибку и не повторила её, это сила. Иначе такие женщины не понимают. Их боль для меня пустая. Я не вижу в них того, что боюсь разбить и уничтожить. Мне плевать.

— Ничего не отзывается в сердце? Совсем ничего? — с ужасом шепчу.

— Ничего. У меня нет сердца. Давно уже нет. Те, у кого оно было, уже в земле. Я туда пока не собираюсь. Так что, меня не волнуют чувства других.

Мне нечего сказать Лазарро. Абсолютно нечего. Ведь ничего не изменится в будущем. Он не изменится, пока не встретит кого-то особенного. Понимаю, что это буду не я.

— Ударишь меня, я тебя никогда не прощу. Никогда. Мне будет больно. Я, может быть, буду даже страдать без тебя, но не прощу. Удар будет означать, что я пустое место для тебя. Никто. Пыль. Пепел. Никогда не прощу, — выпаливаю, мотая головой.

— Я знаю, Белоснежка.

— И ты планируешь меня ударить? Тебе хотелось этого? — шепчу, поворачивая к нему голову.

— Каждый чёртов день мне хочется тебе врезать. Но не по лицу, ведь тогда я тебя сломаю. Разобью не нос, а что-то другое. Я хочу врезать тебе по заднице. Бить её так больно и так сильно, чтобы она понимала, кому принадлежит. Я сдерживаю себя. На самом деле, в последнее время, из последних сил.

Признание Лазарро поражает и шокирует. Удивлённо смотрю на Лазарро.

— И когда ты хотел сделать это за последние сутки?

— Когда увидел, что Карл успокаивает тебя. Ты думала, что я не узнаю? А я всегда всё о тебе знаю, Белоснежка. Ты думала, что я отпустил тебя и не поехал следом? Это было глупо. И я остановился. Остановился и увидел стекло, которое нас разделяет. Я мог бы войти в ту комнату и, на хрен, разнести её, утащить тебя и показать Карлу, где его место, — в его, ставшем вдруг низким, голосе клокочет злость. Лазарро снова закуривает, и его грудь начинает подниматься быстрее.

— Почему тогда ты не сделал этого? Почему не дал понять, что ты рядом?

Он бросает на меня взгляд и хмыкает.

— Я отошёл в сторону. Ты спрашивала меня, было ли у меня ощущение, что я потерялся? Так вот, в тот момент именно это я и чувствовал. Я ушёл. Ушёл, чтобы не причинить тебе боль. Весь этот вечер был как грёбаное испытание для моей выдержки. Дерьмовый день, — кривится Лазарро, вдыхая в себя дым.

Я удивлена ещё больше его словами. Не думала, что он был в госпитале. А я искала его. Только сейчас понимаю это. Мне нужен был Лазарро, чтобы убедить его в том, что ничего страшного не случилось, а он волновался за меня, несмотря на ту ссору, которая произошла ранее. Мне необходимо было услышать это от него, а не от кого-то другого.

Осторожно кладу голову ему на плечо. Я чувствую, как Лазарро напрягается, а потом перекладывает бокал в одну руку, а другой обнимает меня, прижимая ближе к себе. Утыкаюсь носом ему в шею, забираясь на его ноги. Он молчит, не сбрасывает меня с себя, не возмущается, не отталкивает. Ничего. Обнимает и затягивается сигаретой, словно это так обычно для нас, просто сидеть в тишине, прижавшись тесно-тесно друг к другу, но при этом между нами огромные рвы с кровью и острыми ножами.

— Мне нравится Карл, — шепчу я.

— Я знаю, Белоснежка. Я это видел, — спокойно отвечает он.

— Но ты не прав в том, что я занимаюсь с ним любовью. Нет… любовь может быть разной. Она бывает грубой и подавляющей. Она может быть тихой и незаметной. Я не хочу его… но мне нравится с ним флиртовать. Со мной никто раньше не заигрывал. Никогда в жизни. Наверное, мне просто хотелось побывать на месте тех красоток из фильмов, которым постоянно делают комплименты. Это так глупо, да? Я глупая, хотя должна быть взрослой…

Лазарро качает рукой, останавливая меня. Озадаченно поднимаю голову на него.

— Для тебя это нормально, Белоснежка. Для меня нет. Я люблю во всём чёткость и пустоту. Я трахаю женщин, чтобы получить удовольствие. Не важно куда я их трахаю, и при этом мне не важно хорошо им или плохо. Я думаю только о себе. Я не буду Карлом…

— Пожалуйста, и не надо. Будь собой, потому что именно с тобой я вижу много красок этой жизни. Не знаю, как это объяснить, мои мысли постоянно скачут, но при этом всегда возвращаются к тебе. Это, наверное, плохо, и мне не следовало… в той комнате я наговорила лишнего. Не знаю, Лазарро. Но я не буду выбирать, я уйду одна. Я не предам себя. Я…

— Я знаю, Белоснежка. Я всё о тебе знаю, но вот только ни черта не знаю, какого хрена меня это волнует, — горько хмыкает он.

— Женщины дают обещания, что всегда будут рядом. Они клянутся в этом, закрывают тебя собой, а потом причиняют сильную боль. Они умирают и разрушают веру в то, что может быть иначе. Вокруг меня всегда смерть, и легче всего вовсе не привязываться к людям. Не думать о них. Не видеть свой страх из-за того, что они снова могут уйти навсегда. — Лазарро ставит бокал на пол и бросает в него сигарету.

— Ты говоришь о матери? — шепчу я.

— Не только. Я видел много женщин, и зачастую они умирали из-за меня. Они думали, что могут меня вылечить. Но моя болезнь лечению не поддаётся. Они рассчитывали меня изменить, вместо пистолета вкладывая мне в ладонь розу, как будто она поможет мне убить. Они лелеяли надежду, что подчинят меня себе. Нет. Никогда. Мой мир диктует мне условия, и я поклоняюсь только им. Я сдохну в одиночестве. Это мой выбор. И ты должна его запомнить, Белоснежка. — Он забирает у меня бокал и ставит его рядом со своим.

— С чего ты решил, что я хочу тебя поработить? — искренне удивляюсь.

— Каждая этого хочет, ты не исключение, — усмехается Лазарро.

— Ошибаешься. Я знаю, что твой мир жесток. Знаю, что это твоя работа, и ты продолжишь убивать людей, которые мешают тебе или угрожают твоей семье. Я это всё понимаю и помню. Но есть ещё такая вещь, как настоящая личность. И её можно показать только одному человеку. Наверное, я просто не хочу, чтобы ты умирал в одиночестве. Да, это твой выбор, но разве привязанность не причина, чтобы жить? Искренность — это не шанс вырвать свою жизнь зубами, ради этого человека? Жизнь не должна быть пустой. Ты лишаешь себя возможности узнать, что не все женщины пытаются поставить тебя на колени. Есть те, кто опустится вместе с тобой, чтобы поддержать и подхватить тебя, если будет нужно. Нельзя судить обо всех по одному человеку, ведь так ты лишаешь себя слишком многого. Ты только представь, если бы я о тебе судила по тому работорговцу? Но я не делаю этого, потому что ты другой. Да, вы оба бесчеловечны и жестоки. Для него я не хочу искать оправданий, а для тебя стану, даже если это будет больно, — грустно приподнимаю уголок губ и тяжело вздыхаю.

— Тебе сейчас тоже некомфортно со мной, Белоснежка?

— Мне странно. Я чувствую какую-то преграду между нами. Может быть, это слова. Может быть, это недоверие. Не знаю… может быть, я просто не хочу быть уничтоженной морально твоим отношением и пытаюсь уйти первой, чтобы не причинять себе боль, — отвечаю, пожимая плечами.

— Стекло, — произносит Лазарро, и я, удивляясь, приподнимаю брови. — Между нами стекло. Его нужно или разбить, или оставить так, как есть.

— Почему стекло, а не ров или бассейн с кровью?

Лазарро усмехается и упирается затылком в стену.

— Потому что ров можно переплыть. Кровь меня не пугает. Твои варианты для меня легко преодолимы, а вот стекло… — он делает паузу и смотрит мне в глаза. — Разбив его, можно протянуть руку и вытащить тебя оттуда. Но дыра не такая большая, как кажется. И пока я буду тащить тебя, осколки начнут впиваться в мою кожу и раздирать её…

— Но тебе не нужно тащить меня, я ведь сама могу вылезти?

— Тогда поранишься ты, — отвечает, и что-то в глубине его глаз меняется. Они становятся сверкающими, живыми и очень печальными.

— А если я разобью тоже? Со своей стороны, чтобы никто не поранился.

— Хочешь правду?

Быстро киваю в ответ.

— Ты разбила стекло первой. И именно мне нужно понять, добивать его или оставить всё так, как есть.

— Что ты выберешь? — шепчу я.

— Сказка подошла к концу, Белоснежка. Теперь тебе нужно ложиться спать. — Лазарро снимает меня со своих колен и перекладывает на матрас.

Успеваю схватить его за руку.

— Ты же не уйдёшь? Не оставишь меня одну? Я не хочу сегодня быть одна, — быстро произношу и смачиваю языком губы.

Он переводит взгляд на мои пальцы, крепко сжимающие его запястье, а потом вновь смотрит на моё лицо.

— Захочешь ли ты этого завтра? — спрашивает он.

— Я не знаю. Наверное, всё зависит от тебя. Но сегодня ты нужен мне. Я не понимаю, почему такая зависимость от твоего тепла появилась именно сейчас, но прошу тебя, Лазарро, останься со мной.

Я ожидаю отказа, но Лазарро убирает бутылку на пол, туда же кладёт сыр и ложится на матрас. С благодарной улыбкой опускаюсь рядом, не отпуская его руку. Мои пальцы опускаются ниже, и я обхватываю ими его ладонь. Лазарро переворачивается на бок лицом ко мне. Я поднимаю его руку и подношу к губам. Оставляю на его пальцах лёгкий поцелуй и закрываю глаза.

Очень сложно понять, что именно дарит нам спокойствие. Порой это абсолютно противоположные вещи. Порой ад может быть иным. Тёплым. Всё зависит от того, под каким ракурсом посмотреть на него.