69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание

Князь Процент

Откровеннее Буковски, смешнее Довлатова, жестче Эллиса – таков роман «69 +/– 1 = Ad hoc». Его герой носит непроизносимое имя: Акемгоним Горгоной. Лучше всего он умеет доставлять женщинам удовольствие и попадать в смешные переделки. Кажется, развеселить и соблазнить как можно больше красоток это и есть его цель. Но так ли Акемгоним прост? Что он ищет? Найдет ли? Ведь чем дальше вглубь романа, тем больше прямо-таки булгаковской чертовщины происходит вокруг героя… Публикуется в авторской редакции.

3 февраля

— Прекрасно выглядите, — сказал Горгоной.

Его кресло было у окна. По левую руку от него сидела голубоглазая длинноволосая крашеная блондинка. Ей было лет двадцать восемь. Серый брючный костюм облегал точеную фигуру женщины. Грудь номер два изнывала от пуш-апа. Неплохие физические данные перехеривало отсутствие макияжа.

Блондинка оглядела Горгоноя. Он был в старых протертых джинсах и заношенном кардигане. Пальто Hugo Boss и костюм Armani висели за его сиденьем. Rolex были скрыты рукавом кардигана, плеер выглядел невзрачно.

— Спасибо, — сказала женщина без тени улыбки.

Горгоной зыркнул на ее сиськи и раскрыл Playboy.

— Надолго едете? — спросил он.

Женщина заткнула уши беспонтовыми розовыми наушниками. «Ласточка» тронулась, и Горгоной стал рассматривать фотографии playmate номера под осуждавшим взглядом блондинки.

Наконец, та достала косметичку и занялась своим голым лицом. Закончив раскрашиваться, женщина принялась смотреть фильм «Вики, Кристина, Барселона» на iPad.

— Так себе кино, — произнес Горгоной, бесшумно испортив воздух.

— Что? — спросила женщина, доставая наушник из уха.

— Так себе кино, говорю. У него есть фильмы и получше.

— Знаете, я вам не указываю, какие фильмы смотреть или какие журналы читать. Альмодовар не снимает плохих фильмов.

— Режиссер этого фильма Вуди Аллен, красавица. За долгую карьеру он снял несколько плохих фильмов. Этот фильм относится к таким, на мой вкус.

Блондинка открыла и закрыла пасть. Пасть у нее была рабочая.

Горгоноя разбудил звонок iPhone.

— Да, алло, — сказал он.

— Доброе утро, господин Горгогной! Вас беспокоят из службы такси, — сказал писклявый женский голос.

Горгоной взглянул на часы: ехать оставалось полчаса.

— Горгоной, — сказал он. — Моя фамилия Горгоной.

Любительница Альмодовара-Аллена уставилась на Горгоноя так, будто он заговорил про минет.

— Прошу прощения, господин Горгоной! На вокзале вас встречает машина, водитель с табличкой ждет у перрона.

— Ваша фамилия Горгоной? — спросила блондинка, пахнув давно чищенными зубами.

— Да, а ваша? Вечно меня принимают за иностранца. Вы, как и я, уверены, что наиболее сексуальная характеристика понравившегося мужчины это его фамилия? Это редкость по нынешним временам. Я счастлив, что мы встретились.

— Я старшая сестра Ольги.

— Ух ты, ну бывает же! И как дела у Ольги? Да, кстати, вы меня попутали. Я не тот Горгоной, что любил Ольгу. Я близнец того парня, Ефрем.

Без подсказок Горгоной не мог упомнить женщину с именем Ольга.

— Ольга в порядке, — чуть ли не с гордостью произнесла блондинка. — Она довольно болезненно реагировала на ваш разрыв, но сейчас она в порядке.

Под «довольно болезненным реагированием» обычно скрывался многодневный загул. В контексте этого мероприятия женщины изливали свои горести разным неподходящим людям, злоупотребляли алкоголем, цепляли беременность, другие передававшиеся через трах хвори.

— Рад, что всё хорошо. Как вас зовут? Я, вероятно, знал, да не помню.

Женщина зло посмотрела на Горгоноя. Пожалуй, секс у нее был в минувшем году.

— Алёна. Вы были правы. Так себе кино.

— А я вам что говорил? Некоторые женщины слишком красивы, чтобы быть хорошими актрисами.

— Это вы про Пенелопу Крус?

— У Крус я вижу хорошие задатки, нивелируемые, однако, чрезмерной аффектацией ее игры.

— Она производит впечатление умной женщины. Не в фильме, а по жизни.

— Умной женщины?

— Судя по тону, вы сейчас будете кривляться на тему того, что таких женщин не бывает.

— Судя по тону, вы этого хотите?

— Ни капли. С меня хватило выслушивать всю ту дрянь, которой вы отравили жизнь моей сестре. Помните, сколько гадостей ей наговорили?

Горгоной вспомнил: Ольга была его любовницей пару сезонов назад. Девятнадцатилетняя Олечка тогда училась на юриста и работала моделью в крупном агентстве. Познакомились они на вечеринке, тогда же Горгоной добился своего. У Оли был покладистый, еще неиспорченный характер. Статуса ради Горгоной взял модельку постоянной любовницей.

Ольга была плоская и некрасивая, как значительная часть моделей. По наблюдениям Горгоноя, чаще всего эту форму занятости, рассчитывая урвать свою долю траха, избирали мальчикоподобные худышки.

Оля предпочитала слезливые мелодрамы и глупые комедии. Читала она «Поющих в терновнике» и «Анжелику».

В сексе женщина была пятым колесом, за исключением оральных навыков: моделей ее агентства хорошенько учили этому функционалу. Кинув Олечку, Горгоной полгода усматривал в этом имени анаграмму слова «бревно». Довершением бесполезности Ольги являлась ее неглубокая кривая вагина. Стоило хорошенько зайти в нее, как Оля пищала: «Мне больно!».

Ее любимым идиотизмом были слова «Дорогой, я хочу, чтобы ты взял меня так сильно, как хочешь, чтобы ты вообще не сдерживал себя… Но только пока я не скажу тебе, что пора прекратить».

Кто-то из родителей Ольги умер много лет назад, второй платил алименты до ее совершеннолетия. Горгоной забыл, откупалась ее мама или соскочила уже в начале.

Алёна жила далеко, бабушка не смогла воспитать Ольгу человеком. Голова у Оли была забита традиционной для плохо воспитанных женщин чепухой. Ей хотелось быть одновременно грязной шалавой, нежно любимой девушкой и матерью семейства.

За столом Оля нарезала еду, хватала вилку правой рукой и чавкала.

Хуже всего было полное отсутствие у нее интуиции. Это было загадкой, ведь интуиция особенно сильно развивалась у глупых женщин. Горгоной приходил к Ольге, трахнув другую бабу. Горгоной прощался с Ольгой и шел трахать другую бабу. Ольга не выказывала беспокойства.

Однажды Горгоной укатил в Италию с моделью того же агентства. Это была Ирина, Горгоной скоро кинул ее в Тайланде. Ирина была фигуристее Ольги; та, наконец, стала переживать.

Прилетев в Москву, Горгоной увиделся с ней и обрисовал диспозицию. Блюдя каноны жанров, что она исповедовала, моделька ударилась в слезы, залепетала про непобедимую любовь. Горгоной ответствовал, что смертельно устал и не любил ее. Он сказал, что его утомили тошнотворные россказни, воспевавшие невероятную гармоничность их пары. Ольгуня размазывала косметику по лицу и старалась манипулировать ненаглядным Горгонойчиком.

Горгоной опаздывал на трах с Ириной. Он дал любительнице гармонии слово подумать насчет их будущего. Условием этого Горгоной провозгласил ее немедленное обнажение в кафе. Ольга ломалась минуту и поцокала в туалет. Еще через минуту по-прежнему одетая женщина вышла из туалета, снова заплакав. Горгоной пошел к выходу.

К восторгу некоторых гостей заведения, Ольга бросилась раздеваться. Когда Горгоной обернулся в дверях, на плаксе были лишь трусики и сапожки. Горгоной поднял бровь. Под кудахтанье евшей салат усатой жирной бабы Оля выпрыгнула из трусиков. Раздетая и зареванная, она подбежала к Горгоною. Отчитав эксгибиционистку за то, что даже при беге ее сиськи ввиду маленького размера не колыхались, Горгоной ушел. Стоял декабрь, Олечка не побежала за Горгоноем.

— Я с ней редко разговаривал. Да и столько времени минуло. И потом, о моих чувствах к женщине я говорю только с ней. Простите, такова уж странность организма. Вам угодно тут же царапать глаза, или для начала попробуете разбить мне сердце?

— Кофе, будьте добры, — сказала Алёна разносчику напитков.

— Нет, спасибо. Я в отеле позавтракаю, — сказал Горгоной.

— Вы сюда надолго, что ли? — спросила Алёна.

— Вечером собираюсь назад.

Горгоной присмотрелся к Алёне: сестры были непохожи.

— Тогда зачем отель?

— Принять душ и надеть костюм.

— Вы что, не могли надеть костюм в Москве?

Горгоной решил, что секса у Алёны не было пару лет.

— Не люблю путешествовать в костюме.

— Вот я женщина и нормально путешествую в костюме.

— Завидую вашей самоотверженности.

— Я просто поражаюсь, какие мужики пошли изнеженные! Вы бы еще на массаж записались после поезда. Случись сейчас война, мы бы проиграли из-за таких, как вы. Такие, как вы, не стоят мизинца моей сестры. Даже фаланги ее мизинца не стоят!

— Несомненно. Примем за аксиому отсутствие у меня симпатичных черт. Так вам будет проще со мной общаться. Однако согласитесь, насчет фильма я был прав.

— Меня достал закадровый голос.

— Хуже другое. Мы видим афишу фильма, где сыграли Крус и Йоханссон. Нас мучает вопрос. Нет-нет, ясно, что переспят. Однако увидим мы это или нет? Мы этого не видим. Не обидно ли?

— Слушайте, вы этими туалетными шуточками кадрите лучше своих студенток! Они как раз на такое должны вестись.

— Еще как.

— Или они вас уже раскусили, и вы остались без внимания восемнадцатилетних дурочек?

— Я навеки обречен быть любимым восемнадцатилетними дурочками. Развелись в этом году? Или в декабре?

— Как вы узнали?

Лицо Алёны стало недоверчивым и по-детски обиженным.

— Вы часто гладите нижнюю, извините за это слово, фалангу безымянного пальца. Очевидно, прежде вы носили кольцо.

Женщина подняла чересчур густые брови.

— Думаю, ваш бывший муж иностранец. Последние года два вы жили за рубежом. Скорее всего, он кореец. Или китаец. А жили вы не там. Это были Штаты или Канада.

— Канада… Господи, как вы это поняли?

— Этот аромат Moschino вам, безусловно, к лицу. А он мало кому подходит. Однако за ним пробивается спертый флер какого-то шкафа. Этот костюм долго висел без употребления. Он не сезонный. Вы могли бы носить его осенью и даже летом. Значит, вы год или даже больше не работали. Вряд ли намного больше. Замужние женщины толстеют, а на вас хорошо сидит добрачный костюм. Почему же вы не работали? Потому что были замужем. Причем за границей, иначе вы бы работали.

— Но почему за корейцем или китайцем?

— Это еще проще. У вас относительно небольшой рост. Однако вы странно глядите на меня. Поначалу смотрите куда-то в область груди. И только затем поднимаете взгляд на лицо, будто опомнившись. Я, правда, веду себя так же. Однако я глазею на ваш пуш-ап. И я попросту мужчина нормального для европейца роста. Аккурат такого, какой вы успели забыть.

— А почему мой муж не мог быть просто невысоким европейцем?

— У вас, Алёна, отвратительная привычка щурить глаза. Хотя зрение у вас, готов поспорить, нормальное. У меня есть опыт взаимодействия с японистами и аналогичными фриками. Люди, которые постоянно якшаются с узкоглазыми, начинают щуриться.

Как я догадался, что жили не в Азии? Оттуда вы так просто не уехали бы. И у вас, простите, едва заметный акцент. Английский, не какой-нибудь узкоглазый. За рубежом вы говорили преимущественно на английском.

— Но почему не японец, например?

— Японец? Полагаю, у вас есть хоть капля самолюбия. Белая женщина и японец это плохой Шекспир.

Алёна явила присущую большинству женщин неспособность одновременно разговаривать и контролировать свои движения. Кофе пролился на ее блузку.

— Твою мать! — сказала Алёна. — Мне же не во что переодеться!

— Купите новую блузку. Если времени до суда нет, идите туда голой.

— Как вы узнали, что у меня суд?

— Куда же вы едете с таким огромным чемоданом? Конечно, в суд.

Горгоной помог женщине спустить чемодан из вагона. Он махнул рукой человеку с табличкой «А. В. Горгогной».

— Вы юрист, мне Ольга рассказывала. Суд здесь вероятнее, чем переговоры. На которые обычно берут меньше документов. В Нижнем есть пара сносных магазинов, купите блузку. Удачи вам.

Горгоной протянул Алёне руку. Женщина аккуратно ответила на рукопожатие и прищурилась.

— До свидания, — сказала она. — Вы что же, даже номер телефона у меня не возьмете?

— Родным сестрам незачем быть еще и молочными. Успехов.