69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание

Князь Процент

Откровеннее Буковски, смешнее Довлатова, жестче Эллиса – таков роман «69 +/– 1 = Ad hoc». Его герой носит непроизносимое имя: Акемгоним Горгоной. Лучше всего он умеет доставлять женщинам удовольствие и попадать в смешные переделки. Кажется, развеселить и соблазнить как можно больше красоток это и есть его цель. Но так ли Акемгоним прост? Что он ищет? Найдет ли? Ведь чем дальше вглубь романа, тем больше прямо-таки булгаковской чертовщины происходит вокруг героя… Публикуется в авторской редакции.

29 января

— Ума не приложу, как эта девочка вообще решилась ехать к тебе встречать Новый год, — сказала Валя и заказала какую-то премудрую ананасовую штуковину.

— Я тоже удивился, — сказал Акемгоним и заказал побольше креветок.

В «White Rabbit» Акемгоним не опасался за сохранность желудка.

— Она считает себя твоей девушкой?

Акемгоним и Валя подружились студентами. Ввиду его незавидного финансового состояния заинтересоваться Акемгонимом-студентом можно было только искренне. Валя, однако, с начала знакомства была уверена, что Акемгоним разбогатеет.

Уже тринадцать лет они порой спали вместе и делились цитатами, фантазиями, новостями. Между такими ночами Акемгоним и Валя общались редко.

Работала Валя адвокатом.

— Не хотелось бы. Она фанат «Сумерек».

— В ее возрасте это простительно.

— Я не договорил. Она говорит «Я фанатка «Сумерков».

— Помню, я в детстве фанатела от книжки про всякую нечисть. Там описывались способы, как стать оборотнем.

— Дать волку себя укусить?

— Еще можно съесть мозг убитого волка.

— Продвинутая книга! А наиболее верный способ там описывался?

— Это какой?

— Он из древних фолиантов. Нужно сделать три вещи. Осушить кубок человека-зверя, трахнуть его женщину, а затем назваться именем волколака.

— О, буквально вчера смотрела «Californication», там Хэнк говорил, что книги о вампирах это сумеречное дерьмо, и миру не нужны новые тупые сказки на эту тему.

— Какой это сезон?

— Где он преподает в универе.

— Это третий, по-моему.

— Три женщины в новогоднюю ночь, Акем… Как это ты не занялся сексом втроем?

«Втрое-е-ем! — час назад завывал у гастронома, крестясь и тыча в Акемгонима пальцем, сумасшедший бомж, эдакий обросший юродивый. — Втрое-е-ем! Се, втрое-е-ем!».

— Я недавно занималась сексом в кино, — сказала Валя и посмотрела на Акемгонима маленькими жидко-голубоватыми глазками.

— Эта забава тебе не по возрасту, красавица. Твой убежавший супруг не одобрил бы этого.

Четыре года назад Валя, повинуясь традиционной блажи дочерей Евы, окольцевала лоха. Лохом стал ее и Акемгонима однокурсник Денис Башмаков. Развелись они спустя десять месяцев. Пока Валя была замужем, Акемгоним ее не хендожил. Тогда у Акемгонима появилось новое хобби. Он находил и трахал баб убившихся паркурщиков. Было весело топтать цыпочек, мужики которых зажмурились, делая сальто на подоконнике.

На следующий день после развода Вали Акемгоним отодрал ее. «Что ж, восставим семя нашему молочному брату Денису», — приговаривал он.

Причиной развода стало неожиданное желание Башмакова отправиться в Лос-Анджелес. Там жил его друг, который пытался снять фильм. Валя отказалась переезжать. Денис бросил практику в крупной юридической фирме, развелся и уехал. Сняв две галимые короткометражки, он выдавал их за полнометражный фильм.

Когда Валя плакала из-за развода, Акемгоним утешал ее. «Не реви, принцесса, — говорил он. — Что уж теперь. Разве это муж? Так, опера, анекдот. Тебе повезло, что вы не родили детей. Я бы тебе не помогал. Мы даже сексом не занимались бы. У рожавших баб огромные вагины, просто колодцы, хватит их с меня. Подумай-ка вот о чём. Порой случается беда. Тогда мы говорим: „Ах, вот бы откупиться“. Но если ты в падающем самолете, откупиться затруднительно. Да что там, просто невозможно откупиться. Как и от уже падающей на тебя гигантской сосульки. И от заваливающегося на тебя строительного крана. Но жизнь всё уравновешивает, красавица. И когда пришло горе, оставившее тебя живой, вообрази, что это дань смертельной беде. Дань смертельной беде, которая прошла мимо. Это падающий самолет забрал твоего идиота-мужа. Это сосулька его украла, и она тебя не прибьет. Это строительный кран утащил твоего Дениса. А ты жива. И все бабы тебе завидуют. Ведь тебя хендожу я».

— Ты ведь тоже трахался в кино?

— Я не фанат подобных мест для секса. Так, было пару раз. Кто же счастливец?

— Илья. Ты его не знаешь. Он из КВН.

— Да, не увлекаюсь. Как впечатления?

— Так себе, но для галочки стоило попробовать.

— Потрахаться в кино? Или потрахаться с кавээнщиком?

— И то, и другое, — произнесла Валя, смеясь. Между ее кривых зубов торчали волокна ананасов. Беспокоясь о своей дееспособности, Акемгоним предложил женщине зубочистку.

— И что кавээнщик? Ты с ним?

— Я свободна. А ты всё-таки с этой своей Инной или…?

Валя зыркнула на Акемгонима и расстегнула третью пуговицу блузки. Из блузки смотрела закованная пуш-апом выученная Акемгонимом наизусть грудь. Она была второго размера. Акемгоним любил эти сиськи.

— У меня переговоры завтра в девять, — сказал он. — И я поеду на метро.

— Я согласна. Еще подруги звали меня на открытие Олимпиады, а я решила не ехать.

— Что ж так?

— Если бы я поехала, ты сказал бы, что я дура.

— В твои годы надо меньше общаться с женщинами. Общаться надо с папиками, думающими, что ты молодая и красивая. Меня, кстати, тоже звали на Олимпиаду. Тоже подруги. С тем же результатом.

— Насколько понимаю, на лыжах ты и в этом году не поехал кататься? Хотя тебя наверняка звали подруги?

— Совершенно верно.

— И у тебя так и не появилось желание самому водить машину?

— Ни малейшего.

— Ты очень ограниченный человек.

— Да, я умею лишь пару вещей. Чесать языком, трахаться и судиться. Ну и кунилингус еще. Хотя это тоже с языком. И люблю я только несколько вещей. Фильмы, театр, сиськи, книги и деньги. Последние — больше всего. Я всегда любил только это. Эти вещи я обожаю. Плевать мне на всё другое. Вообще, чем меньше дел, тем лучше они удаются. Подсознательно женщины это чувствуют. Поэтому когда я говорю, что хорошо трахаюсь, это непреложная истина. Потому что…

–…я великий Акемгоним, и мне наплевать?

— Я не об этом. Я…

–…пуп вселенной, источник вечного разума, светоч и пророк, эманация Бога на земле…

— Ты знаешь слово «эманация», принцесса?

–…герой-любовник, наследник Дона Жуана и Спинозы одновременно…

— Какие параллели… Дьявол, а не женщина!

–…самый завидный жених во всей столице…

— Ты нынче просто сатана в раю.

Акемгоним размашистым жестом обвел зал, напоследок перевернув свою чашку горячего шоколада.

— Сатана в хлеву, — произнесла Валя, рассматривая залитую скатерть. — Ты очень забавный, Акем. Наверное, поэтому я так люблю тебя.

— Я недавно собеседовал бывшую помощницу Мартынова.

— Как она тебе?

— Лыка не вяжет. Зато говорила так напыщенно, будто она, как минимум, Жанна д'Арк или Ванга. Но красотка.

— Ты знаком с Мартыновым?

— Нет, а ты?

— Знакома.

— И как он?

— Красноречив, но мелковат.

— Мелковат?

— В нём как будто нет породы. Он даже роста высокого, а кажется каким-то мелким.

— Критерии женской породы я еще знаю. Это, скажем, умение организма полнеть в нужных местах. У породистой женщины долго не отвисает грудь. На породу женщины указывают ровные и белые зубы. Породистая баба не может похвастать гребаными усами. Но вот мужская порода определяется совсем уж интуитивно.

— Естественно, ее же определяют женщины. Мы почти всё делаем интуитивно. Ты-то вот ни одного мужчину не признаешь породистым, кроме себя. Ты презираешь всех мужчин. Ну, кроме двух-трех, от которых зависит твоя дальнейшая карьера. И то они настолько старше, что вы попросту не можете конкурировать.

Женщина послала Акемгониму воздушный чмок. Он еще сильнее захотел Валю.

— За Мартыновым бегает Нина Кастальская, — сказала она.

Нина была первой шалавой курса Акемгонима и Вали. Учась на факультете, она была любовницей какого-то папика средней руки. Впоследствии увлечение силиконом и раскованность помогли ей оказаться эскортницей действительно значимых людей.

Акемгоним попользовал Нину, когда ей было лет двадцать. Уже тогда он мог болтовней развести на секс хоть Джоконду. На фоне папиков Кастальской Акемгоним выглядел церковной мышью.

— Разве она не замужем?

— Второй муж выставил ее на мороз.

— И она хочет подзаработать на очередной размер сисек у Мартынова?

— Кстати! Вроде на следующей неделе Нина с друзьями устраивает вечеринку в «Очке Мефистофеля». Меня позвали, хочешь, возьму тебя с собой? Мартынов тоже должен быть, Нина наверняка попробует его притащить.

— Нет уж, спасибо. Конечно, парень self-mademan, и всё такое. Я это до некоторой степени уважаю. Но посещать шабаш в честь хозяина самого дорогого уличного туалета города это моветон.

— Мне кажется, ты ему немного завидуешь. Не как юристу, конечно, тут тебя трудно переплюнуть. Но он реализовался в других сферах, помимо профессии. Поэтому его не любят остальные юристы, пусть даже и успешные.

— Это яркая иллюстрация фразы Стивена Кинга о том, что жизнь может развернуться на пятачке.

— Акем, надо расширить список цитируемых авторов. Ты всех уже достал своими Набоковым и Кингом. Почитай еще кого-нибудь.

— Ты несправедлива, красавица. Весь прошлый год я сражал женщин Бродским. Правда, большинство респонденток не знали, кто это. Я выучил его стихотворение, такое огромное, что хватило надолго. На каждом свидании вкорячивал пару рифм оттуда. Почти как Достоевский совал Христа где уместно и не очень. Так писал о Достоевском Набоков. Да послужит мне извинением то, что в этом случае он лишь цитировал Бунина.

— Что за стихотворение?

— «Большая элегия Джону Донну». Здоровенное описание всех сущностей мира, что уснули, кроме продолживших бодрствовать.

— Спать пора, уснул бычок, лег в кроватку на бочок. Поехали к тебе, Акем, я тебя трахну.

— На таблетках?

— Да, но у меня были незащищенные акты в этом году, и я еще не проверялась.

— Грязная девчонка. Спонсором этой ночи будет Durex.