Ткани мира

Кирилл Алексеевич Андрюшин, 2023

Простой студент при загадочных обстоятельствах оказывается в больнице с серьёзными травмами. За ним охотятся офицеры государственной безопасности, подозревая его в совершении огромного количества противоправных деяний. Оказывается, простой парень, принадлежащий к благородному дворянскому роду, живущий в век многочисленных высоких технологий при примитивной политической системе мира, сшитого как ТКАНЕВОЕ ПОЛОТНО, не такой уж и простой. Плохо ли это?

глава 9

Софья зажгла свечи в рабочем кабинете Апостола. В нехитром светильнике, грозно свисавшем из центра потолка, не было лампочек. Сам Апостол говорил, что ему приятнее работать при свечах, так как свечи горят не так ярко. К тому же дополнительное пассивное освещение было представлено яркими огнями привокзальной площади. Так что рабочий кабинет долгое время оставался самым тёмным помещением квартиры. И самым богатым на запертые замки, которые сегодня открылись.

— А я и не думал, что Андрей может быть евреем, — ухмыльнулся Илья, который рассматривал древнюю карту «Союз Советских Социалистических Республик».

— Завидуй, — не оборачиваясь и открывая последний замок, ответила Софья, — это тебе не малолеток с Авиаторной улицы снимать. — Кто ещё может из твоего расстрельного списка знать про дела тёмные Андрея?

— Да я думаю, что будет лучше для начала поработать с Пекинским и Збарской.

— Ты, кстати, не сказал, где она может прятаться, — Софья начала перебирать рукописи Апостола из верхнего ящика письменного стола.

— Не исключаю возможности, что мы их застукаем вместе где-нибудь в развалинах храма при свете луны после очередного месячного шабаша, — Илья открыл дверцу библиотеки и достал потрёпанный ежедневник, обитый чёрным бархатом, который местами уже оторвался. — Он всегда свои каракули хранит между Марксом и Гиляровским?

— Что? — Софья посмотрела на Илью, — точно. Молодец, Малышев, есть в тебе ещё песок. То есть порох. Давай посмотрим, что там.

Титульный лист ещё больше заинтересовал Софью и Илью. «Переводы».

День 23-го апреля 71-го года

Сегодня из типографии я несу три пачки для Домбая.

1-ая пачка: белорусских рублей на сумму три миллиона

2-ая пачка: английских фунтов на сумму один миллион

3-ая пачка: немецких марок на сумму семь миллионов.

День 05-го июня 71-го года

1-ый чемодан: долларов Гонк Конга на сумму пятьсот миллионов.

Прочие переводы отложены по моему указанию. Казимир не стал противиться.

День 29-го июня 71-го года

1-ая пачка: далмацких марок на сумму триста миллионов

2-ая пачка: румынских марок на сумму двадцать миллионов

3-ая пачка: английских фунтов на сумму два миллиона.

Пекинский промыл мозги. Азиатские государства сердечно просил не трогать, пока не устроим всеобщий кризис в Европе.

День 01-го июля 71-го года

Победа типографского социализма приведёт к поражению президентского идиотизма! Лорд Слизень — тварь и моральный урод, но его пожелания приходится учитывать. Такой же апартеид, как и мы все по статусу. Ещё и этот сон про рояль…

1-ая пачка: украинских рублей на сумму двести тысяч

Жалко Украину. Хороший там рубль, стабильный. Мир его праху.

2-ая пачка: ирландских фунтов на сумму пятнадцать миллионов

3-ая пачка: корсиканских франков на сумму пять миллионов.

Илья первый не выдержал изучение переводов:

— Это же спекуляции чистого вида. Как он посмел таким заняться?

Софья дала ему подзатыльник:

— Заткнись и читай дальше.

День 03-го августа 71-го года

1-ый чемодан: долларов Гонк Конга на сумму пятьсот миллионов.

По хер на мнение Пекинского, узкоглазым пора показать их не очень удобное место в мировой геополитической системе.

День 31-го августа 71-го года

Слабаки!

Стоило вывести на руки вторые поллярда, чуть не полетели все мы. Но результат меня успокоил: Гоминьдан подчинил себе неверных.

День 18-го ноября 71-го года

Типография работает, но выпускать готовую продукцию боится.

1-ый чемодан: Далмацких марок на сумму восемьсот миллионов.

День 30-го марта 72-го года

Информация для Селезня.

Надеюсь, что ты прочтёшь эти записи раньше сотрудников Конторы Государственной Безопасности: эти соплежуи очень сильно им обрадуются. После твоего оповещения об аресте Кисточкина я решил перестраховаться и спрятать чемодан с десятью миллионов белорусских рублей у тебя в «Гнезде».

День 16-го июля 73-го года

Облавы не было, но все последующие данные о переводах были мною уничтожены в связи с указаниями Селезня о повышении мер предотвращения утечки информации.

1-ая пачка: белорусских рублей на сумму четыре миллиона

2-ая пачка: таджикских сомони на сумму двести пятьдесят тысяч

3-ая пачка: киргизских сомов на сумму семьдесят пять миллионов

4-ая пачка: узбекских сумов на сумму три миллиарда.

Домбай в этот раз превзошёл самого себя, назначив место передачи чемодана рядом с Третьей средней. Хе–хе, надо по пути обязательно заглянуть.

— Он ещё и смеяться вздумал по этому поводу, спекулянт? — Илья не мог успокоиться.

Софья никак не отреагировала. Она лишь смотрела на ежедневник, представляя те самые огромные суммы валюты, проходивших через руки Апостола в страны-жертвы. Стало ясно, что проект «Ткани мира» является беспрецедентным актом валютной спекуляции в особо крупных размерах. Не удивительно, что банки не могли получить контроль над такими массами. Эта стратегия мгновенно оправдывала себя в плане разрушения стран. Софья взяла белый ежедневник с основной информацией о проекте: положения в большинстве случаев сходятся.

Илья заметил, что не все замки в кабинете открыты. Есть шкатулка, расписанная жостовскими ремесленниками, который был заперт наглухо и ни один из ключей в связке Апостола не подходил.

— Замечательно, — закричал Илья и бросил шкатулку на пол.

Она не открылась.

— И где теперь искать ключ к этому ферменту русской культуры?

— Декабрист, — Софью вдруг озарило.

— Что? — переспросил Илья, но, поняв, о чём идёт речь, подошёл к подоконнику и взял горшок с декабристом, под которым лежал маленький ключик от шкатулки.

Илья поднял шкатулку и начал открывать её. Крышка оказалась ближе к полу, поэтому при открытии шкатулки из неё полетели листы.

— Новые тайны века, — огорчился Илья, надеявшийся с тайнами покончить и приступить к поискам изгнанников Пекинского и Збарской.

Софья подняла листы и начала читать.

Записи из дневника Апостола об осаде Львова

День 14-го августа 65-го года

…Почти год мы работали во Львове. Можно сказать, мы разбили здесь настоящий подземный лагерь в лабиринтах, растянувшихся вдоль улиц Степана Бандеры, Петро Дорошенко, площади Мицкевича и парка имени Ивана Франка. Входов было несколько: попасть можно было и из здания Львовской политехники, из музея этнографии и художественного промысла, национального университета имени Ивана Франка, здания гостиницы «Днестр». Казимир Огинский всегда планировал на два шага вперёд; он уверял, что, если и есть на планете место, где ничего не меняется стремительно — так это и был Львув, как его называл на польский лад поляк Огинский, веривший, что потеря Галиции и Волыни в одновременно далёком и близком 1939 году Польским Государством есть не что иное, как историческая роковая ошибка. Как никто другой он отлично знал настроение польской диаспоры Львова, он предлагал план действий, первичной целью сначала являлась простое привлечение к себе внимания, а конечной — польское торжество возвращения Галиции и Волыни в Польшу; от нас же он требовал железное терпение, кровью клянясь в отсутствии каких-либо больших действий от поляков города в ближайшие дни. Не знаю, как у прочих сотрудников типографии, а моё бессознательное почуяло в этом лестном славословии стареющего деспота с явными признаками болезни Альцгеймера дилемму. Так или иначе, работы в типографии продолжались, в три смены наши сотрудники печатают, создают новые дизайны, рассчитывали все издержки, докладывали о каждом вздохе Казимиру. Установили даже систему паролей и отзывов, чтобы ограничить доступ посторонних:

– Мы за бумагой для фотографирования.

– Проверять будете? — отзыв.

– Лично, – противосложение.

Работа шла в высоких темпах, есть ещё такой старый термин — стахановские темпы. Иначе я и не смогу описать. Но, увы, нельзя всё предугадать. Особенно сие стало понятно после убийств на площади Мицкевича. Тот день я никогда не забуду. 30 июля 77-го года. Я сильно пожалел, что отправил Пекинского и Казимира в тот день гулять по городу. Эти страшные события и стали экватором нашей тайной деятельности.

— Львов?

— Мы тогда и познакомились, — пояснила Софья, — во время польского восстания.

День 29-го августа 65-го года

Участие в авантюрах с дедом Казимиром сулило психологическую травму. В словесных баталиях в городской администрации он представал весьма подавленным, но непреклонным. И я, и заместитель его Пекинский его яростно защищали от нападок украинских националистов, обвинявших его во всех громких и тихих делах, включая отравление Бандеры и образование Священной Римской Империи, государства, которое существовало более двух тысяч лет назад.

После этого переговоров более не проводили.

Перешли к оружию.

К оружию!!!

День 01-го октября 65-го года

Четвёртая неделя.

В город ввели войска.

Теснили польскую диаспору, заранее лишив Львов всякой связи с Польшей.

Мы заняли Франковский район и район аэропорта, единственный транспортный узел, позволивший снабжать город, в частности, польскую диаспору.

«Фронт» проходил по следующей границе: улица Мельника — улица Горбачевского — улица Академика Андрея Сахарова до Стройского парка.

Последние пять дней шли бои за железнодорожный вокзал. Цель — железнодорожное сообщение с Западом. Украинские деятели понимали это. Хотя официальная Варшава отказалась помогать польскому повстанческому движению Галиции, проявив государственную мудрость, очень редкую для наших дней, правда, не без должного сочувствия к затянувшемуся кровопролитию, многие общественные организации Польши собирали всё, что можно использовать для длительной обороны и посылали самолётами: кукурузниками в основном. Вновь отношения поляков и украинцев достигли взаимной жестокости и ненависти.

Илья не мог не комментировать:

— Вечно эти поляки хотят «от моря до моря».

— Как будто евреи по-другому действовали?

День 02-го октября 65-го года

Типография в районе украинского контроля.

Нам грозило неминуемое разоблачение с последствиями, которые никто не мог предвидеть. Всякое могло случиться. Даже смертная казнь всех нас. Но даже угроза смерти не приостановила работы ни на миг. Мы так же печатали, мы так же разрабатывали новые дизайны, заключали контракты с банками нескольких стран, издержки, приходы, пароли, доносы…

День 06-го октября 65-го года

Казимир Огинский, будучи одним из руководителей повстанческого движения, был на передовой, оставив контроль за работой типографии своим заместителям: Дональду Пекинскому и Карлу Белосельскому-Белостокскому. Оба они были из Брестской ветви дома Огинских — кроме Варшавской и Карпатской эта была третья ветвь, которая поддерживала старика Казимира. Мне же старик отвёл роль посыльного между штабом повстанцев, расположенного близ Песковых озёр и типографией. Наверное, из-за того, что помимо самого старика только я знал украинский язык. Провели тёмные сговоры. Поселили меня в гостинице «Днестр» с указаниями «вести себя так, как просит того украинское правительство».

— Пожалуйста, без генетических запутанных словно паутина шелкопряда связей. Что там дальше?

Den’ 09-go oktjabrja 65-go goda

Starik Kazimir Oginskij dal mne eščё odnu ustanovku — pisat’ svodki isključitel’no latinicej.

Ljubopytno, tret’i sily ne vmešivalis’ v ètot konflikt, čto bylo na ruku obeim vraždujuščim storonam. Stolknovenija slučalis’ vsё reže, količestvo ranenych svodilos’ k nulju, no ni odna iz storon ne dostigla postavlennych zadač. Poljaki L’vova ne byli razgromleny, no i železnodorožnyj vokzal povstancy tak i ne zachvatili.¹

— У него почерк и так неразборчивый, так он ещё и латиницей начал писать. Юморист. Как он будет выписан, я его на курсы каллиграфии запишу.

— Небось за свой счёт? — засмеялась Софья. — Продолжаем чтение.

— Читай без меня, я тут в его каракулях каких-то разглядел особенность одну. Сейчас проверю и присоединюсь к тебе, — Илья пошёл за письменный стол, перебирать уже многократно рассмотренные листы.

Софья продолжила. Оставалось всего ничего.

День 11-го октября 65-года

Сегодня проснулся в семь утра. Выглянул в окно. Моё внимание привлекла девочка, на вид тринадцати лет. Она стояла почти рядом с дорогой, на саму проезжую часть она поставила мольберт и что-то усердно писала на холсте. Так себе зрелище с утра, но вот к ней подошёл украинский патруль. Двое парней-студентов Политеха. Я их сразу узнал: бандеровцы Осип Мельник и Микола Гайдамаков, единственные бандеровцы, которые поддерживали со мной хорошие отношения. Вижу, что они расспрашивают девочку. Я выйду сейчас и улажу ситуацию, мало чего можно ожидать от студентов-нациков.

Я пригласил девочку к себе в номер гостиницы, осознано иду на такой риск. Старик Казимир такого мне точно не простит.

– Спасибо вам, молодой человек. Сама я бы не справилась. Они как-то двусмысленно предлагали мне пройти с ними в комендатуру, – говорила девочка, когда мы поднимались в номер.

– Да не надо благодарности. Ты мне вот что скажи, – я протянул ей стакан с молоком и бутерброды с маслом, – Ты чего в такую рань вышла? Знала же, что патруль ходит здесь.

– Знала, в этом месте вид хороший, особенно утром. Хочется сохранить на холсте этот прекрасный вид.

– Так ты у нас художница? — я аккуратно, по всем правилам этикета откусил пряник.

– Это всего лишь хобби. Кстати, я так и не знаю имя своего спасителя.

– Я предпочитаю фразу «гражданина, который спас от произвола украинцев».

– И всё же, как вас зовут? — девочка постепенно начинает улыбаться мне.

– Андрей.

– Очень приятно, Андрей. Я Соня Зимина. Мои родители работают в Чернобыле, здесь я живу одна, иногда меня навещают бабушки и дедушки. Можешь тоже меня навещать. Я живу недалёко отсюда, на улице Шопена. Знаешь где это?

Вот последние слова меня особо насторожили. Юноша, на вид лет шестнадцати-семнадцати (из-за происходящей здесь хуйни я забыл свой биологический возраст, на очереди потеря психологического возраста, малые эпилептические припадки, и пожалуйста — «Я пришёл к тебе с приветом, утюгом и пистолетом…») приходит в гости к тринадцатилетней девочке, пусть даже по её воле. Конечно, Соня Зимина, родители которой работают в Чернобыле, очень красивая, я никогда прежде таких красивых девочек не видел ни здесь, во Львове, ни в Варшаве и нигде более. Аккуратно собранные в два хвостика длинные каштановые волосы, доходящие ей почти до талии, ростом она чуть ниже меня, ангельское личико, есть румяны на щёчках, а когда она улыбается, на щёчках хорошо видны ямочки. Невольно самому хочется улыбаться в ответ этой девочке.

– А точно можно? А то мне сейчас слегка неловко: девочка сама меня приглашает к себе в гости, даже не будем делать поправку на сложившиеся обстоятельства, – надо же мне было разъяснить ситуацию.

– У тебя разве есть девушка? — вопрос, окончательно поставивший меня в тупик. И именно в тот момент, когда я начал подносить кружку с чаем-кипятком.

Что же ей ответить? Со мной такое впервые: любой ответ влечёт за собой последствия, которые, как я вижу ещё оставят хорошо различимые отпечатки в моей жизни, и без того потрёпанной работой со стариком Казимиром и Дональдом.

– А у тебя разве есть молодой человек? — Решил избрать не очень хорошую тактику ответа вопросом на вопрос, сразу отмечаю, что и здесь я последствия не просчитываю.

– А я первая спросила, – ответила Соня уже на повышенном тоне.

– Нет, – личное бессознательное ответило вместо меня.

– А почему? — девочка снова смягчилась в голосе.

Что ей отвечать? Мне совершенно не хочется портить разум этого ангелочка, но бессознательное всё чаще указывает мне, что девочка красива и хороша. Так и слышу у себя в голове распевы «Она а-а-а-ангел, она а-а-а-ангел…» Я не помню, сколько времени прошло с вопроса Сони, но я ответил:

– Давай я тебя провожу до дома? Патрули раза два на неделе заглядывают в номера гостиницы.

– Ну проводи меня, Андрей, – с улыбкой ответила Соня.

Здесь я оставляю дневник без присмотра, предвкушая выволочку от старика Казимира, и сопровождаю Соню Зимину, родители которой работают в Чернобыле, домой. Думаю, что весь путь я буду смотреть на неё, любоваться ангельской красотой.

«Я ему с самого начала понравилась?», — думала Софья, вспоминая обстоятельства, при которых они познакомились.

День 30-го октября 65-го года

Информация от старика Казимира, отправленная мне, судя по дате, в субботу, вызвала у меня двойственную реакцию: в руководстве польского ополчения всё чаще звучат мысли о бессмысленности восстания и возможности заключения мира и представлении всех зачинщиков перед украинским судом. Я прекрасно понимаю, что в эти списки входят и старик Казимир, и Пекинский сотоварищи, и даже я сам. Согласно украинскому законодательству, за попытку насильственного захвата власти, максимальным наказанием является пожизненное лишение свободы в какой-нибудь захирелой, гнусной колонии особого режима. Но чутьё подсказывает, что власти припишут преступления необоснованные, абсурдные, местами нелепые, чтобы поляков смогли законно приставить к стенке и подарить каждому несчастному граммы свинца. Такая перспектива меня ни капли не устраивала, ведь я не только себя подставлял под острие украинства. За эти дни, что я навещал в жёстких комендантских условиях Соню Зимину, я успел к ней привыкнуть, привязаться. Мы беседовали абсолютно обо всём: о культуре, спорте, о конце света, даже о сексуальности, о которой мне было очень неловко говорить в присутствии тринадцатилетней девочке. Оказалось, она знает слегка больше фактов, касающихся этой пикантной темы, чем я.

– Ты мне так и не ответила на мой вопрос, – вспомнил я нашу первую встречу.

Соня всё улыбалась, изредка приглаживая свои волосы.

– Какой?

– У тебя есть молодой человек?

Тут я совершил тактическую ошибку, улучив момент для питья горячего чая с бергамотом.

– Комплексуешь из-за того, что про сексуальность я знаю больше тебя?

Случилось то, что случилось. Слизистая рта мне это не простит. В течение добрых двух минут я кашлял, пытаясь избавиться от чая в дыхательных путях. Соня очень ласково и сильно стучала мне по спине, после чего она применила способ Геймлиха, от которого я стал вдыхать воздух со звуком икающего суриката. После чего она снова села напротив меня и продолжила пить чай с бергамотом, лукаво подмигивая мне. Чего она хочет этим добиться? Показать, что она более образованна, чем юноша на вид лет шестнадцати-семнадцати? Меня даже это не волнует так, как собственно моё отношение ко всему происходящему. Я не могу точно описать своё состояние, удивительно, не находятся слова, которые максимально точно смогли бы охарактеризовать мою внутреннюю картину… А если это болезнь? Всегда отбрасываю этот вариант, потому что такая симптоматика ни к какой известной медицине и психологии болезни не подходит. А если это… любовь? Неужели я влюбился? И как поступать далее? Объясниться Соне, или мучиться дальше, держа свои чувства, ранее мне неизвестные в себе?

– Знаешь, Соня, – решился я начать свою отчаянную попытку признания в любви, – я прежде никогда не знал таких образованных девочек, которые спокойно могут говорить с парнями на такие щекотливые темы. Со мной такое впервые, но я не знаю, как это описать.

– Ты уж постарайся, Андрей, нет ничего во Вселенной, что нельзя описать даже одним словом, – Соня всё так же сохранила улыбку на лице.

– Только ты не подумай, что я с приветом в голове и по жизни.

– А ты постарайся.

– Хорошо, я постараюсь, – я сделал паузу и начал, – Соня, мы с тобой знакомы вот уже четыре дня, мы с тобой уже всё на свете обсудили. И мне часто кажется, что я тебя знаю гораздо дольше, не четыре дня. Я… я… я люблю тебя, Соня. Не умею слова связывать, в первый раз у меня такое.

Соня молчала. Даже кружку с чаем поставила подальше. Она смотрела попеременно на меня и в потолок. Если я впервые объяснялся в любви девушке, то Соня впервые слушала объяснения в любви от парня. Всё-таки у неё не было молодого человека. Мы долго молчали. Я решил прервать молчание:

– Я, наверное, пойду.

– Уже уходишь, Андрей? — помрачнела Соня.

– Украинский патруль – это не только два парня, – вымолвил я, – я ведь не каждого украинца могу послать на хер.

– Завтра придёшь ко мне? — спросила Соня.

– Если ты, конечно, будешь рада меня видеть.

– В силу вскрывшихся обстоятельств, у меня на тебя появились планы.

Я от удивления бегло осмотрел дом Сони. Вот ситуация, даже не успел оценить квартиру. Двухкомнатная, светлые обои, люстры, похожие на цветки белой лилии, фортепиано… Ух ты, инструмент. Чёрный полированный. Соня поняла, что я приковал свой взгляд на нём:

– Беларусь.

– Что? — я повернулся к Соне.

– Инструмент называется так. «Беларусь». Хорошие были инструменты. Недавно возобновили производство. Этот, кстати, – Соня открыла крышку фортепиано, – четвёртый из новой партии. Давай я тебе сыграю. Вот я неумелая, даже не устроила тебе экскурсию по своему жилищу.

Соня села за инструмент, я снова вернулся к столу. Она сыграла вальс, я не слышал его ранее, но этот вальс был великолепным. Сонины пальцы плыли над клавишами, её тело в такт музыке двигалось, помогая вжиться в музыку. Я старался лишний раз не дышать, музыка была очень красивой.

– Знаешь композитора? — спросила Соня по завершении игры.

– Даже предположений никаких нет, – ответил я.

– Грибоедов.

– Который дипломат и драматург.

– Именно.

– Ранее не слышал этого вальса.

— А ты умеешь играть?

– Не буду скрывать, сам я тоже играю, семь лет оттачивал своё умение игр: джазовые этюды Дворжака, вариации на тему Коли Паганини, марши разные.

– Сыграй мне.

Честно говоря, мои руки давно отвыкли от клавишной муштры.

– Обязательно, но в другой раз, Соня.

Она мне подмигнула:

– Ловлю на слове, – немного подумав, ещё добавила, – Андрей. Уже пойдёшь?

Я кивнул.

– Хорошо, но для начала закрой глаза, – попросила Соня.

– Что же ты ещё задумала?

– Просто закрой глаза, – на этот раз более настойчиво потребовала Соня.

Я закрыл. Наступило молчание. И тут я ощутил лёгкое прикосновение тёплых губ на лбу. Вегетативная нервная система первая оценила этот приятный подарок от Сони Зиминой, девочки, которая играет на пианино так же хорошо, как и пишет осаждённые пейзажи древнего Львова.

Как дошёл до гостиницы не помню.

Софья тихо расплакалась, чтобы не привлекать внимание Ильи.

«Боялся, глупыш», — думала она, прижимая листки к сердцу.

День 06-го ноября 65-го года

Казимир и Пекинский меня разбудили ни свет ни заря.

– Поднимайся, спящий красавец, – грубым многократно сломанным голосом крикнул старик, – Типография сворачивается, Проект переезжает в другой город.

Я, не открывая глаз, спросил:

– Ку…куда, дядя Казимир?

– Эвакуируемся в Люблин. И поторопись, если не хочешь оказаться в числе военных преступников. Завтра украинские парламентёры здесь подпишут Акт о независимости Львува.

– Тогда я иду, только халат накину.

– Рубашку наденешь. Лучше смирительную, – ответил Пекинский.

День 07-го ноября 65-го года

В торжественной обстановке представители Украинского государства и польской диаспоры города Львова подписали мирный договор. Через два часа картографы начали печатать карты с новым государством в Европе — Вольный город Львов. Первые паспорта граждан Вольного Львова получили Казимир Огинский, Дональд Пекинский и Андрей Синеозёрный, то есть я. Паспорта, дающие нам права граждан, чтобы тайно продолжить работу типографии.

День 08-го ноября 65-го года

В гостях у Сони Зиминой я сыграл старинную музыку советских композиторов, о которых Соня не знала. Так получилось, что мы болтали до трёх часов ночи. Потом мы засыпали в обнимку на диване, либо же на полу рядом с фортепиано. И это — только начало. Я в это верю. Придёт время, и я сделаю ей предложение руки и сердца.

— Соня, — подошёл Илья, — почему ты улыбаешься как первоклассница на выпускном?

— Он у меня такой глупыш, но я его всё равно люблю. Он такой зайка, он ведь ко мне каждый день приходил, — мягко ответила она.

— Понятно, не хочешь узнать, что я узнал из пиктограмм нашего общего товарища?

Софья с грустью в душе вернулась в действительность и принялась слушать Илью.

— Я так и знал: в одном из документов Андрей указывает об адресе того самого «Гнезда», места, куда он спрятал какой-то кейс с валютой. Я сверил с данными из своей пурпурной папки. Оказывается, хозяином «Гнезда» является Дональд Пекинский, как я полагаю, он и есть тот самый Селезень. Так же есть ещё одно совпадение из моих списков: Кисточкиным является Карл Белосельский-Белостокский, главный художник этой самой типографии, но он, к сожалению, пропал в Польше, и никаких следов. Не исключаю, что он уже мёртв.

— Каковы будут наши действия сейчас? — спросила Софья.

— Предлагаю отправиться в это самое «Гнездо», — с уверенностью ответил Илья. — И чем раньше мы туда отправимся, тем будет лучше. Не забывай, что тот полковник тоже может об этом знать.

Софья понимала, что в эту погоню вступили и они сами, и сотрудники органов безопасности. И что любой неверный шаг может обернуться расстрелом всех причастных к этому сложному делу. И если Илья предлагает узнать правду, то необходимо сегодня же выезжать по указанному адресу, не понимая, что там может их ожидать.

— Мы выедем за полночь, — уточнила Софья.

— Добро, — поддержал Илья и добавил, — а ужин перед поездкой будет?

Примечания

1

Старик Казимир Огинский дал мне ещё одну установку — писать сводки исключительно латиницей.

Любопытно, третьи силы не вмешивались в этот конфликт, что было на руку обеим враждующим сторонам. Столкновения случались всё реже, количество раненых сводилось к нулю, но ни одна из сторон не добилась поставленных задач. Поляки Львова не были разгромлены, но и железнодорожный вокзал повстанцы так и не захватили.