Ткани мира

Кирилл Алексеевич Андрюшин, 2023

Простой студент при загадочных обстоятельствах оказывается в больнице с серьёзными травмами. За ним охотятся офицеры государственной безопасности, подозревая его в совершении огромного количества противоправных деяний. Оказывается, простой парень, принадлежащий к благородному дворянскому роду, живущий в век многочисленных высоких технологий при примитивной политической системе мира, сшитого как ТКАНЕВОЕ ПОЛОТНО, не такой уж и простой. Плохо ли это?

глава 8

— Ну не плачь, родная.

— Я не плачу, солнышко. Всё, не плачу, улыбнулась Софья Апостолу. — Смотри, я тебе принесла кое-что.

Апостол хотел потереть ладони, но, вспомнив, что то, что раньше было ладонями ещё перебинтовано, сказал:

— В другой раз, не хочу рисковать.

Софья по-детски захихикала. Апостол так же улыбнулся невесте.

Среди прочего Софья принесла: гору шоколада «Kinder», маленький блокнот и грифельный карандаш повышенной мягкости, а также застывшие мармеладные кисти рук в медицинских перчатках, приготовленные Софьей собственноручно.

— Мармеладные ручки? — Апостол недоумевал и смеялся одновременно. Он знал, что его любимая Софья при любом поводе найдет, как издеваться в хорошем смысле над ним. — Что я ими делать буду?

— Я решила, солнышко, что тебе стоит научиться самому бинтовать ладошки, — Софья погладила Апостола по голове, по слегка жестковатым чёрным волосам, которые Андрей и в мирное, обычное время расчёсывал раз в два дня. — Илья просил передать тебе пару ласковых.

— Я и не удивлён, — громко засмеялся Апостол, — кудрявый всегда неровно дышал в мою сторону, аж в голове отдавало. Родная, скажи мне вот что, мною заинтересовались?

Софья тут же прекратила все поглаживающие действия и отдалилась от Апостола. Она, конечно, хотела разузнать про деньги, про знакомых-убийц, про всё, что он задумал, даже про планируемый им конец света, но инициативу перехватил сам больной.

— Насколько мне известно, да.

Апостол потянулся к тумбочке, показывая, что он хочет взять оттуда. Софья не сразу, но поняла этот жест и открыла тумбочку. Он указал на белый кожаный ежедневник, который всегда носил с собой и который чудом не попал в руки сотрудников органов безопасности. На ежедневнике лежала связка медных ключей от всех замков в рабочем кабинете их квартиры. Апостол сказал, что большинство ответов, интересующих, как и органы госбезопасности, так и Софью, и возможно Илью Малышева находятся именно там. В числе прочего он упомянул, что с двенадцатилетнего возраста он работал с Казимиром Огинским над грандиозным проектом, равных которому ранее не было и не будет никогда. Секретное название проекта — «Ткани мира». Софья открыла ежедневник на титульном листе, где каллиграфическим почерком было написано это название. Своё откровение Апостол завершил словами:

— Я не хотел подвергать тебя большому риску, связанному с твоим знанием о проекте. За всеми нами шла настоящая охота, причём не только здесь, но и везде, где бы мы не разворачивали нашу работу. Думаю, — Апостол сделал большую паузу, чтобы обнять невесту. Поражённая тайнами деятельности Софья сама приблизилась, обняла Андрея и заплакала, — ну не плачь, солнышко, со временем ты поймёшь, почему я скрывал это от тебя. Львовское восстание. Я думаю, что ты догадываешься, что это отчасти наших рук дело.

— Я знала, — смогла только сказать Софья. — Андрюша, мне совершенно по барабану, какой деятельностью ты занимаешься. Не это главное для меня, пойми, родной, — Она снова заплакала. — Ты знаешь, что главное для меня.

— Знаю, зайка, — Апостол шептал на ухо, — я тебя сильно люблю, и никто не сможет нам помешать, нашей большой любви.

Их губы встретились. Они всегда целовались со всей страстью, со всем желанием бросить всё к чертям, перебраться в Западную Белоруссию, построить большой дом с фонтаном и жить в уединении, забыв предыдущую жизнь и умереть в глубокой старости в один день во сне. В своих кругах они были самой завидной парой, их боялись и уважали. Апостол никогда не появлялся на мероприятиях различного уровня без Софьи. Да и на встречах они бывали недолго, пообщавшись с деятелями, они вежливо уходили и отправлялись домой, либо в усадьбу, что в деревне Сокол в трёх километрах к северу от города.

— Мне пора, родной, — после нескольких минут поцелуя, Софья тихо сказала, — Прости, что не могу быть дольше.

Апостол мягко поцеловал Софью в лоб и ответил:

— Да, родная, но через два дня мы снова будем вместе. Давай до осени мы покинем город. Только ты и я. И никого. Никаких университетов, никаких оркестров. Закроемся в усадьбе.

— И что же мы будем там делать, авантюрист ты мой? — Софья подмигнула.

— Я не могу раскрыть все мои планы сразу, но одно тебе гарантирую: скучно нам точно не будет.

Они снова крепко поцеловались.

Софья медленно пошла к выходу. Ей не хотелось оставлять своего возлюбленного, но правила госпиталя есть правила госпиталя.

Она закрыла дверь в палату и направилась в сторону выхода.

Дождь давно закончился, кое-где дорога уже высохла, солнце в закате осветило молочно-розовым цветом город, который полным ходом готовился ко сну. Софья ждала такси, ведь свою машину она оставила у музыкального училища. Такси всё не подъезжало, но зато к ней подошёл мужчина средних лет в форме полковника службы безопасности.

«О, вот и подъехал воронок к суду», — подумала Софья, вглядываясь в больные желтоватые глаза.

— Гражданка Зимина. Моя фамилия Черкашин. Контора государственной безопасности.

Софья, сделав наглое выражение лица, протянула обе руки, сложенные вместе. Черкашин, однако, не оценил этот жест неизвестно доброй ли, злой ли воли.

— Уберите руки, я не за этим. Если понадобится, на каждого из ваших друзей найдётся браслет. Я пришёл поинтересоваться у вас.

— Один. Лишь. Вопрос, товарищ полковник, — Софья оставалась наглой и возмутимой.

— В этом городе есть родственники у Синеозёрного?

Софья призадумалась. Апостол не упоминал, что в этом городе у него могут быть родственники. Они ведь вместе приехали из Львова. Не без помощи Казимира Огинского, ныне покойного.

Софья собралась ответить, но к ним подъехал синий «Мерседес». Из него вышел Илья Малышев, не в настроении.

— Всех не пересажаешь, полкан! — бросился к Черкашину Илья.

— Малышев, угомонись и вернись к штурвалу, — Софья очень громко крикнула, что даже зеваки на противоположной стороне проспекта остановились, чтобы посмотреть на продолжение, которого никто не планировал.

— Ладно, гражданка начальник, сажусь за штурвал. Дорогу покажешь — Малышев вернулся в автомобиль.

— Гражданка Зимина, — отозвался наконец–то Черкашин, — вы не ответили на мой вопрос касательно…

— Есть, но он умер и его захоронение никому не известно. Прощайте, товарищ полковник… — Софья не успела проститься, так как Илья выдавил газ на полную, и «Мерседес» стремглав понёсся по проспекту в сторону недостижимого горизонта, оставив полковника в раздумьях.

— Соня, — спокойным голосом спросил Илья, — а чьё мёртвое местоположение так и не известно никому.

— Ну как ты мог такое забыть мог, кудрявый мальчик? — Софья так же оставалась наглой, — один из родственников Андрея, старый Казимир Огинский.

— Ну.

— Умер он.

— Это понятно, что умер он. Что с того?

— В том то и мистика, что пышных похорон не было, потому что человек и при жизни стал мрачной легендой, но так и никто не знает, где могила.

— А зачем её искать? Пусть прах покоится с миром, грех тревожить могилу.

— Ты это скажи украинским националистам! — Софья перешла на крик.

Илья сразу замолчал.

Молчание затянулось. Пять минут тишина господствовала в салоне машины.

— Как он?

Софья не ответила.

— Ты обиделась?

— Нет.

— Он что-то сказал? Или ты не спрашивала его про Пекинского и Збарскую?

— Нет. Но он дал мне свой ежедневник, — Софья достала из сумки упомянутую вещь, полученную у Апостола.

— Вот ты молодец. Как я сразу не додумался. Он ведь всегда с этой книжулькой ходил, хоть на концерт, хоть в туалет. Ну, что там, читала уже?

— Только первую страницу, — Софья открыла на титульном листе ежедневник и показала Илье.

— «Ткани мира»? — он громко прочитал, — звучит как название магазина ковров в Пакистане.

— Прекрати свои двусмысленные шутки. Мне они не нравятся.

— Так Андрей всегда так двусмысленно шутит при тебе и при мне. Особенно про мою национальность, как будто мы, евреи, что-то плохое ему сделали.

— Сделали, — Софья ответила с уверенностью в своей правоте. — Нас создал ваш Бог.

— Мля-я-я, вот ты и фрукт, Зимина. Подъезжаем к тебе.

— Поднимешься со мной, жидок, — с ухмылкой сказала Софья.

— Это ещё зачем? Запрёшь в вашем ботаническом саду? Чтобы я умер из-за недостатка кислорода? — Илья начал впадать в панику.

— Я тебя и на парсек не подпущу к декабристам Андрея, он за них спросит даже с Верховного Правителя, и ты про это очень хорошо знаешь. — Софья, видимо, огорчилась. — Должен кто-то расшифровывать пиктограммы Андрея.

— Ты это про записи из его кабинета. Так у него там замков больше, чем в Госбанке. — Илья скептически и не без обоснований заметил, что любые, пусть даже маломальские записи, пометки, просто каракули, а почерк Апостола нельзя иначе охарактеризовать, он скреплял семью печатями с гербом дворянского рода Огинских и запирал на замки, которые можно было открыть лишь медными ключами, выполненными в единственном экземпляре.

— А это нам на что? — Софья с лицом добытчика потрясла перед носом Ильи связкой ключей Апостола.

— Так нечестно, — Вскрикнул Илья, — это дискриминация.

— Заткнись и иди за мной!

— Яволь, Herr оберштурмбанфюрер.

— Свой «Herr» будешь показывать малолеткам, что на Авиаторной стоят как Почётный гвардейский караул.

— Да заткнулся я. Веди меня в вашу Империю старины…