Зачем учить математику

Иван Александрович Гобзев, 2016

Школьник, страдающий нервными тиками и кучей комплексов, пытается быть таким как все. Что у него получится, когда отец алкоголик, матери никогда нет дома, а учителя в школе заставляют делать то, что противно твоей природе? Да ещё и любовь – конечно, несчастная, потому что ну кому может понравиться неполноценный. Впрочем, любовь творит чудеса. Особенно, если это любовь к директору.Содержит нецензурную брань.

Признание

Сегодня на уроке русского Тихонов читал «Одиссею» Гомера. Была там строка, которая ему особенно нравилась: «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос». То есть наступило утро, заря окрасила небо и землю. И вот Гомер, всякий раз как дело заканчивалось ночью, затем обязательно сообщал: «Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос», точь-в-точь одними и теми же словами. Эта фраза, как волна, вздымала и опускала, мчала вперёд и откатывала назад, задавая ритм чтения и вводя в транс. Он оказывался там, на далёких, затерянных островах, на бесконечных пирах ахейцев, на их кораблях в страшную бурю, в пещере циклопа Полифема и на ложе Цирцеи. Мда, дорого бы он дал, чтоб оказаться на ложе Цирцеи или Калипсо! А лучше всем вместе, втроем. Ух… От страстного холодка, пронзившего его внутренности, он зажмурился и поёжился.

— Лёша, — позвал его Титяев. — Лёш!

— Чего, — не оборачиваясь, бросил Тихонов, с неохотой вылезая из объятий богинь.

— Можно тебя попросить стих для меня написать? От моего лица. Мне Наташа Громова нравится, хочу ей послать.

— Ладно, сейчас, — важно ответил он.

Открыл тетрадь по русскому на последней странице, взял кончик ручки в рот и задумчиво вперился вдаль — поверх доски, на которой неутомимая Надежда Павлова чертила какие-то чудные вещи. Он не любил долго мучиться над сочинением стихов и доверялся наитию, внезапному порыву и полёту мысли.

— Есть! — вдруг сказал он и бросился писать.

В нашей школе триста душ,

Все хотят со мною в душ.

Только я тобой одной

Брежу тёмною порой.

Я улыбчив, светел, мил

Бороду ещё не брил.

Гекторовна Алевтина —

И та сохнет, как скотина.

Даже старый наш физрук

Со мной держится без рук,

И физичка так проста,

Хотя сука ещё та.

Так что, Громова, давай

Мы любви устроим рай.

Пусть Стаханов отдыхает,

Я же лучше — каждый знает!

Напрасно ему шептали, шипели и кидали в него бумажки, он ничего не замечал, с головой погрузившись в стихи. Сейчас для него ничего не существовало — ни учителя, ни одноклассников, ни школы, ни этого мира. Он и сам стал бестелесен и бесплотен, как дух, можно сказать, его здесь не было.

— Тихонов! Лёха! Палево! Шухер! — предостерегали его отовсюду.

Но всё напрасно. Надежда Павловна уже некоторое время не вела урок, а стояла со странной улыбкой над Тихоновом, глядя на его взъерошенный затылок, и молча ждала, пока он завершит. Едва он поставил точку под последней строфой, она спросила:

— Лёша, ты закончил?

— Да, вроде, — растерянно ответил он, поднимая голову и медленно соображая, что к чему.

— Отлично! В таком случае, я на досуге почитаю! — И Надежда Павловна лёгким движением выхватила тетрадь.

Сзади раздался тихий смех Титяева. Денисов развел руками — типа, мы же тебя предупреждали! Массажин похлопал его между лопаток, как бы ободряя.

Остаток урока Тихонов провёл с чувством случившейся катастрофы.