У. Рассказы и повести

Дмитрий Ардшин

Короткие и длинные, странные и пространные истории, замешанные на мистике, фантастике, натурализме, магическом реализме, сюрреализме, приправленные абсурдом. Иными словами, короче и проще говоря, – сказки (с намеками и без них) для взрослых.

6

…В десять утра, прервав мои мучительные размышления над романом, в квартиру завалился сантехник с черным потертым дипломатом. Не разуваясь и разнося повсюду запах перегара, он протопал в туалет и радостно спросил:

— Ну и что у нас здесь?

Аккуратные черные усики придавали Василию сходство с известным голливудским актером. Мне чем-то сразу стал неприятен этот молодой мужчина с добродушным щенячьим взглядом. И дело было не столько в его приподнятом состоянии. Не так уж он был и пьян, чтобы встревожить, или вызвать к себе отвращение. Причина заключалась в чем-то другом. Так или иначе, мне захотелось поскорее от него избавиться. А тот, судя по всему, никуда не торопился.

— Между прочим, до Вас в этой квартире обитала одна молодая особа, — сняв крышку бачка, Василий осторожно прислонил ее к стене. После этого он извлек из дипломата разводной ключ и стал что-то подкручивать внутри бачка. — Девушка была похожа на баскетболистку и тоже жаловалась на унитаз. Она говорила, что этот шум по-настоящему ее пугал…

— Так что же там не так? — довольно грубо перебил я Василия и демонстративно зевнул.

— Между прочим, барышня эта была совсем не баскетболистка, — продолжил Василий, совершенно не обращая на мои слова внимания. — Она обучала студентов русской литературе и даже защитила диссертацию. Какие-то там тенденции в творчестве Ахматовой… Вы читали Ахматову?

— Не помню, — прислонившись к дверному косяку, процедил я. От сантехника исходила непонятная угроза. « Но этот парень даже мухи не сможет обидеть!» — мысленно уверял я себя, глядя на сгорбленную спину Василия. Я был сбит с толку: чем же он мне так насолил?

— Невыразимым горем звучала музыка в саду, — певучим голосом продекламировал Василий. — Невыразимое горе… — обернувшись и блаженно зажмурившись, повторил он. Вздохнул и опять погрузился в недра бачка. — Да… Такое не выдумаешь. Такое прокачивают через сердечный клапан и пишут собственной кровью.

— Может быть, хватит на сегодня лирических отступлений? — с глухим раздражением потребовал я. Но сантехник опять меня не услышал.

— А я ведь тоже балуюсь стихами, — Василий улыбнулся и подмигнул мне, как заговорщик заговорщику.

Внутри меня что-то оборвалось, и в голове зашумело, заклокотало.

— Иногда, знаете ли, нахлынет… — продолжал Василий. — Вот, например… Кап, кап… тяжкий удар. Рвет кран жизнь, словно нить…

— Что, в конце концов, произошло? — почти прокричал я.

Василий вытаращился на меня, хлопая длинными ресницами и подергивая черными усиками.

— С кем? С барышней что ли? — недоуменно переспросил он.

— Да причем здесь барышня! — меня передернуло. — Что случилось с этим… ну как его… — и тут я запнулся, стушевался, внезапно забыв, как называется то, что налаживал Василий. Такое со мной иногда случается, когда эмоции захлестывают. Впрочем, что греха таить, такое бывает и в спокойном, нормальном, так сказать, состоянии. Просто слово… Заурядное слово. Не имя актера, или название диковинного напитка, а вербальный ярлык обезличенной вещи вдруг вылетает из головы. Может быть, и писать то я начал только из-за того, чтобы преодолеть эти странные приступы забывчивости.

Василий, сжав в руке разводной ключ, боязливо уставился на меня, как на придурка, от которого можно ожидать всего.

— Ну, этот как его… мистер… — брякнул я и окончательно смутился, побагровел.

— Мистер? Какой еще такой мистер? — лицо Василия поглупело, вытянулось.

— Да не мистер… черт его возьми… а этот… — я отчаянным кивком указал на У.

— А-а, Вы об этом! Так бы сразу и сказали… — Василий, облегченно выдохнув, заулыбался; усики растянулись в тонкую черную черточку. — Это клапан полетел. Я, конечно, его подогнул, приладил. Но долго он не протянет, — констатировал Василий, убирая разводной ключ, кусачки, синюю изоленту, отвертку в дипломат. — Лучше купить новый. Хотя… — Василий задумчиво смолк, барабаня тонкими пальцами по вдавленной крышке дипломата.

— Что, значит, хотя? — я насторожился.

Василий загадочно усмехнулся, глядя в пол.

— Новый клапан окажется ничем не лучше старого. Эти клапана, будь они неладны, одноразовые, как шприцы, презервативы и наша жизнь.

— И что же теперь мне прикажете делать? — растерянно спросил я, семеня вслед за Василием по коридору.

— Менять всю систему — не оборачиваясь, бросил Василий. — Купите что-нибудь импортное. Советую — Испанию. У них и слив приличный, и все остальное сделано как у людей.

— Надо подумать… — сказал я, хмуро глядя на Василия. Он застыл на пороге.

— Ну-ну, думайте. Только не очень долго. Та барышня тоже все думала, с хозяйкой советовалась, а потом раз — и сгинула… С Вас… — Василий назвал причитающуюся ему сумму, пнув коленкой дипломат, который тихо звякнул.

Расплатившись, я захлопнул дверь. Хотелось кричать. Рвать на себе волосы. Биться головой о стену. Я вдруг отчетливо понял, что ничем не отличаюсь от водопроводчика. Он — это я. Моя копия. Отражение мое. А я — это он.

Слишком много вокруг развелось гениев. Слишком многие метят на место творца. Желая, хоть чем-то отличаться друг от друга, хотя бы оброненной в мир стихотворной строкой, люди достигают прямо противоположного эффекта: они становятся клоунами — клонами.

Я — всего лишь один из многих и навсегда останусь одним из многих, человеком из толпы. Я никогда не стану успешным. Всю жизнь буду завидовать этим инопланетянам, но никогда таковым не стану. И мне остается только одно: графоманить, мучиться, маньячить над словом. А у них, успешных есть все остальное: целый мир.

«Господи! Что я творю? — в отчаянье думал я и со сцепленными за спиной руками метался по комнате, как зэк по камере. — Мне скоро тридцать шесть, а я занимаюсь, черт знает чем. Ведь этот роман, будь он проклят, никому не нужен. Даже мне он не нужен!»

Я бросился к столу, пытался забыться, но, конечно, не смог выдавить из себя ни строчки. Хотя в квартире стало тихо-тихо. Проклятый водопроводчик…

И только когда, оправдывая неутешительный прогноз Василия, проснулся, прочистил горло, запыхтел, заголосил У, я встряхнулся, пришел в себя, воспрянул духом.

Ничего… Ни все еще потеряно. Я еще заявлю о себе. Вот только бы утихомирить этого бормотуна из уборной…