У. Рассказы и повести

Дмитрий Ардшин

Короткие и длинные, странные и пространные истории, замешанные на мистике, фантастике, натурализме, магическом реализме, сюрреализме, приправленные абсурдом. Иными словами, короче и проще говоря, – сказки (с намеками и без них) для взрослых.

3

Вначале мая этого года время споткнулось и застряло на одном дне. День тянулся и тянулся. Бесконечно. Монотонно. Кто-то невидимый и беспощадный брал сверло, делал из моей головы решето, зажимал ее в тиски и сдавливал, сдавливал, отчего мозг сочился через просверленные дырки. Я перепробовал все: водку, снотворное, и даже снотворное с водкой — но мигрень не отступала.

Врач, больше похожий на мрачного судью, долго и нудно расспрашивал меня, а потом выписал направление в диагностический центр. Словно приговорил… Но я туда так и не доехал и никакие анализы не сдал. А вдруг, действительно, у меня опухоль и не где-нибудь, а в мозге? И что тогда? Что меня ждет? Я остекленел от страха. Все чаще задумывался о том, о чем думать не стоит.

Но чем дольше я думал о финале, тем бессмысленней он выглядел, оборачиваясь то ли Хармсом, то ли Ионеско. А может Джойсом. Я ведь очень давно перестал чувствовать себя по-настоящему живым, навсегда застряв в захолустном, оцепенелом городке, где бесконечно и монохромно тянется один и тот же день. А потому опухоль, если она во мне и зреет, — это масло масляное, тавтология Танатоса.

Боль отступила. Осталась только свинцовая тяжесть. Отчего голову трудно было удержать прямо: она все время норовила запрокинуться за спину, или упасть на грудь.

— Грибоедов хватит дрыхнуть! Где договор на поставку комплектующих? — орал мне в ухо начальник отдела.

А вскоре погиб один мой давний знакомый. Ехал по трассе, не справился с управлением, кувыркнулся в овраг, умер, не приходя в сознание. Говорили, что прихватило сердце, и что он был пьян. Еще говорили, что совсем не он был за рулем, а какая-то студентка-первокурсница. Одно не вызывало сомнения: я выступил поручителем, когда Дмитрий Сергеевич ухватил кредит, чтобы открыть производство по разливу минеральной воды. Я долго не соглашался, но Сергеич уверил, что дело плевое, то есть сто процентное, а поручительство — это так, ради проформы, на случай форс-мажора, а какой может быть форс-мажор, если скважина не далеко от города, все справки и разрешения получены, налаживай линию и качай… «А когда ты будешь брать кредит, я за тебя поручусь. Гаденыш! — это он не мне, а тому типу, что зазевался на дороге. — Накупили машин, а ездить, так и не научились!»

Меня почему-то покоробило, как сослуживцы отнеслись к смерти этого человека… После обеда в четверг позвонил крупный заказчик, переговоры с которым до недавнего времени вел Дмитрий Сергеич. Телефонную трубку схватила одна пожилая сотрудница и на вопрос клиента, где Дмитрий Сергеич, женщина, машинально чиркая карандашиком на клочке бумаги, сказала: «Он умер. Теперь я за него» Вместо фразы: «Он умер» — эта женщина с лицом, обтянутым желтым пергаментом, с тем же равнодушием могла сказать: «Он вышел ненадолго», или: «Он уехал в командировку», или: «Он уволился». Я подумал, что так же и обо мне совсем скоро скажут, чиркая огрызком карандаша: он вышел, причем — весь.

Моя жена, узнав о том, что на мне повис внушительный долг перед банком, закричала:

— Я давно подозревала, что ты — полный лопух! Тебя развели как последнего придурка! — она заплакала, повалившись на диван.

Я пытался ее успокоить, но близко не подходил:

— Никто не виноват, что так получилось… Все образуется.

— Образуется?! — воскликнула она и швырнула в меня босоножкой на платформе; я увернулся, танкетка угодила в дверь. — Ничего уже не образуется! Не хочу тебя больше видеть! Убирайся!

Выйдя из подъезда, я остановился у мусорного контейнера. В нем копошились два дворовых кота — черный и рыжий. Оба были тощие, злые, противно так мяукали. Заметив меня, они выпрыгнули из мусорки и метнулись в разные стороны. Я ничем не отличаюсь от этих котов, подумал я тогда. Они хотят одного: выжить, набить себе брюхо. Так же и я. Удержаться на плаву, быть таким как все. Жратва, деньги — вот все что мне нужно. Отличаются только размеры помоек: у кого-то она чуть больше, у кого-то чуть меньше. И выхода нет.

Мне стало тоскливо и тошно. Я посмотрел на часы, — было половина шестого вечера, — и решительно направился в универсам через дорогу. В универсаме было душно, играла назойливая музыка. Я завернул в хозяйственный отдел.

— Есть ли у Вас бельевая веревка? — спросил я у продавщицы.

Блеклая светловолосая девушка, не отрываясь от калькулятора, кивнула.

— Она крепкая? — поинтересовался я, нависая над прилавком.

Девушка замерла на секунду, покосилась на меня и опять кивнула.

Больше спрашивать было не о чем. Надо было решаться. Но я медлил, переминался с ноги на ногу, скользя взглядом по отверткам, выключателям, розеткам, лампочкам…

— Мужчина, через пять минут я закрываюсь на учет, — нетерпеливо произнесла продавщица.

— Пожалуй, я лучше в другой раз загляну, — сказал я, отрываясь от прилавка.

— Вам видней, — девушка пожала плечами, склонилась над кассой, в которой что-то щелкнуло, захрустело, и толчками полезла чековая лента, сворачиваясь в рулон.

«Неужели мне больше нечего желать? — думал я, бредя к выходу. — Неужели все кончено?» И вдруг, увидев в газетном киоске бульварное чтиво, я вспомнил о своей мечте. Мечте, которая не давала мне покоя долгие годы. Я схватил газету «Из первых рук», нашел рубрику «Сдаю», зажмурился и ткнул наугад пальцем.