Пять шагов навстречу

Джули Дейс, 2020

Любовь – последнее, что они желают и первое, чего не хотят. Это простое слово соткано из боли, предательства и лжи. Избегать влюблённости – их жизненное кредо. Хорошая репутация, планы на будущее – это всё не про него. Мэйсон Картер – тот, от кого окружающие бросаются в бегство. Он не даёт слабину и уворачивается от стрел Купидона. Возможно, за внешностью бездушного хулигана скрывается гораздо больше? Находка для создания семьи, вера в хорошее – это всё не про неё. Трикси Лейтон – девушка с реальным взглядом на мир. Она не ждёт чуда и не верит словам. Она способна постоять за себя независимо статусу оппонента. Возможно, за силой и гордостью скрывается тонкая ранимая душа? Содержит нецензурную брань.

Глава 2

Мэйсон

Амфитеатр настолько переполнен, кажется, последующие входящие попусту сядут на шею друг друга. Но не я. Моё местечко свободно. Собственно, на него и приземляется моя светлость и величество. Женские руки тут же скользят по плечам, и я подмигиваю Треку, который занимает соседнее.

Он одобрительно улыбается и стукает мой кулак в знак приветствия.

— Какие планы на вечер?

— Грандиозные, — провозглашаю я.

В синих глазах отражается веселье, и я заранее знаю, что он что-то задумал.

— Поточнее, Картер.

— Занимаюсь с отцом.

— Составить компанию?

— Собрался гонять мячик по полю в одиночестве?

— Могу перестроиться и принять боксёрскую веру.

— Дерьмовая идея.

— Да ладно, твой отец способен перешить меня.

Не прошла минута, как от общения со мной хотят вынести выгоду. Вот, каких людей никогда не смогу перевести в ранг «друг».

— Вряд ли, — отрезаю я.

Трек молчаливо соглашается и расслабляется в кресле.

Единственный человек, который не напрашивался на тренировку или знакомство с моим отцом — Ди. Это вторая причина, по которой держу каждого на расстоянии вытянутой руки. Практически каждый решил, что может воспользоваться и войти в круг моей семьи. Каждый думает, что мы — друзья. Могу подыграть до поры, до времени. Что касается Ди: мы знакомы с юношеских лет, пересекались лишь на соревнованиях. Но по счастливой случайности, его занесло в Нью-Йорк, где встретились. Последующее время он всегда был рядом и не торопился нарушать личные границы, ко всему прочему, не набивался в приятели. Ди — мой разум. Я — его эмоции.

Достаю наушники из кармана и заглушаю нудную лекцию профессора группой I Prevail и песней Stuck In Your Head.

Я закрываю глаза. Плевать на вселенную до тех пор, пока музыка наполняет внутренний мир. Когда заключительные мягкие аккорды раздаются в ушах, приоткрываю веки и встречаюсь с золотисто карими на другой стороне амфитеатра. Подмигиваю своей вчерашней стриптизерше, она, в свою очередь, отворачивается к профессору.

Проклятие, девчонка крепкий орешек.

Даже отсюда замечаю прозрачный блеск на пухлых губах. Небрежно раскиданные локоны по плечам, струятся по белой футболке, поверх которой накинута джинсовка военной расцветки. С удовольствием мог пройтись взглядом по идеальным ножкам, но они прячутся под столом. К счастью, рыться по воспоминаниям не приходится, я отчетливо помню каждый изгиб её тела. Зрительная память удостаивается отдельной чести.

Вытаскиваю наушники и пихаю Трека локтем.

— Ты нигде не видел ту девчонку с третьего ряда напротив? Блондинка, белая футболка и джинсовка.

— Какая из них?

— Джинсовка военной расцветки.

Трек находит цель.

— Вроде нет, — мне не нравится, что его похотливый взгляд продолжает изучать её. — Она ничего. Сколько?

— Неделя.

— Ты не разведёшь её за неделю, — я хочу врезать ему из-за громкого тона, но подавляю желание.

— Ты её не знаешь.

И он протягивает ладонь под столом.

— Пари?

— Иди на хрен, мне есть, чем заняться.

— Как хочешь.

Я продолжаю следить за девушкой, которая больше не поворачивается в мою сторону, а если и делает это, то взгляд встречается с моим и выражает полное безразличие. Но в одном точно уверен: в заинтересованности. Черт возьми, другого не дано. Ко мне подкатываю даже те, у кого имеются парни. Мои знакомые парни. Каждая из них априори опустилась ниже плинтуса, если мы станем теми, кто должен возродить человечество — я буду тем, кто погубит окончательно. У меня принципы, и первое: не трахаться с чужой девушкой. Именно я знаю, насколько это дерьмово. Именно я стал тем, кто по незнанию делил одну девушку с другим почти год. Клятвы, пустые слова о любви и прочая хрень от неё — гребаное разбитое сердце и душа от меня.

Эмили. Та, кто кардинально поменяла и помогла дойти чёртовой точки невозврата. Того Мэйсона, который доверял и впускал в жизнь любого больше не существует. И никогда не будет. Любовь — ложь.

Из неприметной девушки она превратилась во всадника Апокалипсиса. Та сука, которая разгуливала по коридорам школы со своей свитой, больше не была моей тихой спокойной Эмили. Я создал Дьявола. Дьявола, который кувыркался с моим лучшим другом и который на тот момент был в отношениях с моей сестрой. Чертова Санта Барбара под названием жизнь.

Новый прилив ярости настигает внезапно, из-за чего приходится уносить ноги.

Десятки взглядов прожигают спину. Нет необходимости подносить спичку, чтобы бомба с моим именем рванула и уничтожила всё в радиусе мили.

Из аудитории вылетаю, как из горящего здания, а в следующее мгновение от костяшек на пальцах до плеча ползёт агония. Физическая боль — ничто, когда орудует душевная. Словно в органы впиваются когтями, раздирая их долго и извращённо. Оппонент не даст ответ, потому что представляет собой стену, но боковым зрением замечаю движение.

Рон смотрит на меня с ядовитой усмешкой и тем же ядовитым блеском в зелёных глазах. Именно ему, мать вашу, в эту секунду приспичило шагать мимо.

— Картер, у тебя окончательно фишку дунуло?

— Отсоси, — рычу в ответ.

— А это кто? Твоя новая потоскушка? — продолжает он.

Приходится оглянуться, чтобы застать ту самую блондинку, которая с мрачным выражением переглядывается между мной и Роном. Дебил, в свою очередь, не затыкается.

— Ну, и как она?

В следующую секунду кулак впечатывается в его челюсть, и за пеленой перед глазами, улавливаю железный привкус крови на языке.

Кретин успел зарядить мне.

Но это первый и последний раз, потому что дальше всё как в тумане. Эмоции берут верх, а руки принимаются за работу. Меня как минимум исключат и лишат всех званий, но ярость сильнее. В это мгновение последнее, о чём могу думать — исключение из спортивного сообщества. Я хочу избавиться от душащей злости.

Вокруг талии обвиваются руки и пытаются оттащить. Крики смешиваются в одно неразборчивое брюзжание, но не могу остановиться. Я получаю каплю возмездия. Ублюдок давно бестолково трепал языком и сегодня поймал вспышку.

— Картер! — грубый мужской бас вырывает из состояния аффекта и тело каменеет. — Я жду ваших родителей! Сегодня!

Глаза ректора метают искры чистейшего безумия, а это говорит о том, что моя студенческая жизнь могла завершиться прямо сейчас.

Я отшатываюсь от Рона, который в луже крови, и не могу проглотить страх, поселившийся в груди.

Я только что мог убить человека. Живого человека, чёрт возьми, человека за то, что он попал под горячую руку и трепанул лишнего о той, кого не знаю. Я не знаю даже её имени!

Проклятие!

Сбрасываю руки с талии, но эта же рука огибает запястье и тащит за собой.

Толпа провожает нас с диким ужасом, застывшим в глазах и на лицах, и расступается в стороны, как только делаю шаг. Среди них Трек, который не торопится идти следом. Вот ещё одна причина, по которой у меня нет друзей. Весь этот жалкий сброд не способен на дружбу. Они никогда не кинутся ни в огонь, ни в воду. Они всегда будут искать выгоду. Они — чёртова грязь под ногтями, не стоящая внимания.

Валюсь на кресло и утыкаюсь лицом в окровавленные ладони, расставив локти по коленям.

Все внешние звуки померкли, осталась пронизывающая тишина. Она может свести с ума.

Руки в крови, тупая боль в костяшках и ноющая в грудной клетке. Всё напрасно. Трата времени. Трата сил. Трата себя. Внутри прежний гнев, непонимание, отрешение. Но у меня есть совесть, уйти могу самостоятельно.

Я поднимаюсь на ноги, вслед чему звучит резкий возглас:

— Сядь!

Фокусирую взгляд на знакомой незнакомке и морщусь.

— Какого черта тебе надо от меня?!

— Сядь обратно, — она без колебаний указывает на кресло и выражает абсолютное спокойствие. Обо мне такое сложно сказать.

— Ты кто такая? Отвали на хрен!

Желание вырваться из клетки настолько велико, что могу пройти сквозь стены. Я чувствую себя подобно заключённому. Это не то, чего хочу. Я не тот выдающийся студент, зубрящий днями и ночами. Мне нужна грёбаная свобода. Здание душит.

— Сядь, Картер! — снова верещит сирена, и я фыркаю, повернув лишь корпус, когда распахиваю дверь.

— Ты кто, мать твою, такая? Скорая помощь?

— Трикси, — говорит она, словно поинтересовался именем.

— Мне плевать на твоё имя, Трикси, как и на остальных в целом. На каждого из них. Ты ещё не поняла?

— Кого ты строишь, Картер? Стива Роджерса¹?

Что?! Я же не ослышался?

— Отвали на хрен, Трикси. Так понятней?

— Дай мне помочь тебе! — её голос надрывается, и я почему-то не могу противостоять.

Делаю шумный вздох и возвращаюсь обратно.

Девушка делает шаг и медленно садится на колени, поставив в ногах аптечку. Лишний раз радуюсь, что её глаза не на уровне моих.

Приходится проглотить гордость и сжать челюсти. Ещё немного, и раскрошу зубы.

Смочив вату жидкостью из бутылька, она рассматривает мой подбородок и разбитую губу, после чего едва касается рассечения. Я почти не дышу, несмотря на острое жжение и горящие лёгкие. Поднимаю взгляд и сверлю стену над её макушкой.

Неспешные, мягкие касания разжигают давно забытые чувства, и я отстраняюсь в сторону, чтобы не ощущать тёплое дуновение, аромат и прикосновения. Мне не нравится уединение с ней ровно так же, как нравится. И особенно не нравится, что она стоит на коленях между моих ног.

— Оно того стоило?

— Да, — сквозь зубы, беспристрастно заявляю я.

Девушка качает головой, её глаза вновь находят мои. В них вижу собственное отражение. Это плохо. Чертовски плохо.

— Я могу сама за себя постоять.

Я поднимаюсь с кресла и направляюсь к выходу, оставляя её в том же положении.

— Просто скажи спасибо, — вкладываю в эти слова всю чёрствость и сухость.

Открываю дверь и делаю шаг за порог, избавляясь от крови с помощью футболки. Когда голос за спиной произносит ранее предложенную мною благодарность, закрываю дверь и делаю вид, что не услышал.

Первый поворот и кулак врезается в стену, вокруг костяшек тут же образуются новые кровоподтёки, а тупая боль напоминает о себе с двойной силой. Но я рад её почувствовать.

— Дерьмо! — цежу себе под нос.

Быстрые глухие шаги, эхом отзывающиеся в стенах коридора, говорят о приближающемся человеке. И это последнее, чего хочу. Никого не желаю видеть.

— Даже не думай сваливать! — орёт за спиной Ди, из-за чего автоматически торможу.

Ди буквально налетает, хватает за футболку и сжимает в кулаках. От него разит злостью и непониманием.

— Какого хрена ты творишь? Ты хоть понимаешь, что мог убить его? Ты хоть понимаешь, что нарушил правила? Очнись, черт возьми, Картер!

На последних словах он срывается на крик.

— Я ухожу, — сбрасываю его руки и разворачиваюсь, чтобы уйти.

— Твой отец сейчас приедет. Если не будешь присутствовать, тебя везде исключат!

Останавливаюсь и бросаю на него взгляд через плечо.

— Не везде.

Продолжаю путь, и когда дохожу до выхода, слушая шаги друга за спиной, не успеваю положить ладонь на дверную ручку, потому что она распахивается.

Внутри всё взрывается.

Я разочарован и зол, что может быть хуже?

Легко.

То, когда видишь это во взгляде самого близкого человека. Того, кто с детства был тем самым идолом, кумиром, идеалом мужчины, мужа, друга и отца.

Взгляд папы выражает только одно: разочарование. Несколько секунд, он смотрит на меня, после чего переводит взгляд на Ди. За гулом в ушах, я не слышу их диалог, но это наверняка вопрос о произошедшем. Когда ладонь отца ложится на плечо — вздрагиваю.

— Пошли.

Медленно киваю и сам не понимаю, как, но следую за ним. Успеваю уловить хлопок по спине от Ди, как знак поддержки. Он не был рядом в те злополучные минуты срыва, но пришёл сейчас. Более чем уверен: он сделал это, как только услышал мою фамилию или имя. Достаточно инициалов, чтобы Ди пулей прилетел в то место, где буду я.

На горизонте появляется Мэди, её голубые глаза наполняются сожалением и огорчением. Это добивает. Разочарование от отца, огорчение от сестры, негодование от друга. Осталось увидеть маму и Эйдена. Мне отлично удаётся губить всё живое вокруг.

— Ты в порядке? — запыхаясь, спрашивает она, вцепившись в мою руку.

Всё, что могу — выдавить кивок.

— Что произошло?

На этот раз отрицательно кручу головой. Никто не поверит моим словам. Я не врезался в дверной косяк и, тем самым, не разбил губу. На кулаках не краска, а кровь. Они разбиты. Футболка в кровоподтёках, а не рисунках. Картина красноречивей некуда.

— Найди Ди. Потом поговорим, — это всё, что могу сказать.

Мэди хлопает широко распахнутыми глазами, и отец кивает, соглашаясь с просьбой. Но моя сестра не такая послушная, как многие того желают. Конечно, она остаётся с нами до тех самых пор, пока не доходим до кабинета ректора.

— Мэди, уходи, — говорит отец, угрюмо смотря на неё.

— Я буду с Мэйсом!

— Оставь нас.

— Но пап…

— Мэдисон, не время спорить!

Несколько секунд она борется с упрямостью и просовывает ладонь в мою, сжав, как делала всегда.

Немой жест означает, что мы всегда были, есть и будем друг у друга в любом случае, при любом исходе и в любой ситуации. Всегда рядом. Что бы ни произошло, только вместе. Мне не приходится выдавливать улыбку, Мэди всё поймёт без слов.

Целую каштановую макушку и киваю, отпустив ладонь.

Ещё сотню раз оборачиваясь, она наконец-то скрывается за поворотом, а ладонь отца вновь ложится на моё плечо.

— Что сделал? — без осуждения, спрашивает он.

— Избил Моринсона.

— Насколько сильно?

— Я не помню.

Даже если мои слова разочаровывают ещё сильнее, он прячет всё за непроницаемой ширмой.

— Что произошло?

— Заступился за девчонку. У кретина язык слишком длинный.

— Враньё, — он сдавливает моё плечо. — Что ещё?

— Я был на взводе, он ляпнул лишнего про меня, потом про неё. За это выхватил.

— Что ещё я должен знать?

Многое, что я не говорил тебе за эти годы.

— Ничего, — как можно спокойнее отвечаю я.

— Стой тут.

С этими словами, отец заходит в приёмную, а я закидываю голову назад и выдыхаю всю тяжесть, упавшую на плечи.

Занимаю место на лавочке и не пытаюсь примкнуть ближе к кабинету, чтобы подслушать, а наоборот заглушаю посторонние звуки новой порцией музыки. В таком положении провожу пятнадцать минут. Все мимо идущие — обходят стороной, словно могу сорваться с цепи и в один счёт открутить их головы. Скажу, что они правы. Но смешнее то, что это делает мужская составляющая. Женская продолжает строить глазки и глупо улыбаться, как будто одна из них таким способом может растопить проклятую глыбу льда внутри, которую называют сердцем.

Ни одна из них.

В тут же памяти всплывает образ Трикси, который зачем-то сохранился.

Я трясу головой и отправляю его в мусорный бак. Получается неважно, потому что она снова и снова появляется, когда закрываю глаза.

Первым из кабинета выходит ректор, а за ним отец. Оба смотрят на меня, и приходится встать, убрав наушники.

— Мистер Картер, вам чудом повезло, — говорит мужик, но его серо-голубые глаза говорят об обратном. Он спит и видит, как избавится от меня. — Вторая сторона не имеет никаких претензий, но это вовсе не означает, что их не выдвинет университет. Четыре месяца остаётесь после лекций и помогаете в библиотеке.

Я фыркаю, взглянув на отца. Тень улыбки отражается на его довольном лице.

— Это шутка? Я покроюсь пылью и помру от передозировки скукой.

— Каждую неделю жду сочинение по заданной книге, которую для вас подберёт миссис Райт. Вы беспрекословно выполняете любое её поручение. В ином случае грозит отчисление. Я понятно изъясняюсь?

— Ещё бы, — сухо отзываюсь я.

Дортон жмёт ладонь отца, и они прощаются короткими кивками.

Я не жду, когда ректор скроется.

— Дерьмо. Я в дерьме. Обложился дерьмом.

— Считаешь отчисление лучшим решением? — интересуется отец, когда направляемся к выходу.

— Считаю это хренью из всей существующей хрени. Я окончательно двинусь.

— Повеселись там.

— С кем повеселюсь? С правой или левой?

Отец бросает предостерегающий взгляд.

— Ты ничего не скажешь? Не прочитаешь нотацию? Нравоучения? Не поставишь на путь истинный?

— А что я должен сказать?

— Не знаю.

Он останавливается и поворачивается ко мне лицом.

— Тебе двадцать два, а не двенадцать. Это твоя жизнь. Твои решения. Если хочешь отчисления — иди и сообщи об этом. Если хочешь уехать за решетку — иди и добей его. Если хочешь разрушить себя и своё будущее — продолжай в том же духе. У тебя неплохо получается. Ни я, ни Лиз, ни Мэди, ни Эйден, никто не будет мешать. У тебя своя голова на плечах и, если не хочешь жить в дерьме, возьмись, черт возьми, за мозги. Ты не маленький мальчик, а я не твоя нянька. Ты вырос и можешь отвечать за проступки самостоятельно так же, как я отвечал за свои. Я уже говорил, что в твоём возрасте стал отцом. Я взял на себя ответственность за жизнь твоей мамы, твоей сестры и твоей. За нас всех. За наше будущее. Я не хотел плыть по течению и стремился поменяться в лучшую сторону. У тебя ещё есть время.

Эти слова способны добить какого-нибудь слюнтяя и подкосить слабака. Но не меня. Я всегда ценил честность. Лучше услышу правду, чем получу нотации о том, как правильно жить, что делать и как дышать.

Он продолжает движение, и я тороплюсь догнать.

— Подожди!

Отец смотрит на меня через плечо.

— Я не буду говорить Лизи.

— Я не об этом. Знает мама или нет — ничего не поменяется.

— Что тогда?

— Спасибо.

— За что?

— За то, что моим отцом являешься ты.

— Я старался, — усмехается он, благодаря чему теплеет на сердце.

— Я не хочу знать о том, как ты старался с мамой.

— Ты сам говорил, что это естественно.

— Да, и вообще-то, это ты говорил. Я не хочу вести речь о сексе между родителями.

— Ладно, вас принёс аист, а Эйдена нашли в капусте.

— Что за нахрен?

— Ты же не хочешь думать, что это был секс.

С неприкрытой насмешливостью смотрю на него, вышагивая нога в ногу.

— Получается, за всю жизнь ты трахался дважды. Вот же дерьмо, старик.

Получаю подзатыльник и смех отца. Мы снова на одной волне, которую я берегу, как зеницу Ока. Мой лучший друг снова мой лучший друг, это ощущение находит отклик в душе и белый платочек, которым смеясь, подтираю слезки радости.

Примечания

1

Стив Роджерс — борец за справедливость и один из самых смелых супергероев киновселенной Marvel.