Наследники Мишки Квакина. Том IV

Влад Костромин

Сборник «Наследники Мишки Квакина. Том IV».Является продолжением сборников «Наследники Мишки Квакина» том I – II – III. Вас снова ждут веселые и забавные, а порой и страшные, приключения юных костромят Пашки и Влада, их заумного хвастливого и скаредного отца, чопорной строгой и экономной матери, глупых жадных родственников и разнообразных деревенских друзей.

Сапоги мертвеца

— Владик, ты что, завшиветь хочешь? — спросила мать. — Сходи, почисти навоз.

— А какая связь? — Пашка вытащил свой верный ежедневник и помусолил карандаш.

— А связи никакой, — развела руками мать, — просто навоз надо чистить кому-то. Иди и чисти, — пнула меня ногой. — Язвенник проклятый!

— У Влада язва? — оживился Пашка.

— Пока нет, но со временем…

— Доброе утро, горбатый герой, — отец с песней вошел в прихожую, — здравствуй, горбатый герой. Возвращение дяди Васи, — он растопырил руки, как горилла.

— Сыскался! — мать всплеснула руками. — Явилось горе наше, не запылилось!

— Хорошо живем, — отец уселся на табурет, — борщ есть и котлеты на второе.

— Вить, ты чего? — мать с подозрением принюхалась.

— Раньше сапоги с мертвых снимали, — разглагольствуя, отец достал из сумки сапоги и водрузил их на стол.

— Это как? — Пашка был от рождения любопытен.

— А вот так: шлепнули тебя, — отец сложил два пальца и ткнул ими в лоб Пашке, — и все, сапоги твои забрали.

— У меня нет сапог.

— Может поэтому, — посмотрел на нас задумчиво, — вы пока и живы, что у вас сапог нет. У немцев сапоги были удобные: кожа, широкие и с подковками — чечетку танцевать можно, а тут — какие пришлись. Но ничего, если начистить как зеркало, то можно будет выходить в люди, как Максим Горький.

— Бери сапоги батины и иди чисти хлев, — прервала демагогию мать.

— Это большая честь, — важно заявил Пашка.

— А ты, — мать ловко отвесила Пашке оплеуху, — иди за ним и записывай. Будешь как фронтовой корреспондент. Хроника пикирующего бомбардировщика, все дела. А ты, Витя, про сапоги мне расскажешь…

— А сапоги? — спросил я.

— Сапожник завсегда без сапог, а директору без сапог нельзя, — отец подтянул сапоги к себе. — Горбатые не терпят суеты.

— Иди без сапог, — мать дернула меня за плечо, — трудности закаляют характер.

— Пап, а ты у кого их спер? — спросил Пашка.

— Почему сразу спер? Мог же и купить…

— За какие шиши ты их купил? — подозрительно прищурилась мать.

— Ну, не купил… Все равно…

— Откуда сапоги, Вить? Ты не юли, скажи нам.

— В общем, заезжал я к Нинке. Смотрю, в коридоре сапоги стоят. Ну я их и того.

— Ворюга ты, Витя!

— Не своруешь, где возьмешь? — отец пожал широкими плечами.

— Нинка твоя клуша еще та, сидит в своей общажной пердильне безвылазно, но может же и догадаться, что ты сапоги увел.

Старшая сестра отца тетя Нина Свечкина с дочкой Лариской жили в Клиновске, в общежитии карандашной фабрики, с общей чадной кухней, где было не пройти от изрезанных столов и колченогих стульев, и одним туалетом и умывальником на весь этаж. У них было две с половиной комнаты. То есть их комната и комната покойного мужа — Васи, с которым тетя Нина разошлась незадолго до его смерти. Комнаты были расположены напротив друг друга, в конце коридора, поэтому они выгородили пространство между комнат и поставили дверь. Там стол обеденный и холодильник, типа импровизированной столовой. Почему-то это помещение они называли куркурятником. А перед этой дверью, с внешней стороны коридора, стоял большой и тяжелый деревянный ящик с двумя навесными замками для хранения картошки.

— Не догадается она, — без особой уверенности ответил отец. — Вот про сковородку может и дотумкать…

— Какую еще сковородку? — испуганно спросила мать.

— На кухне чья-то сковородка стояла… — отец вытащил из сумки сковороду и поставил на стол, — почти новая. Не пропадать же добру?

— Ты совсем тронулся?! Хватаешь, как сорока, все, что плохо лежит!

— А что они? Трудовому человеку! Борща! Нет, не допустим! — он грохнул кулаком по столу.

— Опять нажрался, — понимающе вздохнула мать.

— Почему сразу нажрался? Пива выпил с Филипповичем в буфете заводском.

— Пива? Там пивом не пахнет!

— Директор работает не только головой, но и печенью! Пиво без водки — деньги на ветер. Имею право! Я секретный космонавт! А они? Борща! Я не позволю! Ах, самарский макарон, виноватая я, виноватая я, ну а Мюллер — свинья, — запел отец.

— Вить, у тебя белочка! Какой ты космонавт?!

— Секретный! Мне может даже орден дадут!

— Секретный орден? — уточнил Пашка.

— Нет, орден не секретный, — мечтательно сказал отец, — перед всем Политбюро вручат.

— В дурке тебя вместе с Наполеоном положат. Галстук надел! Еще бы очки нацепил, падла!

В дверь деликатно постучали. Она приоткрылась, в прихожую заглянул наш сосед Колька Лобан, бывший тогда у отца шофером.

— Здравствуйте, Егоровна. Здравствуйте, хлопцы. Владимирыч, куда крышку девать?

— Какую еще крышку? — тихо спросила мать.

— Это… — потупился Лобан, — самое… того… этого… От гроба.

— Ка-ка-ка-ко-го г-г-г-роба? — начала заикаться мать.

— Ну, — Лобан смущенно мял кепку, — Владимирыч…

— Витя, — громко прошептала мать, — ты с покойника сапоги снял?

— Почему сразу снял? — отец обиженно отвернулся к окну. — Почему сразу с покойника?

— Так что с крышкой делать? — напомнил о себе сосед.

— Поставь на веранде, — решился отец.

— Не вздумай! — взревела мать. — Горбатые угодники!!! Совсем с ума посходили, падлы купоросные!!! Вить, у меня уже с вами обморочное состояние!

— А у меня прединфарктное! — парировал отец.

— А я что? — Колька втянул голову в плечи. — Владимирыч сказал.

— Своей головы у тебя нет? Если Владимирыч скажет с крыши прыгать, будешь прыгать?

— Ну, он же директор, надо прыгать.

— Я власть! — отец потряс кулаком. — Все прыгнете! Я им не позволю! Гробы, понимаешь, эти ставить! Вот! — показал в потолок дулю.

— Витя, ты меня саму скоро в гроб загонишь. Зачем тебе крышка?

— Младшой в ней будет спать, — подумав, объяснил отец. — Не так холодно, как на полу.

— Придурок ты, Витя! Дундук!

— Так я пойду? — напомнил о себе Лобан.

— Иди, Коля, и хорошо подумай над своим поведением, — мать чопорно поджала губы.

— А я что? — сосед попятился. — Владимирыч сказал, а я…

— Коля, уйди с глаз моих долой! Витя, а ты не думай, что легко отделаешься!

— Сама же говоришь, что если ниточку вокруг пальца можно обернуть, то ее выбрасывать нельзя.

— Так-то ниточка, а тут натуральный гроб.

— А степная трава пахнет порохом, — заголосил отец и, прихватив сапоги, ушел в спальню.

— А батю скоро в дурку заберут? — спросил Пашка.

— Вас всех троих туда заберут, у вас тоже с мозгами того, — мать покрутила пальцем у виска. — Вы тут все с приветом.

— А там хорошо кормят?

— Я откуда знаю? Что ты лезешь со своими дурацкими вопросами? Спроси у своего приятеля Моргуненка, у него папаша там лечится. Идите, крышку спрячьте, чтобы она глаза нормальным людям не мозолила.

— Куда? — спросил я.

— Куда угодно, лишь бы я об нее не спотыкалась.

Мы отнесли крышку на погреб и спрятали в зарослях малины.

— Один удар по голове, — вспомнил Пашка фразу отца и стукнул меня по голове, — второй по крышке гроба! — пнул крышку и дико захохотал.

— Потише ты, вся деревня слышит.

— Думаешь, в ней удобно спать?

— Не знаю, там же доски, — я пощупал крышку, — жестко.

— А если постелить тряпку?

— Правда хочешь в гробу спать?

— А что? Буду как Ленин.

— Попробуй.

Мы взяли украденную простыню, постелили под нее сена и Пашка, закрыв глаза, улегся в крышку, сложив на животе руки.

— Ну как я?

— Ну…

— А что это вы тут делаете? — из сада выбрался лучший Пашкин друг Шурик Моргуненок.

— Вот… — ответил я.

— Пашка помер? — Шурик схватился за висевшую на рубашке октябрятскую звездочку и попятился.

— Ну…

— Помер!!! — Шурик кинулся бежать.

— Хорошо пошутили, — брат открыл глаза. — Бате понравится.

— Наверно. А вот мамке нет.

Бегущий домой Моргуненок встретил жену Лобана — Нинку.

— Тетя Нина, Пашка Костромин помер!

— Давно пора, — пробурчала соседка. — От костромят одни беспокойства и шум. Когда, гоаворишь, похороны?

— Не знаю.

— Ладно, беги, порадуй мамку.

Лобаниха еще с Пеклихлебов была дружна с тетей Ниной Свечкиной. Она кинулась в дом, заказала межгород и скорбным голосом сообщила о смерти племянника. Свечкина позвонила нам. Мать взяла трубку.

— Слушаю, — она всегда относилась к телефону настороженно.

— Ой, Валь, это ты?

— Да, я, Нин. Что ты хотела? — подозревая, что звонок вызван отцовской кражей, осторожно спросила мать.

— Ой, какое горе, горе какое!!! Как же вы там?

— Нормально… А что стряслось?

— Горе какое, какое горе! Еще мамка не знает.

— Вот же клуша, — в сторону сказала мать, а в трубку спросила:

— Что случилось-то?

— Павлик-то, Павлуша наш! Кровиночка! Ой, Господи, что делать то?

— А что делать?

— Хоронить, Валь, хоронить. Что тут теперь сделаешь?

— От кого хоронить? Зачем?

— В землю, Валь, ой, не могу! — Свечкина зарыдала в голос, работая на публику — стоящих в коридоре общежития соседей.

— Нин, у вас в роду все психические? — строго спросила мать.

— Валь, я тебя понимаю, у тебя шок. Я не обижаюсь, поверь. Так когда похороны?

— Чьи?

— Пашкины.

— Нин, как проспишься, так и звони! — мать грохнула трубкой об аппарат. — Больная! Вся в брата!

Телефон снова затрезвонил. Мать осторожно подняла трубку.

— Слушаю.

— Тять Валь, это я, Лариска. Теть Валь, я вам сочувствую.

— Ларис, себе посочувствуй — тебе лечиться надо, вместе с твоей мамашей.

В трубке пошептались.

— Теть Валь, мы понимаем, вы сейчас не соображаете ничего.

— Ларис, что тебе надо?

— Когда похороны?

Мать закатила глаза и устало вздохнула.

— Чьи?

— Пашкины.

— Это Витька такую дичь сочинил?

— Нет, у нас его давно не было. Это Лобаниха позвонила и сказала.

— Нинка кошкодавница еще та, нашли, кому верить. Жив Пашка, что б ему пусто было! Жрет, как пылесос.

— Да?.. — в трубке снова озадаченно зашептались. — А его можно услышать?

— Носится где-то, паразит припадочный. Где я его ловить буду?

Трубка зашепталась.

— А вы не могли бы позвонить, когда он придет?

— Нет, не могу! — отрезала бережливая мать. — У нас денег нет, межгород из-за всякой ерунды заказывать. Скажи спасибо дяде Вите, он все спускает на учебу. У вас все?

— Ну…

— У вас что нового? — внезапно вспомнила она о хороших манерах.

— А у нас-то, у нас! Вы не поверите! К мамке мастер пришел с фабрики, а у него сапоги сперли!

— Какой ужас.

— И не говорите! А еще соседа хоронили, а кто-то крышку с гроба упер.

— Это как?

— Она в коридоре стояла, в комнате места не было.

— У вас там сплошь сумасшедшие какие-то, — мать покосилась в сторону спальни. — А вы еще всяких дур вроде Лобанихи слушаете.

— Пашка точно живой? — трубку взяла тетя Нина.

— Живой, Нин, не дождетесь. — Раздался звонок от калитки. — Ладно, мне пора, кого-то черти принесли.

Мать вышла из дома, прохрустела шлаком по дорожке, отперла калитку. За ней стояли Лобаниха и Моргуниха в черных платках.

— Ой, Валь! — Лобаниха кинулась опешившей матери на шею и начала рыдать, пропитывая слезами блузку. — Что делать?

— Держись, Егоровна, — вставила Моргуниха, — надо крепиться.

— Эпидемия просто, — задумчиво сказала мать.

— Это заразно? — соседка отпрянула.

— Судя по всему — да. Медицине подобные случаи известны.

— Ой, что делается, — плакальщицы попятились.

— Нин, а с чего ты взяла, что Павел умер?

— Ну так как же? — Лобаниха посмотрела на Моргуниху. — Саша же сказал, он сам видел.

— Саша скоро к своему папе отправится, в соседнюю палату, — отрезала мать. — Павел здоров и прошу прекратить слухи распространять. А иначе… — сделала значительное лицо и показала пальцем в небо, — Виктор Владимирович сообщит куда следует.

— Всем хоботы посверну! — отец услышал сквозь отрытое окно непонятный разговор и на всякий случай напомнил о себе. — Возвращение коленвала!

— Мы пойдем? — испуганно спросила Лобаниха.

— Идите и подумайте над своим поведением, — мать чопорно поджала губы и захлопнула калитку.