Наследники Мишки Квакина. Том IV

Влад Костромин

Сборник «Наследники Мишки Квакина. Том IV».Является продолжением сборников «Наследники Мишки Квакина» том I – II – III. Вас снова ждут веселые и забавные, а порой и страшные, приключения юных костромят Пашки и Влада, их заумного хвастливого и скаредного отца, чопорной строгой и экономной матери, глупых жадных родственников и разнообразных деревенских друзей.

Куку-руку

— Куку-руку — это чуда, лучшая из всех на свете, — пел Пашка, проходя через прихожую.

— Что за чуда? — не понял сидящий за столом отец. — Кенгуру?

— Куку-руку, — гордо отрапортовал Пашка.

— Что это такое? — отец коснулся его лица длинным языком сигаретного дыма.

— По телевизору показывали, — очки Пашки растерянно блеснули.

— Я понимаю, не дебил, в отличие от некоторых, что показывали по телевизору, но что это физически? Конфета?

— Ну…

— Баранку гну и антилопу-гну нагну! — скороговоркой отозвался папаша. — Конкретики в тебе нет, весь в мать. Так не пойдет. Ты должен четко представлять, про что поешь. Например, будешь ты играть в ковбойцев и индейцев и не знать, кто такой ковбой.

— Ковбой он и есть ковбой, — Пашка угрюмо зыркнул по сторонам, но от отца было не так просто отделаться.

— Ковбой — это пастух по-нашему. Вот ты стал бы в пастуха играть? В кого-то вроде Мишки Бобка?

— Не стал бы.

— То-то и оно. Вот видишь, — отец наставительно воздел палец, — учение свет, а неучение, как говорится, открывает только туманные перспективы. Понял?

— Да.

— Молодец. Тебе задание — выяснить, что это за кенгурука такая.

— Как я выясню? — испугался Пашка.

— Думай, на то тебе голова и дана, чтобы выполнять указание отца. Свободен!

Пашка прошмыгнул в комнату, а отец открыл окно и начал задумчиво плевать в гуляющих по двору кур. Пашка начал метаться по комнате.

— Чего ты мечешься, как тигр в клетке?

— Батя сказал узнать, что такое «Куку-руку». Ты не знаешь? — он с надеждой посмотрел на меня.

— Откуда? — я пожал плечами. — Я ее сроду не ел.

— Может, у Шурика спросить?

— Спроси, но вряд ли, он же вообще нигде не был.

— Ничего, попробую, — Пашка в прихожую к телефону и начал яростно накручивать диск.

— Кому звонишь? — отец оставил в покое кур и обернулся.

— Моргуненку.

— Зачем?

— Про куку-руку спросить.

— Глупо, — отец широко зевнул, явив миру зубы, которым позавидовала бы иная акула. — Моргуненок еще больший Маугли, чем вы с Владом. Сроду из деревни не выезжал, и до армии уже не выедет.

— У него папка в дурке, — нашелся Пашка. — Шурик мог к нему ездить.

— Интересная гипотеза, — отец закурил, — поездка Моргуненка с Моргунихой к старому Моргуну вполне вероятна. Но откуда в психушке кука-рука?

— Не знаю, я же там не был.

— Это легко исправить, — мечтательно улыбнулся отец. — Ладно, хватит трепаться. Звони.

— Я звоню, не берет никто.

— Спят, наверное, — папаша снова широко зевнул. — Знаешь, а ведь батя у тебя кто? — прищурился хитровато.

— Гений? — осторожно сказал Пашка.

— Правильно, гений! Звони Рябичу.

— Зачем?

— Помнишь, как вы, паршивцы, ружье у москвича отняли?

— Это Шурик, — привычно сдал друга Пашка. — Это он все! Он меня заставил!

— Какая разница? Главное, что у них родственники в Москве и они приезжают сюда в гости. Могли же и непонятицу эту привезти? Так?

— Точно! — Пашка хлопнул себя по лбу, будто прихлопнув комариху, и начал набирать другой номер:

— Здравствуйте, Сергея позовите. Это Павел Костромин. Здорово, Сергей. Ты куку-руку пробовал? Нет, не кукурузу, куку-руку. Ту, что по телевизору показывают. Видел? Ты ее пробовал? И на что похожа? Говорит, на мороженое, — повернулся к отцу.

— Брешет, — отец затушил окурок, — мороженое не сможет по свету путешествовать, оно же в Африке растает.

— Мороженое не сможет по свету путешествовать, оно же в Африке растает, — продублировал в трубку отцовские слова Пашка.

— Перепутал? Не пробовал? Так бы и сказал. Ну, пока, — положил трубку и вопросительно уставился на отца.

— Нас не обманешь, — отец расплылся в щербатой самодовольной ухмылке. — Не на тех напал, лапоть деревенский. Ишь, чего удумал — нас объегорить.

— Тебя не обманешь, — заискивающе улыбнулся Пашка.

— Это да, я сам любого армянина околпачу. Слушай, у меня еще лучше идея: позвони Лариске. Она выхухоль еще та, наверняка где-нибудь в магазине сперла куку-руку и сожрала.

— Мне межгород не закажут, подумают, что балуюсь.

— То же верно, — встал с табурета и плюхнулся в продавленное кресло возле журнального столика, на котором стоял телефон. Набрал номер:

— Девушка, директор Костромин беспокоит. Соедините с Клиновском, — продиктовал номер. Дождавшись соединения, гаркнул в трубку:

— Лейтенант КГБ у аппарата! Свечкину сюда срочно! — подождал. — Нин, это ты? Виктор Владимирович беспокоит. Лариска далеко? Позови. Ничего не случилось, просто надо спросить, — дождался, пока тетя Нина позвала Лариску. — Лорка, привет! Тут Пашка спрашивает, ты куку-руку ела? Ела? Ах ты, какая умница! И на что она похожа? На вафли? Точно? — изумленно посмотрел на Пашку. — Кто бы мог подумать? — снова заговорил в трубку. — Нет, это не тебе. Ну ладно, гуд бай, — положил трубку. — Вафли, понял?

— А чего тогда куку-руку?

— Не знаю. Наверное, из кукурузы делают, как хлеб при Хрушеве. В любом случае, теперь мы решили загадку и можем о ней забыть.

Не тут то было! Через полторы недели от Лариски пришло письмо. В конверте были вложены четыре пустых упаковки от «Куку-руку». «Я хотела прислать вам „Куку-руку“, но их украли, — писала Лариска, — поэтому высылаю упаковки от них».

— Что же у них там все воруют? — возмутилась мать. — В прошлом году у нее так жвачки украли, одни вкладыши прислала.

— Коммуналка, — с пониманием сказал отец, — все друг у друга тянут все, что плохо лежит.

— Некоторые родственники еще и крышки от гробов умудряются утянуть, — ехидно хмыкнула мать.

— А не надо раззявами быть, — парировал отец.

— А сапоги у Нинкиного ухажера кто прибрал?

— А нечего было их за порогом оставлять. Все равно бы сперли, а так мне какая-никакая, а польза, — отец задумчиво вертел присланные обертки. — И где здесь написано, что вафли?

— Дай Пашке — он в очках, найдет.

Пашка повертел упаковку, понюхал, попытался лизнуть изнутри, но ничего не почувствовал.

— Вафли? — отец внимательно, будто Левенгук, наблюдал за манипуляциями.

— Ну…

— А конкретнее?

— Не знаю, — брат поник головой.

— Но однозначно, что не мороженое, — отец покивал сам себе, — как я и говорил.

После разговора родители потеряли к «Куку-руку» всякий интерес, а вот в голове Пашки возникла очередная авантюра. После прошлой, с подделкой осколка хрустальной пробки от графина под желтый алмаз, принимать в ней участия как-то не хотелось.

— Мы можем их продать, — когда мы варили на костре свиньям корм, сказал брат.

— Что продать?

— Куку-руку, — глаза брата лихорадочно блестели, словно у почуявшей сахар лошади.

— Обертки? Кому он нужны?

— Мы в них вафли засунем! — выпалил Пашка.

— Да ну… — я изумленно смотрел на брата — не ожидал от него такой аферы. — Вафли? Они же больше.

— Обрежем, чтобы влезли, засунем и заклеим!

— Идея интересная.

— А чтобы совсем никто не догадался, мы вафли фломастерами раскрасим!

Меня взяла даже некоторая оторопь: брат открылся с неожиданной стороны.

— Все равно, никто не знает, какие они. Скажем, что нам Лариска привезла.

— И кому ты их продашь?

— Одну Шурику, одну Рябичу, одну Башкиру.

— Там четыре обертки.

— Четвертую ты Оресту продашь.

— Нет, — я покачал головой, — я не буду друга обманывать.

— Подумаешь, — Пашка фыркнул, — обманывать. Мы же не говно положим, а вафлю.

— Все равно, это неправильно.

— Я же своих друзей обманываю, а тебе трудно? — Пашка обиженно надулся, словно клоп. — Брат называется.

— Ты делай, что хочешь, а я друга обманывать не стану.

— Давай тогда Пончику продадим.

— То же самое. Я же сказал, что своих друзей не стану обманывать.

— Я сам продам, ты только не мешай, — подумав, предложил брат.

— Не вздумай!

— Хорошо, тогда продам Верке Лобановой, — кивнул Пашка. — Согласен?

— Попробуй.

Два дня брат тайком раскрашивал украденные у матери вафли, запихнул в обертки и заклеил. Потом позвонил Шурику и назначил встречу в нашем саду. Вернулся довольный.

— За пять рублей продал, — похвастался.

— Молодец. Что дальше?

— Дальше Рябич, — он уселся в кресло у телефона, набирая номер.

К вечеру все поддельные «Куку-руку» были проданы. Брат, ликуя, раз за разом раскладывал на столе деньги, пересчитывая прибыль и свысока поглядывал на меня. Триумф был недолгим. Назавтра рано утром прибежала встревоженная Моргуниха.

— Здравствуй, Егоровна, Пашка ваш Шурику вафлю продал, — выпалила она, едва войдя в дом.

— Вафлю? — ноздри матери начали быстро сжиматься и разжиматься, будто баба-Яга принюхивалась к русскому духу. — Где он ее взял?

— Не знаю.

— Ладно, я разберусь, — зловеще усмехнулась мать. — Это все? — тяжело посмотрела на жалобщицу.

— У Шурика и Мишки (младший брат Моргуненка) все губы синие и языки.

— Зараза!?! — ахнула мать, прижав кулак ко рту. — Эпидемия?!

— Не знаю, — Моргуниха развела руками, — на краску похоже.

— А мы тут при чем? — искренне не поняла мать.

— Так после вафли вашей все, — смутилась Моргуниха.

— Ты, Татьяна, обвиняй, да меру разумей! — мать грозно нахмурилась. — Как от вафли можно посинеть? Это же не черника.

— Не знаю, но сказали, что от вафли.

— Ладно, иди. Я разберусь.

— А деньги? — жалобно пискнула Моргуниха.

— Какие еще деньги?

— Что Шурик за вафлю отдал.

— Он вафлю купил?

— Да…

— Съел?

— Да…

— Какие же тогда деньги? Все же честно. Ладно, иди, мне некогда.

Моргуниха, побаиваясь тяжелого нрава матери, поспешно убралась подобру-поздорову.

— Павел!!! — голос матери заставил зазвенеть посуду в стенке. — Ко мне!!!

— Я тут! — Пашка словно ошпаренный выскочил из комнаты, где как обычно подслушивал чужие разговоры.

— Подслушал?

— Нет, я…

— Не ври, паратифник!!!

— Подслушивал, — поник головой брат.

— Что скажешь на обвинение?

Пашка, запинаясь и заикаясь, рассказал про свою аферу.

— В целом неплохо, — кивнула мать. — Но почему они окрасились?

— Мне показалось, что фломастерами плохо получается, и я красками покрасил. Теми, из тюбиков, — признался брат.

— Они стали есть, краска смешалась со слюной, — проявила чудеса дедукции мать, — все понятно. Ты бестолочь, весь в папашу, аферист-неудачник. Простую вещь не можешь сделать хорошо. Деревенских дурачков обмануть не в силах.

— А что я?

— Мозги надо иметь! Деньги неси!

— Но я…

— Деньги, — отчеканила мать, — я изымаю. На компенсацию пострадавшим!

Пашка принес деньги, умудрившись утаить два рубля. Больше он деньги не видел. Шурик неделю не приходил к нам, а Рябич и Башкир через два дня поймали Пашку и избили, но в целом, история обещала закончиться благополучно.

Но не тут то было!

Лобанова Верка, привыкшая, что от нашей семьи хорошего не дождешься, вафлю не купила. Пашка спрятал ее, но как-то небрежно. На подделку наткнулся папаша:

— Обожрем капиталистов, — радостно сказал он и, сорвав обертку, радостно захрустел вафлей… — Приходи Маруся с гусем, а потом закусим!

— Ты заболел, Павлик? — выйдя во двор, спросил он, глядя на Пашкины синяки.

— Меня побили, — обиженно шмыгнул носом брат и с надеждой посмотрел на папашу.

— Кто? — брови отца встретились на переносице, словно наши военные с американцами на Эльбе.

— Рябич и Башкир.

— Вот же негодяи! Вдвоем били?

— Да.

— Подлецы, — отец выдохнул дым. — Поймай по одному и избей гадов!

— Витя, чему ты учишь? — на крыльцо вышла мать, до этого подслушивавшая с веранды.

— Учу жизни, — папаша повернулся к ней и самодовольно улыбнулся.

— Господи! Что с тобой?! — всплеснула руками.

— А что со мной? Я мужчина в полном расцвете сил, в полном соку.

— В зеркало посмотри! В полном расцвете он!

— Что стряслось? — Всполошился отец (он всегда трепетно относился к своей внешности). — Прыщик?

— Какой прыщик? У тебя вся пасть зеленая!!!

— Что? — отец побледнел и сел на ступеньку — ноги его не держали.

— Зе-ле-на-я!!! Как у крокодила Гены.

— Но как? За что? — мутный взгляд его заметался, зацепился за нас. — Дети, подойдите, попрощайтесь с батькой.

Мы робко подошли, отец обнял нас дрожащими руками.

— Помру я, и загнетесь без меня!

— Витя, у меня интуиция, — мать внимательно смотрела на нас, ощупывая взглядом лица.

Мы ежились под этим взглядом, но скрыться было некуда.

— Валь, какая еще интуиция? — из левого глаза отца выкатилась крупная, как у матерого крокодила, слеза. — Я помереть могу, а ты со своей интуицией.

— Павел, — взгляд матери пронзал, как шпага, — ты все вафли продал дурачкам?

— Ну я… — Пашка было попятился, но рука отца держала, словно клещи кузнеца.

— Ну? — подбодрила мать, спустившись с крыльца и взяв Пашку за подбородок.

— Одна оставалась… — брат в ужасе сжался.

— Что за вафля? — слабым голосом спросил отец.

— Витя, ты ел «Куку-руку»? — вопросом на вопрос ответила мать.

— Кто? Я? — начал привычно юлить отец. — Кукурузу?

— Не придуривайся! — голос матери лязгнул металлом.

Бродящие по двору куры подобрались и поспешно отошли — от греха подальше.

— Ну съел… одну, — покраснел папаша. — Подумаешь…

— Это от вафли! — мать хлопнула ладонью по доске веранды, заставив задрожать стекла в окнах.

— Батю! Отравить! Хотел! — отец встряхнул Пашку так, что тот клацнул зубами.

— Я не хотел!!! — взвизгнул Пашка. — Это не я!!!

— А кто? — вкрадчивости в отцовском голосе позавидовал бы и удав Каа. — Назови мне этого негодяя!

— Это…

— Влад? — отцовская рука встряхнула меня так, что едва не оторвалась голова.

— Нет… это… — бросил быстрый взгляд на мать. Видно было, что Пашка лихорадочно придумывает, кого подставить. Привычно свалить все на Шурика не получалось. — Лариска! — осенило его.

— Лариска? — отец задумался, пожевал губами. — Эта выдра вполне могла дядьку родного отравить. Вся в Нинку: за ковер на стенке кого хочешь со свету сживет.

— Витя, это не смертельно.

— Как же не смертельно, когда я весь зеленый?!

— Не скули, я сейчас, — она ушла в дом, вернулась с зеркалом. — Посмотри.

Отец отшвырнул нас и будто утопающий вцепился в зеркало.

— Ой! Ничего себе! Ужас! Валь, ты уверена, что я лапы не надую?

— Ты скорее от водки дуба дашь, чем от этого.

— Кстати, идея! — папаша упруго вскочил со ступеньки и кинулся в дом. — Надо спиртом простерилизоваться, — прокричал он на бегу.

— Блудливой куме одно на уме, — вздохнула мать и погрозила Пашке кулаком. — Смотри, я же могу и сказать, Ван Гог малолетний. Батя тебе тогда точно ухо отчекрыжит.

— Не говори!

— Ладно, но смотри мне, — еще раз погрозила, — я тебе яйцо вобью в печенку! И ты тоже смотри! — кулак матери очутился у меня под носом. — Зауторник в жопу засуну! — прошипела мать.

— А что я?

— А ничего ты. За братом надо следить, а не по яблонькам с гиканьем зикать!

— Я не зикаю.

— Ты мне еще погордыбачь тут! Живо отцу скажу, что ты его отравить хотел.

Я в ужасе отшатнулся.

— Так что имейте в виду, — ушла в дом.

— Во как, — потрясенно прошептал Пашка. — Она нас шаржирует.

— Шантажирует, — автоматически поправил я и поплелся к ободу, на котором варили свиньям.

Уселся возле него на пень и задумался о мрачных перспективах. Пашка уселся на соседний пенек и начал одухотворенно ковыряться в носу. Меня от раздумий, а брата от исследований содержимого носа отвлек возникший на крыльце отец.

— Помогло, дети мои, — словно ангел слетая с крыльца, заявил он. — Вино спиритус есть панацея от всех бед, — подходя, изрек значительно.

— Во как! — восхищенно прошептал Пашка.

— Но мы должны нанести ответный удар по приспешнице мирового капитала! — было видно, что отец принял не менее полулитра «панацеи».

— По кому? — не понял Пашка.

— По сестренке вашей, лисице белобрысой!

— Лариске? — на всякий случай уточнил брат.

— Так точно, — отец плюхнулся на пенек и закурил, бросив обгоревшую спичку в обод. — По ней, кобыле симферопольской.

— Как? — спросил я.

— Коварно, как же еще? — отец запрокинул лицо в голубое небо и задорно захохотал. — Ха-ха-ха!

Опомнившиеся было после ухода матери, куры снова всполошились.

— Слушайте мой план, пострелята, — отхохотавшись, начал отец. — Возьмите обертку от вафли.

— Куку-руки? — Пашка достал записную книжку и обмусолил карандашный огрызок.

— Ее самую, — закивал отец. — А внутрь набьете конского навоза.

— А если коровьего? — Пашка был ленив и идти искать конский навоз ему было неохота.

— Нет, коровий не пойдет: там консистенция другая. Тут важно, чтобы костюмчик сидел.

— Какой костюмчик? — очки Пашки будто расширились от изумления.

— Костюмчик — в данном случае обертка, — отец досадливо поморщился. — Поняли?

— Да, — закивали мы.

— Набиваете в костюмчик, обертку, — поправился, — конского навоза и посылаем Лариске в бандероли. Только берите какой посуше.

— И что будет? — не понял Пашка.

— Она получит, обрадуется, откроет, а там навоз. Ха-ха-ха, — отец снова громко захохотал.

Из лесопосадки вылетели три потревоженные вороны и недовольно каркая полетели прочь — искать места поспокойнее.

К вечеру указание было выполнено. Недели через две позвонила взбешенная тетя Нина и долго кричала в трубку. Отец виртуозно свалил вину на нас, и мы в его пересказе узнали что: у нас протухли мозги; мы дебилы (с медицинской точки зрения) с отклонениями; мы дальтоники косантые; и что Вальке надо было слушать умных людей и делать аборт.

Потом отец целую неделю хохотал по утрам и вечерам, распевая:

— Куку-руку уже с нами путешествует по свету.