Дети Мишки Квакина и др.

Евгений Лиманский

Эта книга о детях родом из СССР, похожих на Мишку Квакина из повести А. Гайдара. Нас всегда учили равняться на правильного, идеологически выдержанного Тимура, но в реальности – настоящий, народный герой – это Мишка Квакин. Каждый хочет окунуться в настоящие приключения, ставшие лучшими воспоминаниями детства. Такими же, как и забытый вкус черной икры. Куда она подевалась за шестьдесят лет? Почему стала недосягаемой роскошью, продуктом для избранных? Авторы попробовали ответить и на этот вопрос.

© Евгений Лиманский, 2021

© Александр Афанасьев, 2021

ISBN 978-5-0051-6146-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Дети Мишки Квакина

Когда я решился опубликовать это произведение с первоначальным названием «Дача», то вспомнил слова моего психолога Маши о том, что любой текст должен иметь цель, смысл или главную идею. И я подумал, какой может быть глубокий смысл в зарисовках на тему обычной дачной жизни обычного советского ребенка, а затем подростка? Но, покопавшись в тексте, я все-таки его обнаружил, и даже сообщу его вам. Целей у этого текста на самом деле две и обе очень даже прикладные и я бы даже сказал социально значимые.

Первая навеяна книгой известного советского писателя и дедушки одного из героев нового времени Егора Тимуровича Гайдара. Да, именно его, Аркадия Гайдара. Тоже вполне знаковая фигура для представителей моего поколения. Помните, наверное,

Только в борьбе можно счастье найти,

Гайдар шагает впереди,

А книга соответственно — «Тимур и его команда». Я прочел ее в детстве запоем и так же, как и все мои сверстники сначала восхищался правильным и совершенным главным героем мальчиком Тимуром и осуждал его антипода Мишку Квакина. Но потом, когда я, как и любой ребенок, попробовал примерить эти образы на себя, то оказалось, что они оба мне подходят. Как же так спросите вы. Да очень просто, потому что часть своей детской жизни я был Тимуром, ну или как минимум, его верным последователем. Но вот вторую часть я был Мишкой Квакиным. Я думаю, вы поймете это из последующего текста.

А теперь собственно об идеях моей книги. Первая возникла и созрела в моем сознании еще тогда в детстве. Это то, что живым и настоящим, а не выдуманным и идеологически выдержанным героем повести я считаю именно Мишку Квакина. И мне стало очень обидно за этого героя, незаслуженно обиженного своим создателем. Поэтому сейчас я хочу на собственном детском опыте его реабилитировать в глазах мировой общественности.

А вторая мысль более серьезная и глубокая и пришла мне в голову уже в гораздо более позднем и осознанном возрасте. Эта мысль настолько серьезная, что, пожалуй, потребует более подробного рассмотрения в отдельной книге. Поэтому сейчас мы ее только обозначим и проиллюстрируем всем последующим текстом.

Когда я был Тимуром, то жил по законам, придуманным государством и в том числе и Аркадием Гайдаром. Больше того я очень даже вписывался в эту жизнь, и она меня вполне устраивала. А вот во второй жизни законы, по которым мы существовали мы уже придумывали сами и несли за них полную ответственность. А глубина этой мысли заключается в том, что мы все в той или иной мере живем двойной жизнью. Первая навязана нам извне, и мы обязаны ей подчиняться. А вторую жизнь мы строим сами по собственным законам. А идеальный вариант при таком дуализме, чтобы обе эти жизни находились между собой в минимальном противоречии. Но на этом мы пока закончим слишком заумные рассуждения на социологически темы, и обратимся непосредственно к повествованию. Потому что чтиво на самом деле легкое и ненавязчивое и оно вас ни в коем случае не обременит, а возможно и позабавит.

Банда

По меркам большого провинциального города мою семью, и меня в том числе, можно было отнести к нижней части городской элиты. Оба моих родителя были руководящими работниками: мама — начальником лаборатории в крупном городском строительном управлении, а папа и того круче — заместителем директора крупного межрегионального строительного главка. С десяти лет я жил с родителями в Центральном районе города-героя на центральной улице, рядом с местом, где пленили немецкого фельдмаршала Паулюса. Я учился в одной из двух самых престижных школ города, первая была с углубленным изучением английского языка, а вторая с углубленным изучением математики. Я учился во второй, а язык добирал с репетиторами и на курсах. Кроме того, занимался фигурным катанием, посещал изостудию, и мама даже пыталась заставить меня заниматься музыкой, но фортепианное истязание я смог выдержать только один год. Кроме того, я активно участвовал в детской и юношеской общественной жизни, последовательно был членом городских пионерских и комсомольских штабов. То есть в целом я был правильным и примерным мальчиком, и так продолжалось девять месяцев в году. А вот остальные три летних месяца я проводил на даче, и тут начиналась совсем другая жизнь.

Справедливости ради надо сказать, что активная дачная жизнь для меня началась еще в семь лет, то есть перед поступлением в первый класс. У меня был сосед и друг Ленька, старше меня на год, который уже знал всех ребят в округе. Он и ввел меня в дачное сообщество. Дачное сообщество — а попросту говоря, банда малолетних преступников а-ля Мишка Квакин — занималась грабежом во всем дачном массиве. Хочу сразу оговориться: речь идет, конечно, о фруктах, ягодах и бахчевых культурах. Да, бывали и более криминальные случаи, и мы обязательно их коснемся, но все-таки это было скорее исключением из правил.

Простор для деятельности у нас был огромный. Дачный массив протянулся на километр вверх от Волгоградского водохранилища и на полтора километра вдоль него. Другим не менее важным обстоятельством, о котором, наверное, немногие знают, является то, что Волгоградская область — это климатический рубеж и на ее территории еще произрастают такие южные культуры, как черешня, персики, абрикосы, виноград и грецкий орех, а главное, дыни и арбузы. Говорят, арбузы можно вырастить и в тундре, но я имею в виду, что эти растения произрастают в наших краях без всяких специальных ухищрений в виде теплиц и парников. Поэтому мы не разменивались, как Мишка Квакин, на банальные яблоки или даже груши, а промышляли лучшими сортами этих и других садоводческих и бахчевых культур. Стратегия грабежей строилась в соответствии с очередностью созревания этих самых культур. Первым лакомством, на которое открывался сезон охоты, была клубника. Далее следовала черешня, затем наступала очередь абрикосов, а потом персиков и винограда. И вот, наконец, апофеоз всей летней кампании: арбузы и дыни. Конечно, не потому, что это самый деликатесный продукт, а потому, что добыча арбузов была самым захватывающим этапом всей летней дачной эпопеи и превращалась в настоящую битву дачного населения с ордами малолетних грабителей.

Стратегия фруктового промысла

Итак, начнем с клубники. В выборе объекта клубничного грабежа существовало множество тонкостей. Например, на территории дачного массива располагались два оврага, и трудолюбивые дачники, которым достались именно эти, на первый взгляд, неказистые участки, старались их окультурить. Кстати, эти, казалось бы, некондиционные угодья имели несколько неоспоримых преимуществ, поэтому их хозяева не очень-то роптали на свой неудачный жребий. Первое преимущество заключалось в том, что вследствие стандартного нарезания участков на плане фактическая площадь именно этих участков была значительно больше, чем всех прочих. Второе преимущество дачники, а заодно и мы вместе с ними, осознали не сразу, но, осознав, использовали на всю катушку. Для полноценного использования неудобных, на первый взгляд, овражных склонов, дачники устраивали на них ступенчатые террасы. Если суммировать знания по элементарной физике и географии, то можно понять, что на солнечной стороне оврага солнечная радиация была гораздо интенсивнее, и земля там прогревалась быстрее и сильнее. Соответственно, клубника на этой стороне оврага поспевала первой во всем дачном массиве. Ну и, конечно, в первую очередь мы навещали именно эти любовно ухоженные и обильно политые пóтом грядки. Кстати, понять это важное для нас обстоятельство помог все тот же мой друг Ленька, который уже в начальной школе, только научившись читать, отдавал предпочтение именно учебной и научной литературе. За это он получил второе, совершенно заслуженное и уважительное прозвище Знайка (после основного Леший). Кстати сказать, двойные клички были обычным явлением, в этом мы убедимся и на других примерах. То есть первую кличку человек получал сразу при приеме в члены банды, как, например, производную от имени, а вторую — уже за какое-нибудь характерное для него качество.

Когда мы обирали любые садовые деревья, я по малолетству обычно стоял на стреме и получал добычу от щедрот моих товарищей. Но тут я, конечно, не мог стоять в стороне, и сердобольные приятели перекидывали меня через высокий дачный забор, а потом обратно или отдирали штакетину и делали дырку в заборе, которой уже пользовались все, и я в том числе. Кстати, клубнику, в отличие от всего остального, собирать ночью очень неудобно, поэтому клубничные набеги обычно совершались днем. Нужно было просто дождаться, когда хозяева уедут, или, например, уйдут на пляж либо по делам. Тут же мы, как прожорливая саранча, налетали на беззащитный участок и сметали все на своем пути. Впрочем, тут я преувеличил. Негласный закон банды гласил: независимо от количества плодов или ягод треть остается хозяевам. Правда, соблюдалось это благородное правило не всегда и не всеми.

Следом наступал сезон черешни, и клубника тут же забывалась до будущего года, хотя ремонтантная клубника продолжала созревать и все значительные ее плантации, конечно, числились в реестре банды. Но все-таки предпочтение в этот период отдавалось именно черешне. Для многих, в том числе и для меня, черешня была главным фруктом (вернее, ягодой) сезона. В первую очередь потому, что ее было мало по сравнению с остальными фруктами. Все-таки волгоградский климат для нее жестковат. Вырастить дерево приличных размеров — это колоссальный труд: специальные подкормки, укутывание саженцев в зимний период, опрыскивание от вредителей и много чего еще. Не знаю, как для кого, а для меня черешня — любимое лакомство. Я совершенно безразличен к любым самым лучшим абрикосам, спокойно отношусь к персикам, но черешня… Я и сейчас в сезон съедаю по два килограмма в неделю.

Все приличные деревья в дачном массиве были на учете, причем особенно ценилась желтая черешня. Этих деревьев вообще было не больше десятка на массив. Но поначалу черешня была для меня самой проблемной добычей из-за возраста. Тут я мог полагаться лишь на щедрость своих товарищей. Как я теперь понимаю, именно желание не отставать от старших ребят стало для меня стимулом к физическому развитию. Уже в этом возрасте я взял себе за правило делать утреннюю зарядку упорно и регулярно. С семи лет начал отжиматься и подтягиваться, для чего дедушка по моей просьбе соорудил турники и на даче, и в городской квартире. Если дело происходило на даче, то сразу после обязательных подтягиваний и отжиманий наступал черед вольных упражнений. Для этого в нашем саду у меня была любимая яблоня, высокая и раскидистая. На ней я и постигал азы альпинизма и паркура. Желание не уступать старшим товарищам было столь велико, что уже за одно лето накануне школы я освоил искусство перемещения по деревьям. Уже к концу этого первого лета я, как маленькая обезьянка, с невероятной быстротой мог добраться до вершины самого высокого дерева. При этом оказалось, что в силу незначительного веса я мог вскарабкиваться на самые тонкие ветви, где, как правило, в изобилии висели лакомые ягоды или фрукты.

Принцип сбора любого фрукта заключался в следующем. Одну ягоду ты кладешь в рот, а вторую за пазуху — чтобы набрать и принести на берег для оставшихся там девчонок или мелюзги вроде меня. Этот принцип сохранялся в любой период летнего сезона, за исключением дынно-арбузного, который приобретал особенные черты.

Вслед за черешней наступал абрикосовый период. Мы называли его ленивым, потому что абрикосы особого ажиотажа у нас не вызывали: во-первых, их было много, а во-вторых, почти все эти деревья росли у забора и обычно обирались мимоходом. Тут, правда, тоже были свои деликатесные изыски. Ценились либо очень крупные плоды, либо очень сладкие, и все эти деревья, конечно, тоже были на учете, как и персиковые.

Как не повезло персику

В этом нашем незаконном промысле порой случались всякие казусы. Так было, например, с одним персиковым деревом. Поступил сигнал от одного из членов банды, что обнаружено новое персиковое дерево. Плоды, доложил лазутчик, спелые, в самом соку. Деревце небольшое, но плодов пятьдесят на нем есть. В ту же ночь снарядили экспедицию к указанному дереву. Осторожно отодрали от забора штакетину в дальнем конце сада и по очереди проникли внутрь. Было полнолуние, и плоды хорошо просматривались на фоне ясного, освещенного луной неба. Нас было четверо, действовали мы быстро и сноровисто. Основная часть плодов располагалась на высоте двух метров от земли. Залезть на шаткое дерево было невозможно, и самый крепкий из нас пацан, по имени Серега и по кличке Бурнаш, подставил свои плечи. Двое других ребят водрузили меня на Серегины плечи. Так втроем они и обеспечили мне устойчивое положение для сбора урожая. Я срывал плоды и бросал их вниз своим товарищам, которые подставляли концы своих маек и рубашек для ловли плодов. Уже через десять минут на дереве одиноко болтались лишь около десятка персиков в утешение хозяевам. И тут мой рассудительный друг Ленька удосужился откусить кусочек фрукта. По выражению его лица мы сразу всё поняли. Каждый стал надкусывать свои плоды. Все они оказались недозрелыми. В сердцах мы повытряхивали их из-за пазух прямо под дерево — может, хоть хозяевам пригодятся.

Мы уже собирались незаметно покинуть место неудачного промысла, как вдруг из дачного домика вышел хозяин — видимо, разбуженный нашими действиями, а может, просто по малой нужде. Фонарик у него был хороший, и он, освещая себе путь, двинулся вглубь сада. Старшие пацаны кинулись к спасительному забору, и кто как — кто через верх, кто через проделанный лаз — как стая куропаток, вылетели за пределы участка в считаные секунды. Я побежал за ними, но из одной вьетнамки предательски выскочила перемычка, шлепка соскочила с ноги, и, пока я подбирал ее, путь к спасительной дыре в заборе был отрезан. Мне ничего не оставались, как залечь в густых кустах смородины. Я лежал ни жив ни мертв буквально метрах в пяти от ободранного персикового дерева. Хозяин с фонариком сначала побежал к забору за убегающими грабителями, но их уже и след простыл, и он вернулся вглубь сада оценить масштабы бедствия. Подойдя к несчастному деревцу и осознав, что произошло, он в сердцах обматерил всю нашу команду, обрушив на наши головы самые страшные проклятия. Я же старался вжаться в рыхлую почву, как камбала в песок на дне океана. К счастью, хозяин решил, что все грабители сбежали, но на всякий случай прошелся лучом фонарика по всем окружающим кустам и деревьям, и я почувствовал себя солдатом на передовой перед вражеским артобстрелом. Сейчас должно случиться что-то страшное. Сердце мое колотилось так громко, что, казалось, хозяин, должен был услышать его гулкий стук. Но он, постояв минуту, произнес еще пару проклятий в наш адрес, развернулся и пошел к дому. Я, боясь возвращения хозяина, ползком преодолел расстояние до спасительной дырки в заборе. Товарищи мои, слава богу, ждали меня. «А мы уже хотели уйти — решили, что вы с хозяином чай пьете», — пошутил Ленька.

Костер

Самой ценной добычей считался, конечно, виноград. Виноград — это самый трудоемкий в выращивании и самый дорогой плод на рынке. Произрастал он практически на каждом участке, поэтому промысел велся исключительно выборочно — по наиболее элитным сортам. Котировались «Дамский пальчик», «Мускат» и «Бычий глаз». Все остальное считалось мусором. В этом промысле была своя особенность, породившая некий вид негласного соревнования. Высшей доблестью считалось найти и добыть, а главное, доставить на берег водохранилища громадную, килограмма на два, гроздь винограда. Подручным средством для этого обычно служила собственная рубашка, в которую и упаковывалась добыча.

Ну и, наконец, арбузы и дыни, сезон которых наступал, как и для винограда, позже всего — в августе. Но это уже была целая эпопея, и о ней немного позже.

В банду входило в общей сложности человек тридцать, от семи до шестнадцати лет, то есть весь возрастной диапазон учащихся средней школы. Конечно, в полном составе банда собиралась довольно редко, но человек десять-пятнадцать всегда можно было «поднять в ружье». Были в составе банды и девчонки, но они, как и малолетки, в набегах обычно не участвовали, а стояли на шухере либо отсиживались у костра на пляже в ожидании добычи. Штаб банды располагался прямо на центральном пляже дачного массива, его место всегда было обозначено костром и могло перемещаться в зависимости от уровня воды в водохранилище и наступления линии прибоя. Костер наш заслуживает отдельного рассказа, к нему я вернусь чуть позже. Кстати, и слово «штаб» я использовал сейчас по аналогии с тимуровским штабом. Однако для нас более привычным для обозначения места встречи и происходящей там тусовки было слово «Костер».

На Костре забивались стрелки и происходили все главные события в нашей ночной дачной жизни. Собирались обычно после семи-восьми вечера, когда последние засидевшиеся купальщики разбредались по дачам и пляж окончательно пустел. Вернее сказать, на этом же пляже мы проводили и все дневное время, в течение которого были паиньками: купались, загорали, играли в волейбол, бадминтон и, конечно, в карты. Карты — это отдельная история, мы просиживали за ними часами, обгорая до розовых проплешин на спине под палящим волжским солнцем. Самая популярная и массовая игра — в «мавра», в нее играли даже девчонки. Были и другие игры, уже для более тесной компании: «козел» (игра всех работяг на любом заводе), «кинг» и «тысяча» — две упрощенные версии преферанса. Была еще игра — в «короля» (не путать с «кингом»), придуманная, как мне кажется, специально для унижения слабых игроков. В процессе игры и по результатам первой ее части среди играющих распределялись роли: «король», «принц», «солдат» и «говно», — и собственно вторая половина игры в основном посвящалась всяческим унижениям двух последних игроков. Впрочем, как правило, все игры были жесткие, с обязательным наказанием проигравшего или проигравших под всеобщее веселье и улюлюканье. Наказания происходили либо в виде битья картами по ушам, саечек, щелбанов или балдушек (это когда средним пальцем по лбу с оттяжкой), либо это могло быть какое-нибудь задание. Например, пойти и попросить у соседнего дядьки закурить — конечно, не для себя, а для того, кто выиграл. Или того хуже — сбегать за сигаретами в дачный магазин под палящим солнцем, причем заранее было известно, что сигареты тебе не продадут. И тогда со слезами на глазах надо было объяснять продавщице тете Зое, что твой злой и пьяный папа послал тебя за сигаретами, и если ты их не принесешь, то будешь жестоко наказан. Это действовало безотказно, и сердобольная тетя Зоя в конце концов продавала тебе сигареты.

Заправлял всей бандой Сява — пацан, окончивший восемь классов. Его настоящее имя было Слава. Кстати, клички были у всех пацанов в банде: Картофель, Махно, Леший и т. д. Девчонкам клички присваивались в отдельных случаях, и это означало, что ее носительница была уже не просто девчонкой, а полноценным членом банды.

Ко мне приклеилась кличка Мамочка, потому что, пытаясь самоутвердиться в банде среди старших по возрасту, я называл всех «дочка» или «сынок». А интеллектуалка Катя усмотрела в этой кличке еще и прямую аналогию с «Республикой ШКИД». Пацаны в банде курили все, кроме меня. Я начал курить уже гораздо позже, в институте. Среди девчонок в те времена это занятие вообще не практиковалось, а скорее всего, они это делали тайком от нас, «мужчин», в тесной дамской компании. Отдельный вопрос — курение анаши. Ею баловались старшие пацаны, а научили нас этому ребята из другой банды, с которой у нас были связаны целая эпопея войн и финальное заключение мира. Но об этом чуть позже.

Деревенские

С южной стороны дачный массив прилегал к деревне под названием Винновка. Население деревни, как мне кажется, нигде официально не работало. Женщины, как правило, вели приусадебное хозяйство и выращивали овощные и бахчевые культуры для их дальнейшей продажи на городском колхозном рынке. С мужчинами же было немного по-другому. Нет, конечно, в те времена нормальному здоровому мужику не работать было нельзя. Поэтому они в большинстве своем числились где-нибудь в колхозе или какой-нибудь шарашкиной конторе, отдавая зарплату начальникам, а на самом деле занимались обслуживанием быта дачников, включая дачное строительство и ремонт, а также обеспечивали работу дачных водокачек, зарабатывая на этом неплохие по тем временам деньги. Или же зашибали еще бо́льшие деньги, продавая собранные на водохранилище бревна, а также браконьерством. Вернее сказать, они совмещали все эти разнообразные промыслы, из которых рыбный был самым важным и прибыльным. Основными промысловыми рыбами в то время были волжская селедка и осетровые, хотя их и отсекло плотиной от выхода к Каспийскому морю, но тогда они еще в достаточном количестве водились в водохранилище. Кроме того, численность осетровых поддерживалась рыборазводами, специально созданными для пополнения популяции, лишенной возможности естественного размножения. Оба эти занятия, или бизнеса, говоря на современный манер, были, я думаю, очень прибыльными. Я осознал это лишь в более зрелом возрасте.

Прервусь, чтобы сначала описать отношения нашей банды с детским и подростковым населением деревни. Отношения эти, надо сказать, были самыми теплыми и дружескими. Как они сложились, я не знаю, потому что влился в них, когда они уже существовали. Но могу сказать, что для себя мы практически не делали разницы в отношениях между членами банды и деревенскими. В общем, это было единое равноправное сообщество в возрастном диапазоне средней школы. То есть деревенские при желании участвовали в костровых посиделках, а мы на равных принимали участие в деревенских дискотеках. Вернее, можно сказать так: техническую часть в виде магнитофонов обеспечивали богатенькие деревенские ребята, а вот репертуарную в виде последних магнитофонных записей — городские. Кстати, деревенская дискотека была вторым после Костра местом нашего вечернего времяпрепровождения, во всяком случае по пятницам и субботам. Танцплощадка, неизвестно кем и когда построенная, располагалась на краю деревни, выходящем к волжскому обрыву. По городским меркам она была крохотная, но имела все необходимые для танцплощадки атрибуты: ровный деревянный настил, скамейки по его периметру, навес от дождя, закрывающий треть площадки. Там же под навесом стоял стол с двумя розетками — к танцплощадке даже было подведено электричество, то есть магнитофон подключить было к чему. Танцплощадка вообще была средоточием всей дачной культурной жизни. И хотя заправляли там старшие, то есть 15—16-летние, члены нашего сообщества, на звуки популярных западных голосов стекались желающие всех возрастов со всей округи. Несмотря на широкое возрастное и социальное разнообразие, дискотеки в основном проходили довольно мирно. Нет, конечно, возникали мелкие конфликты на гендерной и возрастной почве, но, как правило, совместными усилиями они тут же гасились, во всяком случае на территории танцплощадки. За все время существования танцплощадки серьезный конфликт между городскими и деревенскими случился только однажды. Наши старшие ребята выпили по поводу субботы и схлестнулись с деревенской свадьбой. Причем все друг друга знали, но, на беду, на свадьбе оказалось много приезжих. Они и затеяли бузу, которая вылилась в серьезную драку. Таких больших драк за всю мою дачную историю я помню всего две. В общей сложности в потасовке участвовало с обеих сторон до тридцати человек. Но, слава богу, все обошлось без увечий. А на следующий день деревенские, как виноватая сторона и в знак примирения, принесли на пляж самогонку, домашнее вино и закуску, и конфликт был благополучно разрешен.

Кроме совместных посиделок и дискотек, немаловажной формой совместного времяпрепровождения была рыбалка, включая незаконную, с использованием сетей и бредней. В дачной среде все эти снасти водились в достатке, а про деревенских и говорить нечего. Поэтому если у тебя не было собственной снасти, то одолжить сеть или бредень либо организовать совместную ловлю было в порядке вещей.

Дядя Ваня

Ну вот, а теперь о серьезности деревенских бизнесов. Заправлял всеми этими делами председатель поселкового совета дядя Ваня. Как я понимаю, он, во-первых, руководил всей шабашкой в дачном массиве, договаривался с заказчиками о цене, определял фронт работ и назначал исполнителей из многочисленной деревенской мужской бригады. Во-вторых, организовывал техническое обеспечение сбора бревен в виде совхозных тракторов и грузовых автомобилей. В-третьих, ведал браконьерским ловом, то есть распределял места и время такого лова, а также заведовал сбытом рыбы и икры. На одном из этих бизнесов он и погорел в результате, но об этом немного позже.

Как и что там происходило на самом деле, нам понять было сложно. Но некоторые атрибуты личной жизни выдавали дядю Ваню как человека весьма зажиточного. Во всяком случае, новый «Москвич-408» появился у него раньше, чем у кого-либо в деревне, и у одного из первых в дачном массиве, хотя среди дачного населения зажиточных людей хватало. Кроме того, дядя Ваня был охотником и содержал двух отличных породистых борзых. Осенью и зимой он использовал их по прямому назначению, то есть для охоты на лис и зайцев, а в остальное время они просто сопровождали дядю Ваню, когда он обходил дозором дачные угодья. У дяди Вани были приятельские отношения с моим папой, и он всегда заходил на наш участок в выходные, когда родители приезжали на дачу, попить воды и поболтать с отцом. Его приход был обычным делом для всех членов нашей семьи. Для всех, кроме нашего кота Марсика…

Прервусь еще на минутку, потому что, затронув кошачью тему, я вспомнил одну трагикомическую историю, которую рассказал мне на рыбалке сын дяди Вани Сашка по кличке Рыжий. Из всех моих знакомых рыжих он был самым рыжим и самым конопатым. Ярко-рыжие с медным отливом волосы достались ему от матери. В глаза насмехаться над ним не решался никто, но уж за глаза он был самым главным персонажем для шуток.

Случилась эта история, когда дядя Ваня только начал натаскивать своих молодых борзых к предстоящему охотничьему сезону. Естественно, ему не терпелось попробовать собак в деле, не дожидаясь открытия сезона. Сделать это он решил просто, но, как ему казалось, очень умно. Поскольку на зайцев охотиться еще было нельзя, дядя Ваня с помощью приманки изловил бродячую кошку, посадил ее в мешок и отправился вместе с борзыми в чистое поле. Он ехал на мотоцикле, а борзые бежали за ним по всему пути следования. Как вы, наверное, уже догадались, в поле он собирался выпустить кошку из мешка и посмотреть, как борзые будут ее травить. Для чистоты эксперимента он выбрал обширный участок нераспаханной степи, подальше от лесополосы и линий электропередач, чтобы у кошки не было возможности спастись бегством на дереве или столбе. Дождавшись, когда собаки отбегут подальше, он развязал мешок, положил его на землю и отошел метров на десять, чтобы лицезреть предстоящую охоту. Кошка осторожно выбралась из мешка и оглянулась. Увидев метрах в тридцати собак, она собралась было задать стрекача. И даже сделала такую попытку, припустив в противоположную от борзых сторону, но очень быстро сообразила, что у борзых есть явное преимущество в беге на длинные дистанции, и замерла в нерешительности, обдумывая свои дальнейшие действия. Борзые, кстати, тоже заметили кошку в низкой, уже пожухшей к концу лета траве, остановили свой игривый бег и замерли, приготовившись к нападению. Бедная кошка уже почти попрощалась со своей кошачьей жизнью, как вдруг увидела стоящую в стороне одинокую человеческую фигуру. Еще она, видимо, поняла, что именно этот человек — причина ее отчаянного положения, а в отсутствие столбов и деревьев — и единственная надежда на спасение. В три отчаянных прыжка она подлетела к стоящему дяде Ване, лишь на мгновение опередив несущихся борзых, вскарабкалась по нему на самый верх и всеми четырьмя лапами и восемнадцатью когтями вцепилась ему в голову. Обескураженные таким поворотом дела собаки в нерешительности остановились, глядя на хозяина. А он, превозмогая боль и боясь пошевелить головой, жестами стал показывать, чтобы они успокоились. При этом он еще промычал что-то нечленораздельное, что, по-видимому, должно было означать: «Сидеть!» Собаки, как ни странно, его поняли и в сложившейся ситуации повели себя очень разумно, то есть не стали пытаться достать кошку с головы дяди Вани, хотя каждая из них, встав на задние лапы, сделала бы это очень легко. Они присели и, глядя на хозяина, стали ожидать дальнейших указаний. То есть, понимаете, в сложившейся ситуации и кошка, и собаки, то есть все участники события, кроме человека, повели себя максимально разумно, что предотвратило более тяжелые и непоправимые последствия. Дядя Ваня, простояв минут десять, осознал, что единственный возможный путь спасения себя и кошки — это идти домой в деревню, а там, заперев собак в сарае, попытаться освободится от кошки. Так он и сделал и, не заводя мотоцикл, докатил его до самой деревни, гордо прошествовав в сопровождении недоумевающих борзых через всю деревню с живым малахаем на голове. Односельчане провожали незадачливого охотника сочувственными взглядами, но про себя посмеялись от души. При всем моем сочувствии дяде Ване зрелище, согласитесь, было комичное, ну или трагикомичное, если угодно.

Жена дяди Вани была занята на городском рынке продажей овощных и бахчевых культур, но сын Сашка, слава богу, оказался дома и запер борзых в сарае. Кошка, увидев, что опасность миновала, тут же, не дожидаясь приглашения, ослабила хватку, спрыгнула на землю и скрылась в кустах.

Ну вот, а теперь вернемся к нашему коту Марсику. При появлении дяди Вани в сопровождении борзых, когда он заходил к моему отцу поболтать, кот только и успевал укрыться на ближайшем дереве. А в самый первый такой визит Марсик не успел спрятаться и оказался отрезан собаками от спасительных деревьев посреди клубничной грядки. Замечу еще между прочим, что это была единственная оплошность нашего кота, которая чуть не стоила ему жизни. В дальнейшем Марсик каким-то непонятным чутьем метров за сто улавливал приближение веселой дяди Ваниной компании и заранее ретировался на ближайшее дерево. А в тот раз дяде Ване пришлось резко вмешаться и унять своих борзых. Кот, правда, хорохорился и даже занял оборонительную позицию. Это дало моему папе повод усомниться, что борзые одолеют нашего любимца. Но дядя Ваня «успокоил» его, небрежно сказав, что борзой понадобится ровно две секунды, чтобы расправиться с кошкой, схватив ее поперек туловища своей длинной пастью и сомкнув челюсти, а еще сделав несколько энергичных вращательных движений головой. Своей железной хваткой борзая просто раздавливала кошачью грудную клетку, ломая ребра, а потом энергичным движением вытряхивала остатки жизни из кошачьего тельца, чтобы подавить какое бы то ни было сопротивление. В этом я потом смог убедиться, встретив дядю Ваню с борзыми на дачной улице. Именно так потупила борзая с кошкой, опрометчиво решившей перебежать улицу в непосредственной близости от собак. Сам дядя Ваня, не успевший унять борзых, сильно переживал по этому поводу. Но претензий за загубленное животное ему никто не предъявил — видимо, кошка была бесхозной.

Еще одним подтверждением серьезности дел, которыми занимались дядя Ваня и его дружки по бизнесу, стала его внезапная и жестокая кончина. В одно прекрасное летнее утро он на своей моторной лодке отправился проверять сети и не вернулся. Туман в то утро был густой, и свидетелей произошедшего не нашлось. Кто-то будто бы слышал два выстрела, а пустую лодку в непосредственной близости от плотины впоследствии выловила служба охраны ГЭС. В борту лодки менты будто бы обнаружили выщербины от пули или картечи, а на дне лодки — следы крови. Но тела не нашли ни сразу, ни через какое-то время. Видимо, те, кто затеял эту разборку, знали, как избавиться от трупа. Дачное население долго еще перетирало это происшествие. Основной смысл всех сплетен сводился к одному: это мафиозные разборки. Вот только к единому мнению, что послужило причиной разборок, сплавляемый лес или передел браконьерских территорий, досужие сплетники так и не смогли прийти. Но серьезность этих разборок, а соответственно, и серьезность самих бизнесов была очевидна всем.

Противостояние

В целом наша жизнь в дачном массиве протекала бы весело и безмятежно, если б не одно обстоятельство. Дело в том, что наш дачный массив с северной стороны вплотную примыкал к Тракторозаводскому. Но сначала стоит сказать пару слов о нашем. Наш — это дачное товарищество «Нефтяник», самое старое в городе. Оно даже старше меня на один год, участки нарезались в 1955 году, то есть всего через десять лет после войны. В общем, не вдаваясь в подробности, наши дачи принадлежали в основном инженерно-техническим работникам и разного рода начальникам, многие из которых успели поработать за границей и накопить приличные по тем временам деньги. Одним словом, люди были в основном интеллигентные и обеспеченные. Другое дело — массив, который нарезали выше по течению тремя годами позже и который примыкал к нашему, как я уже сказал, с севера. В нем тоже была своя элита в виде заводского начальства средней руки, но в основном там обитали семьи заводских рабочих, и все было попроще и победнее. Так вот, там тоже была своя банда, и, по нашим понятиям, уже настоящая. Если мы в основном превращались в бандитов только на летнее время, а первого сентября в массе своей вновь становились примерными детьми и прилежными учениками, то для ребят с соседнего массива это уже был образ жизни, которого они придерживались всегда. По принадлежности к участку мы так и прозвали их тракторозаводскими, или, для краткости, просто заводскими. Дети там были зачастую из неблагополучных семей. Они уже выпивали и, в отличие от нас, маменькиных сынков, не ограничивались банальным воровством фруктов, а могли, например, запросто вскрыть дачу и стащить бутыль домашнего вина, заодно прихватив забытый дачниками транзистор, но это уже совсем отмороженные или залетные. Те, кто постарше, занимались браконьерством. То есть не тем бытовым браконьерством с бреднями и сетками, которым в те далекие времена занимались все поголовно и которое тогда и браконьерством-то не считалось (во всяком случае, почти никак не преследовалось), а настоящей добычей осетровых с применением специальных снастей.

А еще в те времена вокруг города оставалось много заброшенных немецких кладбищ, и многие из заводских промышляли гробокопательством. Добывали немецкие награды, золотые зубы и все ценное, что почему-то завалялось в полуистлевших карманах немецких мертвецов. Меня, несмотря на малый возраст, это обстоятельство коробило особенно сильно. Хотя, к стыду своему, должен признаться, что уже гораздо позже, когда у нас с заводскими наступил вечный мир, один парень из промышлявших грабежом могил взял и подарил мне по случаю окончания летнего сезона фашистский железный крест на полуистлевшей ленточке. Радости моей не было предела, а потом, когда я принес эту германскую награду в школу и показал своим приятелям, я прочитал в их глазах такой восторг и зависть, как будто я был обладателем несметного сокровища. К стыду своему, я даже не помню, куда он потом делся, очевидно, потерялся при очередном переезде. Сейчас он, несомненно, представлял бы определенную историческую и коллекционную ценность.

В первый сезон, как появилась новая банда, между нами велась открытая война, выражавшаяся в массовых драках и мордобое — к счастью, без увечий, — а также взаимных набегах на соседние территории. Закончилось это противостояние грандиозным побоищем на пляже. Территория была наша, и заводские в конце концов отступили, потому что численный перевес оказался на нашей стороне. А когда страсти немного поутихли, воцарилось холодное напряженное перемирие, шаткое и ненадежное. Перемирие в том числе предполагало свободный проход по чужой территории, даже одному, в любое время суток, если ты, конечно, передвигался не с целью наживы, а, например, шел в дачный магазин за сахаром для варенья по просьбе бабушки. Это же касалось и рыбалки. Рыбалка — вообще отдельная тема. Если вкратце, общепризнанных мест для рыбалки было два, и назывались они Камни-1 и Камни-2. Одно их них располагалось на нашей территории, другое — на вражеской. Проход к обоим местам рыбалки был свободный. Но горе тебе, если тебя подловили на чужой территории с фруктами за пазухой.

Наличие этих внешних факторов обязывало обе стороны соблюдать перемирие. Однако постоянная напряженность осложняла и портила весь летний отдых, заставляя постоянно пребывать в состоянии боевой готовности. Но однажды произошло событие, которое коренным образом изменило нашу жизнь, сделало ее еще более веселой и увлекательной, а главное — создало условие для заключения вечного мира между враждующими сторонами.

Патроны

Эта история произошла, когда мне было уже девять лет. Обычное июльское утро, вернее, очень позднее утро, часов 12. Я еще валялся в постели после очередных ночных приключений. Внезапно на дачную веранду ворвался мой друг Ленька:

— Дрыхнешь, а там машина с патронами перевернулась! Пацаны уже побежали туда.

Я вскочил с постели, быстро оделся, схватил из вазочки сухарь для легкого завтрака, и мы помчались туда, где, по нашим предположениям, должна была перевернуться машина. Помчались, конечно, на велосипедах. Папа недавно купил мне подростковый «Орленок», и он был моей гордостью. Ленька был мальчик долговязый, и родители купили ему уже настоящий спортивный велик. Вдоль всего дачного массива пролегала бетонка, по которой часто проезжали груженые грузовики из расположенного неподалеку карьера, а также на совхозную стройку, не доезжая до карьера. По дороге мы нагнали наших же пацанов, которые направлялись в ту же сторону. Мы спешились, чтобы идти вместе. Они нам рассказали, что двое наших ребят отправились с утра прокатиться на велосипедах и обнаружили перевернутую машину, вокруг которой валялось множество деревянных ящиков, в том числе разбитых. Из ящиков высыпались бумажные пачки, на которых было написано «Строительные патроны» Из-за этих патронов и поднялся весь переполох. Водителя нигде не было видно — наверное, он отправился за помощью.

Взоры всей команды обратились к моему другу Леньке, чтобы он объяснил, что же такое строительные патроны. И он объяснил, что патроны эти применяются для забивания гвоздей. С виду они похожи на настоящие, только без поражающего элемента, то есть пули. Заряд просто закупорен пыжом. Специальный пистолет приставляют к шляпке гвоздя и выстреливают. Под давлением пороховых газов гвоздь забивается в нужное место. Ленька был всего на год старше меня, но знал все и обо всем. Наши ребята всегда потешались над ним из-за долговязости и неуклюжести, но при этом уважали за то, что он всегда находил ответы на самые трудные вопросы.

За разговором мы незаметно добрались до нужного места и остановились на краю неглубокого песчаного оврага, в котором и лежал на боку новенький длинномерный ЗИЛ. Эти ЗИЛы появились совсем недавно и восхищали нас новым, прямо-таки американским дизайном. Такие машины мы раньше видели только в зарубежных фильмах.

Мы стояли на краю оврага и решали, как нам поступить: собрать только рассыпавшиеся патроны (тогда авось никто ничего и не заметит) или затариться по полной, ломая ящики. Но в этом случае милиция будет шерстить дачи и искать похитителей. В результате решили затариться по полной и спрятать всё в укромные места, чтобы менты не докопались. Мы уже хотели приступить к делу (пригодились бабушкина хозяйственная сумка и еще мешок — в общем, в чем нести, было у всех), но тут увидели, что с противоположной стороны к оврагу приближаются заводские. Их было десять, а нас семеро. Мы выстроились друг напротив друга в суровой решительности. «Ну прямо Монтекки и Капулетти», — процедил я сквозь зубы. Эти слова навеял мне недавно посмотренный с дерева на летней киноплощадке итальянский фильм «Ромео и Джульетта». Пожалуй, отвлекусь на минутку — об этом надо рассказать.

Раньше во всех южных городах были очень популярны открытые киноплощадки. Наверное, где-то они есть и сейчас. И там, конечно, показывали самые интересные фильмы. Но как раз на эти фильмы детей не пускали. Но на нашей открытой площадке выход нашелся. Площадка была окружена высоким глухим забором, но вокруг нее росли раскидистые каштаны. Все, кто не прошел возрастной фейс-контроль, смотрели фильмы, комфортно расположившись на раскидистых ветвях, и деньги опять же целы. С этих деревьев я посмотрел все хиты того времени: «Ромео и Джульетту», «Красную мантию», шведский фильм с Олегом Видовым в главной роли, обе доступные в то время серии «Анжелики», «Брак по-итальянски», «Развод по-итальянски» и многие другие. Во всех этих фильмах можно увидеть обнаженных женщин, и это, конечно, было одним из основных привлекающих факторов. Существовала, правда, одна проблема с этими просмотрами. Если появлялся наряд милиции, то всем зрителям предлагалось спуститься на землю, и там каждого ожидал удар с оттяжкой резиновой дубинкой вдоль спины и окончание киносеанса… Ну ладно, хватит об этом.

В напряженном молчании мы простояли друг против друга несколько минут. И вдруг рассудительный Ленька заговорил, обращаясь к обеим командам одновременно:

— Мужики, патронов полно, на всех хватит, чего мы телимся, ментов дожидаемся? Давайте по-быстрому сгребем кому сколько надо — и делаем ноги.

Все согласно закивали и загалдели. Быстро спустились вниз и стали набивать приготовленную тару. Набивали под завязку, чтоб только можно было унести. Кроме того, у одного из заводских нашлась трофейная саперная лопатка, и по обоюдному согласию сторон мы закопали несколько ящиков метрах в двадцати от места аварии. Закопанные патроны становились общим достоянием обеих банд и впредь могли использоваться только на основании совместного решения.

Забегая вперед, могу сказать: запасов нам хватило года на три пиротехнических развлечений. Закончив с загрузкой и захоронением и переведя дух, мы все разом почувствовали, что враждебность между нами куда-то улетучилась, и у всех на душе стало легко и приятно. И хотя мы давно знали друг друга по кличкам и именам, но все равно стали заново знакомиться и пожимать друг другу руки.

— А знаете, мужики, давайте сегодня отметим открытие огнестрельного сезона, — предложил кто-то из наших. — Скинемся, купим выпить, закусь каждый принесет.

— Ребят, не парьтесь насчет выпивки — выпивка с нас. Готовьте закусь, — великодушно предложили заводские.

— Заметано, с удовольствием, — согласились мы, оценив благородство бывших врагов. — Значит, на нашем Костре после семи.

С этим заводские безоговорочно согласились. Еще два слова о нашем центральном пляже. Надо сказать, что центральный пляж нашего дачного массива был лучшим во всей округе и, естественно, являлся предметом зависти заводских. Во-первых, он был самым широким и, соответственно, самым людным и веселым. Кроме того, он располагался как бы между двумя водоемами. С одной его стороны было водохранилище, а с другой располагался большой пруд. И именно этот пруд создавал несколько дополнительных преимуществ. Весной вода в пруду прогревалась гораздо быстрее, чем в водохранилище. И если в конце весны купание в водохранилище сводилось к простому «забежал — выскочил», то в теплом пруду уже можно было купаться долго, играть в поло или догонялки. Кроме того, пруд был еще одним местом рыбалки, которая отличалась от рыбалки в водохранилище и даже имела своих любителей. То есть тех, кто предпочитал именно рыбалку на озерных карасей и окуней любой другой.

Попрощавшись, мы отправились каждый в свою сторону. Как я уже говорил, до поворота на дачи надо было идти метров восемьсот.

— Дозор надо выставить, — предложил все тот же рассудительный Ленька.

— Саня, — обратился он ко мне, — давай твою сумку. Я повешу ее на свой велик, а сам дуй вперед и свисти, если что увидишь. — Имелись в виду менты, конечно.

— Я же не умею свистеть, — ответил я.

Да, будучи уже несколько лет бывалым бандитом, я так и не освоил главного бандитского достоинства — умения свистеть.

— Значит, ори, дурень, маши руками.

— Понял, — ответил я, отдал ему свою сумку и помчался вперед. Отъехал метров на триста и сбавил ход, дальше ехал медленно, виляя на пустой дороге.

В том месте, где двигались мы, дорога все время петляла, но дальше километра полтора она была прямой. И вдруг в конце прямого участка я увидел желтую с синим ментовскую машину. За ней двигались автокран и большой колесный трактор. Из-за трактора колонна шла довольно медленно. До поворота на дачи оставалось еще метров пятьсот. Я развернулся и со всей мочи помчался к пацанам, крича и отчаянно маша рукой. Кажется, они поняли, потому что тут же стали прятаться в кювет. Я доехал до места, где они лежали, и изложил ситуацию.

— Лежите тихо, а я поеду навстречу, меня не заподозрят.

Вскоре колонна поравнялась со мной, я остановился и проводил ее взглядом. Когда колонна проехала мимо ребят и скрылась за поворотом, они выскочили из кювета и бегом поспешили к дачному повороту. Ну, вот и поворот. Кажется, все обошлось.

Праздник

А вечером был настоящий праздник. Но до этого мне еще предстояло разобраться с добытыми патронами. Я выкопал в саду яму, позаимствовал дедушкин деревянный ящик, сложил туда патроны, ящик опустил в яму и сверху накрыл куском рубероида, чтобы не промокли, а сверху для маскировки прикрыл сухими сорняками, приготовленными для сжигания. Очень даже натурально, подумал я, ни за что не найдут. Еще раз оглядел плоды своих трудов, на всякий случай насыпал в карман горсть патронов и помчался к ребятам готовиться к празднику.

К вечернему застолью подошли основательно.

— Так, пацаны, вечером захватите из дома пожрать чего получше. Ну и собрать надо кое-чего интересного: черешни там, сливы белой, грушек ранних и белого налива — помните, на четвертой улице, — давал указания командир Сява. — День будний, народу мало, так что особо не стесняйтесь. Но это ближе к вечеру, а сейчас в картишки перекинемся. Мамочка, сдавай. — Это он уже сказал мне.

За картами время пролетело незаметно. Потом мы еще искупались и двинулись на дело. Нужные фрукты мы собрали довольно быстро, потом я еще забежал домой, стырил у бабушки банку паштета. Она хотела усадить меня обедать, но я только отмахнулся:

— Сытый уже, у Леньки поел.

Ближе к семи стали подгребать к Костру. Сашка Копченый принес гитару, девчонки накрасились — видимо, для новых кавалеров. Все собранные фрукты и другую снедь мы разложили на импровизированной скатерти из пляжной подстилки. Копченый настроил гитару и стал наигрывать песни Высоцкого. Девчонки расположились вокруг него. Мы мужской компанией уселись за карты. Да, чуть не забыл, карманы у всех были полны патронов.

— Мужики, кто не играет, соберите дров и разведите костер посильнее, — распорядился Сява.

Костер — это ключевое слово. Дело в том, что летом костер горел всегда, поэтому про него просто необходимо сказать еще несколько слов. В те времена по Волге частенько сплавлялись громадные плоты из сотен бревен. И по обычной социалистической безалаберности наш берег всегда был усеян множеством бревен, оторвавшихся от плотов и прибитых к нему волной. Не одна дача была построена из этих бревен, а они все не кончались. Костер мы тоже складывали из них, а для розжига и яркого света использовались разобранные дачные заборы. Поэтому костер не прогорал никогда, если, конечно, не дождь.

Стало смеркаться.

— Ну, где же они? — сказал кто-то, имея в виду заводских. — Может, без них начнем?

— Что начнем? — откликнулся через плечо Сява. — Выпивка-то у них. Слушайте вон музыку, — сказал и нажал кнопку кассетника. Кассетники тогда только появились, и Сява был одним из немногих счастливых их обладателей, которому все завидовали.

Наконец по тропинке между камышами стали спускаться наши гости. Карманы их тоже были полны патронов, в руках они несли какие-то свертки. Замыкали колонну два парня, тащившие в мешке что-то большое. Они подошли к костру, и мы стали дружно здороваться, как лучшие друзья. Парни достали из мешка двадцатилитровую бутыль домашнего вина, из свертков вынули куски копченого сома и осетрины. Да, угощение получилось знатное. Балык и хлеб порубили настоящим немецким кортиком со свастикой на конце ручки. И началось веселье. Всего нашлось пять кружек, поэтому пили по очереди. Вино было абрикосовое, толком еще не перебродившее. Разлили на пятерых и предложили девчонкам. Они из кокетства только пригубили. Потом выпили старшие пацаны. Красивый высокий парень Саня, предводитель заводских, торжественно объявил:

— За дружбу!

Они выпили, предварительно чокнувшись. Ну а потом дошла очередь и до нас. Я выпил полкружки, в голове как-то сразу зашумело, и стало почему-то очень весело. Ну что, приступим, пожалуй, — и в костер заложили первую горсть патронов. Прошло минуты три, и патроны начали выстреливать. Яркие искры разлетались во все стороны. Все заулюлюкали. Девчонки завизжали. Началось веселье. «Битлы» из магнитофона надрывались на весь пляж. В костер то и дело подсыпались новые патроны. Правда, после каждой новой патронной канонады наступала техническая пауза для восстановления костра, который от выстрелов разлетался в разные стороны, еще больше усиливая фейерверк.

Арбузы и прочее

Так или примерно так происходили ночные Костры последующие несколько лет. Выпивка, правда, случалась довольно редко, но патроны были обязательным атрибутом каждой вечеринки. Сегодняшним подросткам, избалованным разного рода петардами и салютами, очевидно, сложно оценить такого рода развлечение, но тогда, в 1965 году, это было действительно грандиозное событие. В масштабах города наше затяжное пиротехническое мероприятие оказалось настолько значительным, что через много лет я услышал от племянника и его друзей историю об этих наших ночных развлечениях уже как городскую легенду.

На Костре развлечений всегда было много, основное — это песни под гитару. Одна гитара была всегда. Иногда набиралось до трех гитар, и сам собой организовывался фестиваль бардовской песни. Можно было играть в карты, рассказывать анекдоты, слушать «Голос Америки» из Вашингтона или Севу Новгородцева, «город Лондон, BBC». В нашей тогдашней компании были три дочки начальника областного управления связи. В городе мы с ними жили по соседству, и я был знаком со всей семьей. До сих пор не могу понять, почему им разрешали жить на даче среди недели одним, родители приезжали только на выходные. По тем временам у них на даче была небывалая роскошь — цветной телевизор, а сама дача стояла на утесе, в прямой видимости от Костра. Подозреваю, что и телевизионный прием им обеспечивали в индивидуальном порядке, потому что изображение в телевизоре было идеальным. Девчонки были на редкость компанейские. И, например, когда показывали фестивали в Сопоте или «Золотой Орфей» из Болгарии, мы всей толпой набивались к ним на дачу смотреть этот самый телевизор.

Кстати сказать, в дачный массив несколько раз заезжали менты, расспрашивали дачников, но ничего не выяснили. А на месте, где перевернулась машина, те, кто не успел к первой раздаче, долго еще выкапывали патроны из песка. Взрывать патроны в костре было основным развлечением. Некоторые умельцы выковыривали из патронов порох и использовали его для стрельбы из поджигов. Поджиг — это такой самодельный пистолет. Металлическая трубка, запаянная или запрессованная с одной стороны, закреплялась на деревянной ручке. Внутрь трубки засыпался порох и закладывались свинцовые шарики. Можно было использовать грузила для удочки, которые продавались в рыболовном магазине, и закладывать сразу по несколько штук. А лучшими поражающими элементами были шарики от подшипников — вообще бесплатно. Для этого нужно было только найти на свалке подшипник или выковырять его из негодного механизма. Порох запаливался через отверстие, пропиленное сбоку трубки. Как я понял, когда подрос, вещь была довольно опасная. Помню случаи, когда трубку разрывало — в этот момент она становилась похожа на распустившийся бутон, но, слава богу, без последствий. При свете костра частенько устраивались стрельбы по консервным банкам. Одна такая банка, вся изрешеченная пулями и напоминающая дуршлаг, еще много лет висела, прибитая к деревянной стене водокачки, напоминая повзрослевшим уже бывшим членам банды об их веселых ночных забавах.

Но вернемся к главному развлечению — добыче и поеданию разных фруктов и ягод. Конечно, апофеозом были арбузы и дыни. На нашем массиве, поскольку он был довольно старый, арбузы уже не росли: не хватало солнца из-за фруктовых деревьев. Но выше нашего массива каждый год нарезались все новые и новые участки. В первые годы, пока деревья подрастали, главными культурами на этих землях были арбузы и дыни. Там-то мы и промышляли. Схема была всегда одна и та же. Ближе к полуночи на добычу арбузов отправлялся отряд из пяти-шести человек. Состав добытчиков ежедневно менялся, но при желании можно было участвовать хоть каждый день. Дачи с большими плантациями выбирались заранее в дневное время, обычно во время катания на велосипедах. Поэтому мы всегда знали, куда идем и на что рассчитываем. Двое всегда оставались снаружи облюбованного участка, остальные забирались внутрь чрез проломленный или выдранный штакетник забора. Сорванные арбузы через эту же дырку передавались стоявшим на стреме и складывались вдоль забора. Набиралось по два арбуза на брата. Один арбуз из озорства и бравады съедался тут же возле обобранной дачи. Остальные мы несли на берег и там устраивали ночной пир под непрерывную патронную стрельбу. Если народу на Костре собиралось очень много, то есть двадцать человек и более, то снаряжались сразу две экспедиции в разные места.

Когда терпение дачников иссякало, они, чтобы пресечь арбузный беспредел, организовывали ночное патрулирование. Согласно графику, установленному для каждой улицы, ведущей к берегу, дачники по двое дежурили каждую ночь с десяти вечера до трех-четырех часов утра. Но, во-первых, мы об этом знали. А во-вторых, на этот случай у нас был запасной вариант. Заключался он в следующем. В полночь мы отправлялись уже всей компанией, включая девчонок, на прогулку — на все те же верхние участки. С песнями под гитару демонстративно проходили мимо дозорных, а дальше все происходило по обычной схеме. Был, правда, один секрет. Как раз на границе старых и новых дач располагалось деревенское кладбище. Когда-то оно стояло в чистом поле, но теперь дачи окружали его со всех сторон. Кстати, у родителей моего школьного приятеля был участок как раз возле кладбища, и уже в более поздние времена я возил девчонок именно на эту дачу, когда наша была занята родителями. Не знаю почему, но секс там казался мне особенно сладким. В еще более поздние времена там даже побывала одна фройляйн из ФРГ, но это уже совсем другая история. Так вот теперь, когда путь к берегу с арбузами был отрезан, мы устраивали свои пиршества именно на этом кладбище. Для этого там даже имелись столики и скамейки. Девчонки, правда, поначалу наотрез отказывались идти на кладбище, но нам как-то удалось их уломать. В общем, наевшись арбузов — обычно, кстати, выходило по арбузу на брата, — мы возвращались на берег мимо дозорных. Вы, наверное, скажете: съесть целый арбуз, да еще на ночь, — это же очень много. Я тоже съедаю сейчас в охотку два-три ломтика. Объясняю: обычно арбуз разрезался пополам, из середины вынимались лакомые куски мякоти, а остальное выбрасывалось без тени сожаления.

Чтобы вы смогли оценить масштабы бедствия и ущерба для дачников от наших набегов, расскажу маленькую историю, как я сам в этом убедился. Как-то в конце сентября родители вывезли меня на дачу. Погода стояла теплая и солнечная, можно было даже купаться до самого начала октября. После обеда я отправился на пляж в надежде встретить кого-нибудь из банды. Вышел на высокий обрыв водохранилища и буквально обалдел от увиденного. В центре пляжа, как и положено, на желтом песке зияло черное пятно нашего заброшенного кострища. Но не это было главное. Вокруг кострища неровным кругом метров десять в диаметре располагался сплошной густой ярко-зеленый ковер. Я сначала не понял, что это за буйство зелени на фоне поблекшего осеннего пейзажа. И только спустившись к воде и подойдя поближе, я наконец-то сообразил, что это были следы и вещественные доказательства наших неоднократных «преступлений». Кстати, учитывая, что, помимо ночных фруктовых и арбузных оргий, мы проводили на пляже еще и дневное время, все крупные остатки пиршества, включая арбузные корки, обычно выбрасывались в камыши за пределы песчаной зоны или просто в воду и уносились вниз по течению. Но за арбузными семечками, конечно, никто не следил, и они были разбросаны по всему пляжу. В результате вокруг черного пятна кострища раскинулась плантация арбузных всходов. Теплая погода сыграла с ними злую шутку. Все те десятки, а может, и сотни тысяч арбузных семечек, обличающие следы наших многочисленных пиршеств, под теплым сентябрьским солнцем просто взяли и дружно проросли. Зеленый ковер из крохотных, не более одного-двух сантиметров в высоту, арбузных всходов был настолько плотным, что песка практически не было видно. Инстинкт исследователя заставил меня оценить плотность прорастания арбузных всходов. Я не поленился и при помощи спичечного коробка несколько раз отмерил квадратный дециметр на зеленом ковре и подсчитал количество всходов на единицу площади: их оказалось от сорока до пятидесяти. Нетрудно посчитать, сколько их было в круге диаметром десять метров. Посчитали? Тогда разделите на количество семечек в одном арбузе, и вы получите количество арбузов, съеденных на наших ночных пиршествах. Даже при самом приблизительном подсчете это несколько сотен. Неужели это всё мы, шайка неуемных проглотов?!

Бакен

Расскажу одну историю про любовь и одновременно про нашу разбойничью солидарность. Случилось она, когда мне было деcять лет и я уже стал старожилом и полноценным членом банды. В это время на дачном пляже появилось новое лицо. Это была очень красивая девочка лет четырнадцати, по имени Лена, то есть тинейджер по современным понятиям. Сарафанное радио донесло, что девочка из Москвы. Папа ее был какой-то большой начальник, и родители решили прикупить дачный участок, который по случаю продавался очень недорого. Дедушка и бабушка Лены по маминой линии жили в городе-герое, на них, собственно, и легло бремя содержания участка. Бремя, прямо скажем, не тяжелое, потому что дача была десятилетней и вполне ухоженной. Родители Лены имели возможность проводить свой отпуск в более комфортных условиях, обычно на морских курортах, в том числе заграничных. В эти поездки они брали Лену с собой, а все остальное время летних каникул она с бабушкой и дедом жила на даче. Родители же приезжали на дачу дней на десять, обычно перед очередным отпускным путешествием.

Лена как-то сразу вписалась в нашу бандитскую жизнь. В свое самое первое посещение пляжа, выйдя из воды после купания, она без стеснения подошла к нашему костру обсушиться. Старшие пацаны тут же распушили перья и стали наперебой за ней ухаживать, предлагая место у костра и груши с персиками. А через пять минут на нее уже сдавали карты в «мавра». Ради этого пацаны даже отложили незаконченную партию в «козла». Лена, правда, не умела играть, но это послужило лишним поводом проявить галантность и посвятить московскую штучку в премудрости пляжной карточной игры. После полудня, когда она собралась уходить, ее пригласили на вечерние посиделки у костра, и уже тем же вечером она была посвящена в постоянные члены банды.

Лена оказалась спортсменкой, у нее был первый взрослый разряд по плаванию. Собственно, этим никого нельзя было удивить, многие из нас занимались спортом и тоже имели разряды. Но, в отличие от нас, разгильдяев, и, видимо, следуя наказу тренера, она продолжала заниматься плаванием даже летом. Каждое утро, часов в девять-десять, когда рыбаки уже вернулись, а загорающие в массе своей еще не вышли, она проводила свои тренировки. Плавала она вдоль береговой линии метрах в пятидесяти от берега, сначала вверх по течению, а потом обратно, в течение как минимум двух часов.

Несколько слов надо сказать о Лениной внешности. Девчонка была, несомненно, красивая и сразу заняла свое законное первое или второе место в иерархии дачных красавиц. Особенно примечательной была ее точеная женственная фигурка. Как ни странно, регулярные занятия спортом не испортили ее. Все ребята постарше наперебой ухаживали за Леной, но через некоторое время по некоторым едва приметным признакам стало понятно, что из всей бандитской братии она выделила нашего весельчака и балагура, да к тому же еще и гитариста-самоучку Сашку по прозвищу Копченый. Кличку свою Саша заслуженно получил за самый сильный среди всей нашей загоревшей братии загар. Он, кстати сказать, тоже был спортсмен, занимался спортивной гимнастикой и даже завоевывал призы на городских и региональных соревнованиях. Лена позволяла Сашке иногда провожать ее с Костра до дачи, но большего сближения не допускала.

Еще пару слов надо сказать об одной дачной достопримечательности. Это был красный бакен, маячивший в середине водохранилища. Днем в любую погоду его было хорошо видно даже на расстоянии четырех километров, а ночью на нем зажигался мерцающий огонек, тоже хорошо различимый с нашего берега. Очевидно, он отсекал крайнюю точку фарватера туристических и рейсовых теплоходов. Теплоходная трасса пролегала ближе к противоположной стороне водохранилища. Во всяком случае, мы никогда не видели теплоходов, проходящих по эту сторону от бакена. Из рассказов местных рыбаков мы знали, что бакен, казавшийся крохотным на просторах водохранилища, был, оказывается, довольно большим, метра три в высоту.

Забегая вперед, скажу, что еще через год я смог разглядеть бакен с близкого расстояния и даже высадиться на него. Для этого на бакене была площадка по всему периметру, огороженная поручнем и предназначенная, по всей видимости, для обслуживания сооружения. Мы с Ленькой и моим двоюродным братом Вовкой решились доплыть до него на маломерной двухметровой фанерной лодочке. Это было довольно рискованное мероприятие, которое запомнилась мне на всю жизнь, своего рода подвиг. В тот раз мы провели в лодке около шести часов. Опасность этого мероприятия мы осознали, когда, совершив прощальный круг вокруг бакена, отправились в обратный путь. С утра погода стояла солнечная и безветренная, зеркальная гладь водохранилища без единой рябинки простиралась до противоположного берега. Но после полудня, когда мы поплыли в обратную сторону, внезапно налетел порывистый ветер, небо заволокло тучами и поднялась волна. Конечно, это не морская волна, но на просторах водохранилища шириной восемь километров стихии, согласитесь, тоже есть где разгуляться. Гребли по очереди Леня и брат, мне по малолетству грести не доверили. Но когда поднялась качка и лодку стала захлестывать волна, работа нашлась и мне. Мы предусмотрительно захватили с собой банку и детское ведерко, которое я обычно брал с собой на рыбалку под секлю или бычков. Еще при подготовке к путешествию рассудительный Леня сказал, что они могут нам пригодиться для вычерпывания воды. Так оно и оказалось, хотя поначалу ничего такого не предвиделось. Честно скажу, когда волна, раз за разом, стала захлестывать лодку, мы сильно перепугались. Я даже не осознал, а как-то внутренне почувствовал мощь стихии и, самое главное, нашу беззащитность и бессилие перед этой мощью, когда волны и ветер стали швырять нашу лодку как щепку. С каждой новой волной внутрь лодки попадала вода. Один из ребят, как я уже сказал, изо всех сил греб в сторону далекого еще берега, а мы со вторым свободным членом команды энергично вычерпывали воду. Хорошо еще, что ветер дул в сторону нашего берега — хоть какая-то помощь. Тем не менее борьба со стихией продолжалась часа три. Это, кстати, уже потом высчитал педантичный Леня, когда мы вечером взахлеб рассказывали дружкам-бандитам о своем путешествии. Во время своего восторженного рассказа я случайно взглянул на молча сидящего немного в стороне Саньку Копченого. Посмотрел и осекся, потому что вспомнил историю с бакеном, но уже про него.

Заплыв. Санькина любовь

Так на чем я остановился? Лена хоть и благосклонно принимала ухаживания Саньки, но все-таки близко к себе не подпускала. За это, кстати, мы с легкой Санькиной руки про себя называли ее Стерва. Ну что это, в самом деле? Он ей лучшие персики и виноград, а она на него ноль внимания, фунт презрения — Стерва и есть. Хотя справедливости ради надо признать, что у нее были еще две уже официальные клички, которые применялись в основном тоже за глаза, но нет-нет да и проскакивали и в разговоре с Леной. Первая появилась сразу, как только мы застукали ее за утренним плаванием. Прозвище Пловчиха закрепилось за ней сразу и навсегда и использовалось, когда мы говорили о ней или даже с ней. А второе придумал для нее всезнающий Ленька, когда мы возвращались с утренней рыбалки, а она нарезала свои привычные километры по водной глади. Ленька остановился, глядя на плывущую Лену из-под козырька ладони, и, прикрываясь от уже начинающего припекать солнца, задумчиво произнес:

— Красиво плывет, ну чисто Ундина.

Днем мы рассказали Лене про это новое прозвище, и она его оценила. Даже попросила именно так ее называть в разговоре с ней. На что последовало молчаливое согласие, но на самом деле клички применялись попеременно — в зависимости от тона разговора и настроения говорящего. Не знаю как кому, а мне Ундина нравилось больше, и я использовал только его, за что пользовался неизменным Лениным расположением. Слушайте, а это уже из области тренинга Карнеги. Почему-то именно этот эпизод из детства я вспомнил, когда уже в студенческие годы начал читать эту умную книжку. А вот как и почему я начал ее читать, расскажу, как только закончу рассказ про Саньку и Лену.

В жаркий июльский день мы, уставшие от игры в карты и прочих пляжных развлечений, просто загорали и смотрели на зеркальную гладь водохранилища. Жарища была страшная, ни ветерка, ни облачка. Красный бакен был отчетливо виден посередине водохранилища. Ну и разговор зашел о бакене, вернее, о его размере. Вышел даже некий спор: одни утверждали, что он высотой два метра, а другие настаивали, что три. Лена и Сашка сидели тут же, но в споре участия не принимали. И тут кто-то предложил:

— А чего мы спорим, пусть Пловчиха сгоняет и проверит. Какая ей разница, куда километры нарезать.

Я добавил, чтобы смягчить небрежное «Пловчиха», но в то же время чтобы получить ответ, интересовавший всех:

— А, Ундина, сможешь до бакена доплыть или слабо?

— Никуда она не поплывет. Вам надо, сами и плывите, — ответил за Лену Сашка.

— Чего ты ей рот затыкаешь? — загалдели со всех сторон.

— Я могу, только пусть со мной лодка плывет, — ответила Лена. — Я не боюсь, но так всегда делают, когда плавание на открытой воде.

— Где же мы тебе лодку возьмем? — слукавил хитрый Сява.

Все понимали, что лодку можно организовать с деревенскими. Они, конечно, покочевряжатся для проформы, но, с другой стороны, им же и самим интересно, доплывет Ленка до бакена или нет. Но перечить Сяве не решились.

Воцарилось всеобщее молчание, все выжидающе смотрели на Лену. А она в задумчивости, я бы даже сказал — в растерянности, смотрела то на нас, то на Саньку, не решаясь дать окончательный ответ и как бы ища у него поддержки. Он и ответил после некоторого раздумья.

— А со мной поплывешь?

Она с благодарностью посмотрела на него и после минутного колебания ответила:

— Да, Саша, с тобой поплыву.

Все восторженно заулюлюкали и чуть ли не бросились качать Лену. Но она предусмотрительно выставила руки вперед: мол, не надо оваций, приберегите до возвращения.

Заплыв назначили на завтра, на одиннадцать часов. Умник Ленька прикинул и сказал, что плыть им часов пять-шесть, соответственно, вернуться они должны часов в пять-шесть вечера. Всех, включая Лену и Саньку, это устроило, на том и порешили. С Костра они в эту ночь ушли пораньше, чтобы хорошенько выспаться. Никто возражать не стал. Провожал в этот вечер Копченый Ундину на совершенно законных основаниях. Целоваться, правда, она и в этот раз с ним не стала, хотя как-то неопределенно намекнула про «после возвращения».

Утром в половине одиннадцатого все, включая героев дня, были уже на пляже. Погода стояла тихая, хотя, в отличие от предыдущего дня, легкий ветерок все-таки был. Но всеобщим голосованием было решено заплыв не откладывать. Сява на своих часах зафиксировал начало заплыва — 10:50, и Лена с Санькой, сопровождаемые толпой наблюдателей, поплыли по направлению к бакену. Мы провожали их, кто сколько мог, самые упорные заплыли метров на сто, но постепенно все повернули обратно, желая пловцам удачного плавания и скорого возвращения. С берега мы еще некоторое время следили за ними, но, когда расстояние увеличилось до пятисот метров, следить перестали; еще, кстати, и потому, что солнце висело аккурат над плывущими и увидеть их даже из-под ладони было очень затруднительно. Мой друг Ленька притащил с собой на пляж десятикратный бинокль, с помощью которого Ленькин отец высматривал косяки селедки, и время от времени кто-нибудь из нас пытался отыскать головы пловцов на ровной глади водохранилища. И некоторым это удавалось. Но потом народ занялся своими обычными делами: карты, бадминтон, волейбол. Домой обедать по случаю заплыва никто не пошел, кто-то захватил с собой вяленой рыбы, кто-то сухарей, другие сбегали за яблоками, вишней и абрикосами. То есть обед получился легкий, походный.

Мы поняли, что надо начинать волноваться, часа в три пополудни, когда со стороны водохранилища внезапно задул свежий ветер, а на небе неизвестно откуда стали образовываться сначала облака, а потом и тучи. Все выглядело так, будто приближается гроза. На самом деле никакой грозы не случилось — видимо, она прошла стороной, — но ветер продолжал дуть с нарастающей силой. С начала заплыва прошло уже больше четырех часов, и, по общим расчетам, мы пришли к выводу, что, скорее всего, они уже достигли бакена и повернули обратно.

Волна от ветра все увеличивалась, и нам даже пришлось переместиться вглубь пляжа, чтобы волной не унесло шмотки. Часам к пяти тучи сгустились настолько, что все вокруг потемнело и купаться расхотелось. Мы организовали совещание и после недолгих дебатов пришли к выводу, что надо начинать действовать. Посыпались предложения по спасению наших пловцов, включая самые невероятные. Опять же всеобщими усилиями выбрали из всех предложений самые реальные. Леньку, как самого рассудительного и грамотного, отрядили к бесплатной телефонной будке, чтобы попытаться узнать телефон спасательной службы, а потом попробовать туда дозвониться.

Несколько лет назад правление по решению общего собрания дачников установило этот самый бесплатный телефон для всех желающих. Находился он в середине дачного массива, аккурат возле местного магазинчика. Все оценили это новшество и удобство, только вот сам аппарат никак в будке не задерживался, его постоянно крали. Поэтому, опять же решением общего собрания, постановили оставить в будке только телефонную розетку, а телефонные аппараты иметь на каждой улице у старшего по этой самой улице. В результате каждый желающий мог в любой момент взять телефонный аппарат, прийти в будку и позвонить. Также не возбранялось иметь собственный телефон и вообще ни от кого не зависеть. Можете себе представить, какая очередь образовывалась из желающих позвонить в выходные дни. С ней могла сравниться только очередь за водой к дачному роднику. В разгар сезона в выходные в той и другой очереди можно было провести часа по два. С очередью к роднику все решалось относительно просто. Многие, особенно молодежь, предпочитали занять очередь и идти купаться. Поскольку все друг друга знали, то боязни пропустить очередь или лишиться ведра не было. Когда подходила ваша очередь, ваше ведро ставилось под струю, а потом просто отставлялось в сторону. Всех постоянно живущих аборигенов, то есть в основном детей и пенсионеров, это, как правило, не касалось: мы старались запастись питьевой водой и наговориться по телефону до вечера пятницы.

Справедливости ради надо сказать, что в дачном массиве был и еще один телефон — на даче начальника областного управления связи. И поскольку три дочки этого самого начальника входили в нашу банду, то в отсутствие их родителей, то есть среди недели, все члены банды, конечно, этим телефоном пользовались. Но сестры почему-то именно на этой неделе уехали в город. Поэтому мы, захватив у Леньки дома телефонный аппарат, отправились звонить. Как ни странно, но в городской справочной телефон службы спасения на водах нам дали сразу. С третьей попытки Леня дозвонился и долго объяснял непонятливой барышне, что, собственно, произошло и где, по нашему представлению, могут находиться терпящие бедствие. А когда барышня наконец поняла, то сказала, что водохранилище находится не под Волгоградской, а под Волжской (город на противоположной стороне Волги и выше по течению) юрисдикцией и обращаться нам нужно именно туда. Надо еще сказать, что Ленька для солидности старался говорить басом (это в его-то десять лет) и у него это неплохо получалось. Слава богу, что она соизволила дать нам телефон этой службы, и все началось по новой. Было опасение, что мы туда вообще не дозвонимся, потому что это уже межгород, но новый номер тоже оказался волгоградским. На этот раз Леня дозвонился и благополучно объяснил, что в районе красного бакена посреди водохранилища пропали люди. Несмотря на абсурдность сообщения, на том конце провода его приняли со всей серьезностью и заверили нас, что меры будут приняты. Было даже ощущение, что они настолько изнывают от безделья, что просто счастливы, что наконец-то поступил сигнал о помощи.

Конец ознакомительного фрагмента.