Наследники Мишки Квакина. Том IV

Влад Костромин

Сборник «Наследники Мишки Квакина. Том IV».Является продолжением сборников «Наследники Мишки Квакина» том I – II – III. Вас снова ждут веселые и забавные, а порой и страшные, приключения юных костромят Пашки и Влада, их заумного хвастливого и скаредного отца, чопорной строгой и экономной матери, глупых жадных родственников и разнообразных деревенских друзей.

Кто ездит в гости по утрам (Всадник без головы)

Однажды мы задержались в городе на заводе и вечером ехали домой.

— Кто ездит в гости по утрам, тот поступает мудро, — напевал отец, — то тут сто грамм, то там сто грамм — на то оно и утро. На то оно и утро.

— Сейчас вечер.

— Не бурчи! Мал еще меня учить. Кто ходит в гости ввечеру, — не растерялся отец, — тот похмелится по утру. Заедем-ка мы к бабке Дуне, проведаем старушку-мать.

Отец всегда старался заскочить к своей матери, чтобы прихватить что-нибудь ценное: целыми ящиками возил от нее помидоры и лук летом; консервацию и мешки картошки — зимой. По своей паскудной привычке норовил еще и что-нибудь утащить.

— Мам, готовь яичню, — ворвавшись в дом, по пути сшибив в темных сенях пустые ведра, закричал отец. — Виктор Владимирович приехал!

Бабушка степенно вышла на тесную кухоньку. Отец схватил ее в охапку и звучно, по-брежневски, расцеловал.

— Живой я, живой! — орал он.

— Вить, что ты орешь? Я хорошо слышу, не оглохла еще.

— Мало ли, — он убавил громкость и плюхнулся на стул. — СтаршОй, пока бабушка нам обед готовит, ты дурью не майся, а наноси ей воды.

— Вить, пускай ребятенок отдохнет.

— На том свете отдохнет. Чего стоишь? — посмотрел на меня. — Слово начальника — закон для подчиненного. Это у нас дома крантик с водой, а тут из колодца надо таскать, а бабушка у нас уже старенькая. Ведра в сенях, колодец в овраге. Бегом, кругом, марш!

Я взял в сенях два ведра и пошел к колодцу. Возле старого сарайки зашлась истошным лаем Жучка. Она была настолько злобной, что вместо ошейника была прикована к кольцу, продетому сквозь ляжку. Но все равно, рвалась ко мне, не смотря на боль.

Старательно обойдя беснующуюся Жучку, спустился в овраг. Колодец был хороший, с вкуснейшей холодной водой и длинной цепью. Бросил вниз колодезное ведро, зачерпнул воды, начал наматывать цепь на ворот. Поднял, перелил в бабушкино ведро, и повторил заново. Из второго ведра, прежде чем перелить, напился — вкуснятина! Отнес ведра в дом, вылил в пятидесятилитровую алюминиевую флягу, снова пошел к колодцу.

Пока наносил две фляги, широкую кастрюлю и таз, отец уже успел умять сковородку яичницы на сале, а бабушка пожарить картошку, опять же на сале.

— Где тебя носит? — недовольно спросил отец. — Картошка стынет.

Судя по тому, что большая сковорода с картошкой опустела всего наполовину, картошка «стыла» недолго.

— Я воду носил.

— Наносил?

— Так точно.

— Вот так и подобает вести себя истинным тимуровцам!

— Садись покушай, Владик, — вставила бабушка, — а то ничего не достанется, — покосилась на сына.

— У меня растущий организм, — отец налил в стакан самогон и махом опрокинул в себя, — мне калории и микроэлементы всякие нужны.

— У тебя всю жизнь растущий организм, — укорила бабушка. — Только пользы с него нет.

— Это еще как посмотреть, — когда отец выпивал, его часто тянуло на демагогию. — Наука диалектика учит нас, что учение Маркса всесильно, ибо оно верно. И наоборот, как говорится. Вот так и с пользой от меня. Но зато я ёмок, не тщедушный какой, — отец ласково огладил живот.

— Вить, хватит языком впустую молоть. Ешьте.

Я налег на картошку, соленые огурцы, квашеную капусту и сало. Отец допил бутылку.

— Мам, давай еще одну.

— Ты же за рулем!

— Ничего страшного, я же депутат, — любовно погладил значок на лацкане пиджака. — Семь бед — один ответ, — махнул рукой. — После нас хоть Андропов. Лучше быть нищу, да живу, чем богату, но мертву.

Вздохнув, бабушка принесла еще бутылку.

— На бога надейся, а наливай себе сам, — отец выпил стакан. — Помнишь, как мойву с морковкой тушили?

— Не помню я.

— Ну как же? — удивился. — Морковочку с лучком потушишь на сковородочке, а потом туда мойвочку и сверху этак той же морковочкой и прикроешь, — причмокнул. — Объедение получается и мойвой совсем не пахнет.

— Не помню.

— Нинка ее еще очень любила. Как сядет жрать, так за уши не оттащишь. Помнишь, как она сковородку одна съедала?

— Как ты сковородку грибов или там жарехи съедал, — кивнула бабушка, — помню. А как Нинка мойву — нет. Да и не покупали мы мойву, у нас селедка бочками стояла.

— Селедочка дело хорошее, — вздохнул отец и снова набулькал стакан. — От селедочки душа радуется и желудок играет, или, как говорится, наоборот, — выхлебал самогон, поморщился. — Короче, Склифосовский! А селедки у тебя нет?

— Селедки нет. Селедка сейчас дорогая, только на кильку и хватает.

— Килька есть?

— Есть чутка.

— Вот то-то и оно! Неси, старушка дряхлая моя.

Бабушка принесла миску мелкой соленой кильки и отец начал поглощать ее так жадно, будто ничего не ел неделю.

— Мелковата, — чавкая, сказал папаша, — и надо с лучком солить.

— Еще что? — кротко спросила бабушка.

— Еще хорошо бы маслицем полить, для аромата.

Бабушка встала с колченогого стула, оставшегося от усадьбы какого-то помещика, достала с полки бутылку масла и молча поставила перед отцом. Папаша, нисколько не смутившись, щедро полил маслом кильку, потом остатки картошки, потом кусок хлеба. Оглядел дело рук своих, потер их, словно большая навозная муха и сказал без ложной скромности:

— Это хорошо, — после чего продолжил подкрепляться.

Конец ознакомительного фрагмента.