Йерве из Асседо

Вика Ройтман, 2023

Пятнадцатилетняя Зоя впервые уезжает из дома, от любящей семьи и любимой Одессы, в Деревню Сионистских Пионеров – израильскую школу-интернат. Совсем недавно она не догадывалась о своих еврейских корнях, но после коллапса СССР ее жизнь, как и множества ее бывших соотечественников, стремительно меняется. Зое предстоит узнать правду о прошлом своей семьи и познакомиться с реальностью другой страны, которая, не стараясь понравиться, станет для нее не менее близкой. Девочка из Одессы отчаянно сражается с трудной задачей: открываясь новому, сохранить верность тому, что она оставила позади, – и остаться самой собой. В тонком, ироничном и очень человечном романе Вики Ройтман история взросления девочки-подростка, которая учится справляться с бурными чувствами и принимать самостоятельные решения, неотделима от атмосферы девяностых с ее острой смесью растерянности и надежд на пороге распахнувшегося мира. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 9

Десять заповедей первой комнаты

Присутствие Алены в чужой Деревне было таким родным, словно она привезла с собой всю Одессу, включая чулан и Митиного бульдога. Мы помирились мгновенно. Так, как будто никогда и не ссорились.

— А мы и не ссорились, Комильфо, — напомнила мне Алена. — Это ты уперлась рогом, потому что мне выпало прыгать первой в резинку. Я сто раз пыталась с тобой заговорить, но ты делала вид, что меня не существует. Ты всегда была с прибабахом, да к тому же не терпела моего превосходства ни в чем, даже если речь шла о догонялках. Помнишь, как мы в первом классе поссорились, потому что у меня был заграничный пенал с Дональдом, а у тебя такого не было? Тогда ты тоже два месяца строила мне морды. И еще в тот раз, когда меня, а не тебя вызвали читать “Конька-горбунка” перед всем классом, когда физрук заболел. Но я все равно тебя прощаю, во имя нашего безоблачного детсадовского прошлого. И еще потому, что здесь нам лучше держаться вместе. Еще найдется с кем враждовать, поверь мне. Одесситки — это сила!

И Алена выбросила в воздух сжатый кулак.

Я изумилась, насколько она все неправильно помнила, но спорить не стала. Лишь спросила:

— А Митя?

— Что Митя?

— Вы с ним… это?

— Никакое мы с ним не “это”, чокнутая, — возмутилась Алена. — Он помогал мне с сочинениями, потому что ты от меня отвернулась, а я ему — с математикой. Ты что, решила в него втюриться на старости лет?

Мне стало очень стыдно, к тому же я смутилась.

— Когда ты узнала, что ты еврейка? — спросила я, чтобы уйти от неприятной темы.

— Я всегда знала, что я еврейка. Наша настоящая фамилия — Зимельсон. Ее поменяли во времена НЭПа. Теперь я опять Зимельсон. Я целый год готовилась к экзаменам, потому что с самого детства знала, что хочу уехать в Израиль. Мои родители тоже собираются через пару лет на ПМЖ, если у меня тут все получится. Вообще-то я хотела поступить в школу возле Тель-Авива, где живут папины родственники, но меня почему-то распределили сюда.

— Это рок, — заключила я.

— Не рок, а твои заморочки, но хай будет по-твоему, — не стала спорить Алена Зимельсон.

— А ты почему никому в школе не рассказала, что уезжаешь? — поинтересовалась я.

— Потому же, почему и ты. Нафиг надо, чтобы учителя мне оценки занижали в последней четверти. У них все еще Совок в головах. Ну, может, кроме твоего папы, — исправилась она. — А братве я рассказала на вечеринке у Языкова, на которую ты, как обычно, не явилась. Мы все лето тусовались всем классом на даче у Андрюши и прощались. Но мы будем переписываться. И с Митей тоже обязательно будем.

Так я ей и поверила. Алена никогда не была сильна в эпистолярном жанре, а по литературе всегда получала тройки.

— Ты уже знакома с этим дылдой? — Она показала пальцем на Тенгиза.

— Ага, — с гордостью первопроходца ответила я. — Он ништячный мадрих.

Алена скривилась.

— Давай попросимся у него в одну комнату.

Так мы и стали жить в одной комнате с Аленой, которая выбрала кровать напротив моей, с правой стороны окна.

Мы проговорили миллион часов, наверстывая упущенные годы, и даже забыли, где находимся.

Выяснилось, что тот Жовтневый район, в котором я жила, и та школа, в которой училась, очень отличались от тех, где провела Алена последние пять лет, как будто были разными декорациями одного и того же спектакля. Или разными спектаклями в одних и тех же декорациях. Это открытие повергло меня в глубокое недоумение. Но все равно я испытывала облегчение, радость, а может быть, и счастье.

Несмотря на смену фамилии, при близком рассмотрении выяснилось, что Алена не особенно изменилась: она, как в детстве, была такой же откровенной, уверенной в себе и прочно стоящей на земле. Я твердо знала, что с ней не пропаду, потому что она и теперь будет меня страховать, как тогда, когда я прыгала через заборы.

В восемь часов вечера, когда мы хором распаковывали вещи, в дверь протиснулась Фридочка с чемоданами.

— Ну что, козочки мои, теперь состав полон. Ловите третью девулечку.

Третья показалась из-за Фридочкиной спины. Третья была похожа на мечту художника из Горсада, или на фею, или на Одри Хепберн, а может быть, и на Элизабет Тейлор. Третья была эфемерным созданием с прозрачной кожей, идеальным черным каре чуть ниже скул, яркими глазами с густой подводкой и фиолетовыми тенями и с удивленно полуоткрытым, резко очерченным ртом с темной помадой. Все в ней было совершенным, от длиннющих ног до изысканных ушей, в которых блестели маленькие золотые сережки. Одета она была почему-то в длинный бежевый плащ, застегнутый на все пуговицы, а обута в высокие сапоги на шпильках. А еще она была из Ленинграда.

— Здравствуйте, девочки, — сказала третья бархатным полушепотом, заставлявшим окружающих сосредотачивать все внимание, чтобы не пропустить ни слова. — Очень приятно с вами познакомиться, я Аннабелла Велецкая-Крафт. Крафт — как нюрнбергский скульптор. Я из Санкт-Петербурга. Но вы можете звать меня просто Владой.

— Проходи, Владочка, не стой, как куст. Все тебе здесь очень рады. Я уверена, вы подойдете друг другу.

Фридочка предприняла попытку поцеловать Аннабеллу в нос, но та отстранилась от домовой:

— Я бы попросила вас не прикасаться ко мне без моего разрешения. Я очень чувствительна к прикосновениям. Здесь очень жарко.

— Снимаем пальто, — резонно заметила Фридочка.

— Я сниму его, когда посчитаю нужным, — сказала Аннабелла и принялась изучать взглядом Алену.

— Привет, — настороженно сказала Алена. — Я Аленка из Одессы. А это моя лучшая подруга Комильфо. То есть Зоя. Только при чем тут Влада?

— Это мое второе имя. Владиславой звали мою прабабку. До революции она была примой в Мариинке. — Аннабелла повернулась к Фридочке. — Почему вы подселили меня к Одэссе?

— Так получилось, — ласково улыбнулась Фридочка. — Не волнуемся, деточка. Твои соседки очень интеллигентные еврейские девулечки, и мухи не обидят, правда же?

— Правда, — подтвердила я, как загипнотизированная, не в силах отвести глаз от Аннабеллы.

— Ах ты моя ласточка. — Видимо, в качестве компенсации домовая поцеловала в нос меня.

Однако Аннабелла не казалась удовлетворенной.

— Мой отец черным по белому прописал в анкете просьбу селить меня только с петербурженками, в крайнем случае со столичными. Я не понимаю, как здесь оказалась Украина.

— Украина была здесь до тебя, — бросила Алена. — Так что давай располагайся на вон той койке. И не “Одэсса”, а “Одесса”.

И Алена указала на пустующую кровать, стоявшую поперечно по отношению к нашим, у далекой от окна стены.

— Я хочу у окна, — требовательно сказала Аннабелла.

— Нема тебе окна. Забито, — не без провокации заявила обычно интеллигентная Алена.

— У меня хронический гайморит и вегетососудистая дистония. Мне необходим свежий воздух.

— Можешь взять мою кровать, — сжалилась я над Аннабеллой.

— Ты что, охре… — Аленка осеклась, заметив сдвинутые брови Фридочки. — Комильфо, кончай дурить.

— Мне не жалко, честно, — сказала я. — Я здоровая, как два быка.

— Благодарю тебя, Зоя.

Аннабелла опустилась на мою кровать, поерзала на ней, проверяя упругость матраса, и улыбнулась, отчего стала в сто тысяч раз красивее. Я прямо аж вздрогнула.

— Вы перестелите постели? — спросила она у Фридочки.

— Сами, сами. Роскошь закончилась. Вас теперь слишком много и будет еще больше. Привыкайте к самостоятельности. Завтра подъем в семь, будем знакомиться с группой. Почти все на местах, осталась только партия с Кавказа.

Аннабелла брезгливо сморщила благородный нос, а Фридочка покинула помещение, послав в воздух воздушный поцелуй.

— Что за бред? — риторически спросила Алена, когда мы остались одни. — Давайте сразу согласуем, как нам вместе жить. Нам необходимо заключить договор, а не то, чует мое сердце, вы меня очень быстро доведете до ручки.

Я немного обиделась, но зато мне польстило, что Аленка слила Аннабеллу и меня в одно целое. А сама идея показалась мне дельной.

— Нам нужны заповеди, — блеснула я знаниями.

Достала из рюкзака тетрадь и карандаш и написала заглавие: “Десять заповедей первой комнаты Деревни”.

— Первый пункт: без принцессничаний, — безапелляционно произнесла Аленка.

— Такого слова не существует в русском языке, — верно заметила Аннабелла.

— Я в курсе, — сказала Алена. — Пункт второй: без долбое…

— Аленка! — не выдержала я, не узнавая воспитанницу привилегированного детского сада “Сказка” для отпрысков работников порта. — Пункт третий: без жлобства.

— Пункт четвертый, — подхватила Аленка. — Матерщина — это всего лишь матерщина. Мы долго не выдержим, если нам придется держать друг перед другом фасон. Тут один туалет и один душ на троих. Нам придется их делить, придется переодеваться на глазах общественности, и придется чувствовать себя при этом удобно. Так давайте без.

— Без чего? — спросила принцесса.

— Без этого самого…

— Щепетильности? — пришла ей на помощь Аннабелла.

— Без заумных слов, из которых должно следовать, что ты чем-то лучше меня.

— Я так воспитана, — фыркнула Аннабелла.

— Так перевоспитывайся быстрее.

— Пункт пятый, — прошелестела Аннабелла. — Никто не посягает на мое личное пространство, граница которого проходит вот здесь.

Она встала и, как канатоходец, процокала каблуками по плиточным швам аккурат посередине комнаты, между моей бывшей кроватью и Аленкиной настоящей.

— Пункт шестой, — сказала я. — Мы выключаем свет после отбоя, не шумим, не слушаем громкую музыку, ложимся спать не позже одиннадцати, никого в нашу комнату не впускаем и не мешаем друг другу учиться и отдыхать.

— Лады, — с тяжелым вздохом согласилась Алена. — Хоть я и привыкла ложиться в двенадцать и, между прочим, не могу заснуть без “Металлики”, “AC/DC” и “Сектора Газа”.

И она красноречиво достала из чемодана двухкассетник Sharp и гору расписанных фломастерами кассет.

— Сектор Газы — это там, где война? — вспомнила я папины слова.

— Боже, — содрогнулась Аннабелла. — Как твои уши не вянут от этого мерзейшего кошмара?

— А ты что слушаешь? — без особого интереса спросила Алена. — Небось “Поручика Голицына” и Изабеллу Юрьеву?

— Мы с моим отцом предпочитаем слушать Башлачева, БГ, Щербакова и Берковского, — презрительно ответила Аннабелла, — а играть — Моцарта, Шопена и Шуберта. Я окончила художку и музыкальную школу по классам фортепиано и скрипки. В изобразительном же искусстве мне нравятся немецкие экспрессионисты и венское ар-нуво, а особенно Фриденсрайх Хундертвассер. Я посетила его выставку в Русском музее. В вашей Од эссе хоть слышали когда-нибудь об этом художнике?

— Нет, — призналась я с большим интересом, а Аленка только нетерпеливо покачала головой.

Звучное имя моментально завладело моим воображением. Фриденсрайх Хундертвассер. Так должен называться герой романа о тевтонских рыцарях. Он, несомненно, невозможно красив и благороден, этот Фриденсрайх. Хундертвассер. Лучше Таузендвассер. Лучше фон, раз он дворянин. Фриденсрайх фон Таузендвассер. И очень загадочен. Друзья называли его Фридом… Фридом Красавцем.

Демонический Фрид во всех баталиях был преданным соратником дюка, владыки Асседо…

— Пункт седьмой, — выдернула меня из грез Алена. — У кого-нибудь есть седьмой пункт?

— Есть, — сказала Аннабелла. — Вы никогда не станете расспрашивать меня о моем прошлом.

— Без проблем, — заверила ее Алена.

— Почему? — спросила я.

— И вообще давайте без лишних вопросов.

— Ну, давайте, — пришлось согласиться. — Но тогда восьмая заповедь: раз уж мы вместе живем, так нам надо друг дружке во всем помогать и защищать от обидчиков.

— Каких таких обидчиков? — вскинулась Аннабелла. — Я похожа на девушку, которую можно обидеть?

— Ну, мало ли что… ты не похожа, а я…

— Ты тоже не похожа, — сказала Алена. — Ты вообще ни на что не похожа. А я?

— Ты?! — удивилась Аннабелла. — Да ты сама кого угодно обидишь и даже не заметишь.

— В общем, мы заключаем пакт верности, — подытожила я.

— И вот еще, — вспомнила Аннабелла. — Пускай мы друг друга возненавидим, что вполне вероятно при данных обстоятельствах, но мы будем хранить секреты друг друга даже под страхом исключения из программы.

— Да? — Я в задумчивости погрызла карандаш.

— Это совершенно необходимо, — сказала Аннабелла. — Клянусь, я ни слова никому о вас не расскажу, пусть вы тут хоть поубиваетесь. Особенно важно хранить тайны от мадриха и домовой, это каждому ясно.

— Принцесса права. Я тоже клянусь, — кивнула Алена. — Девятая заповедь — не стучать.

— Ладно, — пришлось согласиться и мне.

— Итак, пункт десятый, — торжественно заявила Алена. — Соблюдать чистоту и порядок. Туалет моем по очереди. Мусор выносим по очереди. Полы моем. Пыль вытираем.

— Но… — замялась Аннабелла.

— Чего?

— Я не умею мыть полы. К тому же у меня маникюр.

И она продемонстрировала нам длинные острые ногти с перламутровым лаком.

— Пианистка хренова, — сказала Алена и тут же извинилась: — Простите, барышня, я нарушила третий пункт.

— Какое наказание понесет нарушившая заповедь? — поинтересовалась я.

Девочки задумались.

— Двое других будут ее судить, пока не придут к единогласному решению. Помните? Как было на экзаменах. У вас тоже такое было?

Мне пришлось воскресить в памяти жуткое групповое задание со времен тестирования, о котором я до сих пор боялась вспоминать.

— Было. Я согласна.

— Я тоже, — сказала Алена.

Отобрала у меня тетрадь, выдрала лист и пришпилила к доске над своей кроватью.

— Осталось расписаться кровью, — предложила я.

— Елки, Комильфо! — воскликнула Алена. — Ты что, читаешь мальчиковое чтиво?

— Да, — призналась я.

— Какой твой любимый роман? — с неподдельным интересом спросила Аннабелла.

— Это моя персональная тайна, — с флером загадочности произнесла я. — Мы же договаривались — без лишних вопросов. А твой?

— Для меня это вовсе не тайна, — сказала Аннабелла и извлекла из чемодана потрепанный томик с заглавием “Лолита”.

— Про что это? — спросила я с искренним любопытством. — Дашь почитать?

Аннабелла посмотрела на меня с нескрываемым презрением:

— Не доросла еще.