Йерве из Асседо

Вика Ройтман, 2023

Пятнадцатилетняя Зоя впервые уезжает из дома, от любящей семьи и любимой Одессы, в Деревню Сионистских Пионеров – израильскую школу-интернат. Совсем недавно она не догадывалась о своих еврейских корнях, но после коллапса СССР ее жизнь, как и множества ее бывших соотечественников, стремительно меняется. Зое предстоит узнать правду о прошлом своей семьи и познакомиться с реальностью другой страны, которая, не стараясь понравиться, станет для нее не менее близкой. Девочка из Одессы отчаянно сражается с трудной задачей: открываясь новому, сохранить верность тому, что она оставила позади, – и остаться самой собой. В тонком, ироничном и очень человечном романе Вики Ройтман история взросления девочки-подростка, которая учится справляться с бурными чувствами и принимать самостоятельные решения, неотделима от атмосферы девяностых с ее острой смесью растерянности и надежд на пороге распахнувшегося мира. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Глава 10

Клуб

— Ты уже разговаривала с родителями? — спросила я у Алены, после того как мы в третий раз постучали в двери ванной, оккупированной Аннабеллой.

На часах была половина восьмого, а Тенгиз сообщил, что явиться в клуб необходимо в без четверти восемь. Аннабелла, вероятно, заняла туалет задолго до того, как к нам зашла Фридочка и разбудила, объявив: “Подъем, красотулечки, нам предстоит очень важный день, ведь сегодня мы знакомимся с нашей новой семьей”, — и поцеловала в носы. Когда мы открыли глаза, кровать третьей уже пустовала.

— Вчера, — ответила Алена. — Мама делает вид, что ничуть не переживает, но я-то знаю, когда она нервничает. Я ее успокоила и рассказала, что мы в раю.

— Я тоже вчера позвонила своим, — сказала я. — Только разве за пять минут можно толком поговорить? Я даже поплакать как следует не успела, и карточка закончилась. Сообщила, что ты тоже тут, и бабушка страшно обрадовалась. В Одессе дожди. И еще бабушка потребовала, чтобы я позвонила маминым родителям, которые тоже живут в Иерусалиме. Но я еще не решила, как с ними быть. В общем, я обещала написать подробное письмо.

Мы постучали в четвертый раз. Аннабелла наконец выплыла из туалета, при полном параде, похожая на Наташу Ростову на именинах. Под бежевым плащом виднелось красное платье в обтяжку и кружевные чулки. Волосы уложены, макияж как у невест, что фотографировались у Оперного перед загсом.

— Быстрее, — оторвала меня Аленка от восхищенного лицезрения, — ты не успеешь почистить зубы.

После чистки зубов мы с колотящимися сердцами направились в Клуб.

Это была просторная комната в другом конце коридора, со старыми, но хорошо сохранившимися диванами, креслами и стульями. Кроме того, в Клубе обнаружились телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр, книжные полки и странный длинный мраморный стол, отгораживающий комнату от кухни. На стенах висели веселенькие транспаранты, разноцветно желающие “хорошего года в Деревне” и “счастливого прибытия”. Спрятавшись за спины Алены и Аннабеллы, я принялась разглядывать присутствующих.

На кухне у плиты суетилась Фридочка, а Тенгиз доставал из холодильника упаковки и бутылки и расставлял их на столе, возле пластмассовой посуды.

Общую комнату занимала куча разношерстного народа, который было затруднительно классифицировать. Некоторые походили на сельских жителей, некоторые — на детей дипломатов. Кое-кто был одет в дорогую импортную одежду, в которой преобладали полосатые ветровки, гетры, блестящие лосины и вареные джинсы, а кое-кто красовался в обычной советчине из “Детского мира”. Но всех объединял взбудораженный вид.

Всех, кроме одной группки.

Я вспомнила бывалую Иру, которая в самолете посоветовала мне вычислить в толпе звезду тусы, вокруг которой происходит весь движняк, и тут же поняла, что она имела в виду.

В центре группы, состоявшей из двух девочек и четверых мальчиков, восседал парень в кожаной куртке с косой молнией и кучей заклепок. Его черные волосы были коротко острижены на затылке, а с высокого лба волной спадала челка, похожая на воронье крыло и настолько нагеленная, что она казалась деревянной. На звезде были черные джинсы, пояс с массивной пряжкой и ковбойские сапоги. На шее у него висела тяжеленная золотая цепь с тем самым символом, который красовался на флаге в Еврейском Сообществе Сионистов.

Группа заняла самый удобный бархатный диван и пространство вокруг него. Ковбой, закинув ногу на ногу и заложив руки за голову, развалился на диване как у себя дома.

Я заметила, что Аннабелла глядела туда же, куда и я. Не прошло и минуты, как она, оценив ситуацию, процокала каблуками к центральному дивану и подошла к простоватому здоровенному блондину в спортивном костюме, что почтительно стоял чуть поодаль от ковбоя, как будто был его телохранителем.

— Здравствуй, — сказала наша третья блондину. — Я Аннабелла-Владислава из Санкт-Петербурга. Можешь звать меня просто Владой.

— Здорово. — Блондин распрямил плечи и стал выше еще на несколько миллиметров. — Я Миша с Чебоксар.

— Очень приятно, — улыбнулась Аннабелла. — Когда я нервничаю, у меня всегда дикая жажда. Не будешь ли ты так любезен принести мне попить?

— Ты че, блин? — сделал круглые глаза Миша из Чебоксар и, явно не зная, как поступить, вопросительно посмотрел на ковбоя.

Но ковбой смотрел не на Мишу, а на Аннабеллу.

— Мишаня не может решить, по понятиям ли носить телке воду, — объяснила мне Алена. — С одной стороны, это пацанский поступок, а с другой — шестерочный.

Теперь круглые глаза сделала я.

— Комильфо, — сказала Алена с упреком, — хоть леди ты так и не стала, ты все же росла в нафталине и тебе очень многому придется научиться, если ты собираешься здесь выжить.

Тем временем ковбой властным жестом отодвинул мальчика, который сидел рядом с ним, и похлопал по освободившейся диванной подушке, приглашая Аннабеллу присесть. Но Аннабелла сделала вид, что ничего не заметила, и снова обратилась к Мише:

— Видимо, в Чебоксарах производятся исключительно чурбаны. Я сама принесу себе попить.

И, виляя бедрами, как на подиуме, направилась к столу.

— Стой, — подал голос ковбой.

Аннабелла выразительно остановилась и повернула голову, взмахнув каре.

— Чего тебе, красотка? Воды или сока?

— Малогазированную. Тамбовский волк тебе красотка. Меня зовут…

— Слышали, — сказал ковбой, вставая. — Я Арт.

— Откуда ты приехал, Арт? — спросила Аннабелла.

— Из Москоу, — ответил ковбой.

— Его предки — совладельцы “Фриойла”, — подсказал мальчик, которого сдвинули. — Я тоже из Москоу.

— Понятия не имею, что это значит, — изобразила Аннабелла бесстрастность.

— Это значит, что его пахан нехилое бабло срубает, — объяснил здоровый блондин.

— Благодарю вас, Миша из Чебоксар, за полезную информейшен, — презрительно бросила Аннабелла.

Девочки, окружавшие Арта, пронизывали Аннабеллу недоброжелательными взорами.

— У нее фирменный плащ от “Берберри”, — шепнула грудастая девчонка в сиреневом платье соседке, у которой были волосы до бедер и непропорционально большие синие глаза, отчего она походила на персонажа из японских мультиков.

— Реально?! — тоже шепотом спросила японка.

— Ты не туда смотришь, — вдруг одернула меня Алена. — Это все фигня и дешевые столичные понты. Смотри вон туда!

И кивнула головой на дальний угол Клуба. Там рядом со столом стояли двое парней и тихо ржали.

— Это наши, — заявила Алена. — Члены команды КВН сто девятнадцатой школы.

— На Жуковского, что ли?

— Ага. Идем, я тебя с ними познакомлю.

И Алена уверенной походкой направилась к кавээнщикам. Те обрадовались Алене как родной сестре, поприветствовав фамильярными поцелуями в щеку.

— Это Комильфо. Она же — Зоя, — представила меня Алена. — Моя бывшая лучшая подруга. А это Леонидас и Фукс, они же Леня Пекарь и Гриша Боеничев.

— Значит, нас четверо! — вскричал осчастливленный Фукс, который Гриша Боеничев. — Нас почти столько же, сколько москвичей. Ну шо, Комильфо, присоединяйся.

Алена и ее двое знакомых завели оживленную беседу о последнем полуфинале, пропущенном ими из-за полета. Оказалось, что Алена слыла главной болельщицей команды “Тело в тельняшке”, всегда посещала игры во главе группы поддержки и все полтора часа стоя держала плакат, несмотря на то что это тяжкий труд, а потом освистывала обнаглевшее жюри.

Вставить свои пять копеек в этот междусобойчик было почти невозможно, и я довольно быстро почувствовала себя гостьей на свадьбе очень дальних и незнакомых родственников. Я заскучала и принялась разглядывать остальных.

Аннабелла принимала второй пластмассовый стакан из рук Арта, глядя при этом на атлетического вида парня, который ковырялся в салате. Москвичи и чебоксарец все так же не подпускали никого к центральному дивану.

Три темноволосые кавказские девочки, неуверенно державшиеся, не отставали ни на шаг от Тенгиза и помогали ему накрывать на стол.

Молдаванок ни с кем невозможно было спутать, и я сразу их вычислила по похожей на Софию Ротару бойкой девчонке, громко расписывающей более робкой соотечественнице прелести Деревни, с которыми она успела вчера ознакомиться, — включая курилку в третьей беседке от забора, где собираются местные.

Кудрявый невысокий мальчик смущенно общался с двумя очень белобрысыми и немодными девчонками в устаревших мыльницах. Все трое выглядели умными, хоть мальчик отчаянно краснел.

Впервые в жизни я осознала, что Советский Союз действительно состоял из пятнадцати республики и к тому же развалился. Также я впервые задалась вопросом, почему все евреи настолько не похожи друг на друга. А еще я содрогнулась от мысли, что мне придется провести с этими незнакомцами три года жизни, и мне опять невыносимо захотелось домой.

Я осмотрела всех, но тут поняла, что кое-кого упустила.

Одинокий долговязый худощавый субъект в очках стоял у выключенного телевизора и вертел на указательном пальце пластмассовую тарелку. Бабушка называла таких типов словом “несграбный”. Рука парикмахера давно не прикасалась к его всклокоченным волосам, и выглядел он так, будто вскочил с постели и, не успев в ванную, побежал прямиком в Клуб. Коричневые сандалии, обутые поверх черных носков, создавали жуткую дисгармонию с безобразными оранжевыми шортами и поношенной футболкой с фотографиями динозавров.

Субъект подмигнул мне.

Я отвернулась в ужасе от того, что именно мне он посмел подмигивать. Я даже оглядела свою собственную одежду, чтобы убедиться, что она не настолько кошмарна. Но нет, я была в обычных своих любимых просторных варенках, присланных тетей Галей из Америки, в клетчатой рубашке с пуговицами и в сандалиях без носков. Правда, с каждой минутой я все больше сожалела о том, что надела эту рубашку, потому что становилось все жарче.

— Шалом, — сказал субъект, внезапно оказавшись в непосредственной близости от меня.

— Здрасьте, — вынужденно отозвалась я.

— Я не был уверен, мальчик ты или девочка, но по голосу сразу слышно, что девочка.

— Ты что, слепой? — удивилась я.

— Ма питом! — произнес субъект на тарабарщине. — Просто ты какая-то андрогинная.

Честное слово, никогда в жизни я не знала оскорбления больнее этого.

— Что такое “мапитом”?

— А это на иврите означает “с чего это вдруг?” или “с какого перепугу?”. Ну, приблизительно, если игнорировать нюансы. То есть если ты чем-нибудь возмущена, или если кто-нибудь в твоем присутствии сморозил полнейшую чушь, как, например: “вот, типа, не Иерусалим столица Израиля, а Тель-Авив”, или “Иешуа из Назарета является коллективным бредом, а не исторической личностью”, или “Атос неправ, потому что он повесил миледи, не спросив, откуда у нее клеймо”, так и кричи сразу: “Ма питом!”

Я совершенно опешила. То есть полностью.

— Ты вполне можешь кричать “ма питом!” и в том случае, если кто-нибудь заявляет, что ты андрогинна, — заявил субъект. — Давай потренируемся. Ты андрогинна… Ну? Попробуй. Ты андрогинна.

— Ма питом, — пробормотала я.

— Красавица, — одобрил субъект. — Схватываешь на лету. И это круто, что тебе знакомо слово “андрогинна”, раз ты на него обижаешься.

— Может, я и андрогинна, но я не дура, — буркнула я.

— Ма питом дура! — воскликнул субъект. — Никакая ты не дура. Это тоже сразу видно.

— Что еще тебе видно? — спросила я на всякий случай.

— Видно, что ты из Одессы. Но больше ничего особенного, — ответил субъект, и я почему-то опять обиделась. — Как тебе нравится наша новая семья?

— Я о них еще ничего не знаю, — тактично ушла я от ответа.

— Прямо так и ничего?

— Прямо так.

— Врешь ты все, — заметил тип. — Ну да ладно. Как тебя зовут?

— Комильфо.

— Это ты пытаешься сразить меня интеллектом, красиво увильнув от вопроса? — сощурился собеседник. — Или утвердить свою андрогинность?

— Да нет, меня все так зовут с самого детства.

— Комильфо, значит. Окей. Будем знакомы, я Натан Давидович Вакшток.

Эту фамилию я уже когда-то слышала.

— Ты откуда?

— Отсюда.

— Что значит “отсюда”?

— Из Иерусалима, вестимо.

— Я не понимаю.

— Так я тебе объясню. Я родился здесь, в Израиле, а потом мои родители уехали в СССР работать посланниками Еврейского Сообщества Сионистов. Сперва они работали подпольно, а когда Совок развалился — легально. Так что всю свою сознательную жизнь я, к сожалению, провел в Одессе.

— К сожалению?! — вскричала я, и Алена с кавээнщиками повернулись в мою сторону.

— Привет, — помахал им тарелкой Натан Давидович. — Ну да, естественно, к сожалению. Когда человека отрывают от родины, это вряд ли окажется приятным. Нес па, Комильфо?

— Па, — согласилась я.

— Вот я и решил вернуться на родину, пока мои родители отбывают каторгу своего призвания. Нет лучшего пути возвращаться назад, чем через программу “НОА”. А раз ты тоже из Одессы, значит, ты стопроцентно встречалась с моей мамхен. Ее зовут Маргарита Федоровна. Или Магги.

— Точно! — вспомнила я “сыночка”, которого Магги тоже собиралась отправлять в Израиль.

— Да, это она меня, грешным делом, родила.

— Нас пятеро! — радостно воскликнул Фукс, который прислушивался к последней части разговора.

— Нет, увольте, пожалуйста, — заявил Натан Давидович. — Я вам не одессит. Я иерусалимец.

— Все кончаем болтовню и рассаживаемся на полу! — загремел на весь Клуб голос Фридочки.

— Почему на полу? — удивилась Алена.

— Чтобы приблизиться к корням, — улыбнулся Натан Давидович. — В Иерусалиме чем ты ближе к земле, тем ближе к небу. Такой парадокс.

И перестал быть похожим на субъекта.