A.S.Y.L.U.M: пражские игры

Алиса Альта

Предположим, некий байронический герой захочет лишить мир интернета. Не сочтите его сумасшедшим: наш аристократ живёт в мире, где говорить сложносочинёнными предложениями могут лишь крайне образованные люди, отказ от покупки модных товаров приравнивается к уголовному преступлению, а моногамия считается чем-то вроде старомодного извращения. Детективные игры, страшные тайны, подводные камни человеческой психики – вовсе не главное в этой антиутопии. Главное – что конец немного предсказуем… Книга содержит нецензурную брань.

Глава 18

Сэр Фрэнсис Маккой был одним из самых видных представителей неоклассического течения британской науки. В начале своей карьеры он мечтал создать нечто наподобие вечного двигателя, который позволял бы свиньям бесконечно плодиться. Став профессором Кембриджа, он способствовал исключению из колледжа молодых людей, в которых, часто незаслуженно, видел корыстное отношение к науке. В тридцать семь лет, открыв кампанию по сбору средств для развития независимой науки, сэр Фрэнсис основал собственный центр Фэрбэнкс по изучению общественных отношений, с помощью которого думал изменить мир. Внедрив результаты некоторых спорных разработок в Великобритании, Маккой полярно расколол общественное мнение Европы о себе.

В центре, где проводились исследования, Маккой построил дом для себя и для всего проживающего там персонала. Более двадцати лет он не покидал пределы Фэрбэнкса.

25 марта выдалось ясное, солнечное утро. Сэр Фрэнсис, пополнивший запас внутренней гармонии в оранжерее с редкими экзотическими цветами, спустился в приёмное отделение. Сюда попадал каждый посетитель, желающий пробраться на территорию центра.

— Доброе утро, сэр, — поприветствовал его Билл Коллинз, подающий надежды юноша, который проходил практику в центре, начав с КПП.

— Доброе утро, Билли, — ласково ответил сэр Фрэнсис. Каждое утро он посылал хвалу небесам за то, что может заниматься любимым делом, и очень тепло относился к каждому сотруднику, работающему в Фэрбэнксе. — Что, не приезжал ещё?

— Увы, сэр.

— Вот уж эти европейцы, — презрительно хмыкнул он. — Не могут прийти к девяти, если у них назначено на десять.

— Верно, сэр. Сухопутные крысы, сэр. А хотя, кажется, идёт…

Послышался шум. Кто-то явно не мог открыть тяжёлую дубовую дверь, которой было лет двести. Наконец, сопротивление заржавелого механизма было сломлено, и в холл вошёл весьма занятный мужчина.

— Мистер Маккой? Здравствуйте, сэр. Да, Якоб Кельц — это я. Очень, очень приятно с вами познакомиться, — с энтузиазмом начал молодой человек, с порога узнавший учёного. Он кинулся к нему на встречу и принялся с восторгом пожимать руку.

— Сэр Фрэнсис Маккой, — холодно возразил тот. — Вы позволили себе опоздать на пять минут, молодой человек.

— Прошу благодушно извинить меня. Лондонские туманы плохо влияют на видимость, и пробки…

— Цельный человек всегда найдёт мужество взять на себя всю полноту ответственности, а не станет, подобно плаксивой институтке, искать виноватых, — строго заметил сэр Фрэнсис.

В глазах посетителя промелькнула тщательно сдерживаемая ярость.

— Примите мои искренние извинения ещё раз, достопочтенный сэр Фрэнсис.

— Так-то лучше, молодой человек. Я надеюсь, целебный воздух нашего волшебного острова поможет улучшить ваш моральный облик. Когда-то я тоже, подобно мотыльку, искавшему правду в пламени костра, прибыл в Лондон в поиске идеалов. Но этот город обманул меня. Здесь я не нашёл ничего, кроме иссушающих душу страданий…

Произнося эту патетическую речь, сэр Фрэнсис увлекал гостя за собой, в тесноватую грязно-красную комнату рядом со входом, где они могли бы спокойно поговорить. Указав гостю на стул, учёный сел напротив и начал внимательно рассматривать юношу. Резкий свет только подчёркивал все особенности его лица, которое Маккой находил достаточно интересным. Он даже подумал, не познакомить ли его со своей дочерью Ариадной: таочень хотела иметь хаски, но страдала от аллергии на собачью шерсть. Единственное, что забавляло его в незнакомце — огромные чёрные усы, явно прилепленные. При разговоре юноша смешно ими шевелил и забавно шепелявил. Сэру Фрэнсису не хотелось подозревать этого человека в желании замаскировать своё лицо для какого-нибудь неблаговидного поступка, поэтому он решил, что это просто новое течение в европейской моде.

— В первую очередь мне хотелось бы сказать вам, многоуважаемый сэр Фрэнсис…

— Не перебивайте меня, молодой человек, — строго остановил его учёный. — Вы что же, думаете, что если приехали с континента, так можете перебивать старших, когда вам заблагорассудится? Между прочим, вам повезло, что вам вообще разрешили ходить по земле, где когда-то ступала нога Тюдоров. В курсе ли вы, что через месяц в парламенте будет обсуждаться законопроект, при успешном принятии которого Великобритания полностью изолирует себя от всех дел континента? Ни один иностранец больше не осквернит нашу землю, и будет создано лишь одно министерство, которое будет время от времени подглядывать в замочную скважину европейской политики.

— Я ждал этого, — с вызовом ответил незнакомец. — Меня продержали на границе три дня, а ведь я не какой-нибудь русский или француз.

— Три дня! — возмущённо всплеснул руками учёный. — Вам несказанно повезло, молодой человек! Американцы проходят контроль два дня, русские — дней шесть, азиаты и африканцы — от десяти до семнадцати суток. Мерзких французских свиней мы отстреливаем ещё на подступе к границе. Мы были так к вам лояльны, и вы отвечаете такой чёрной неблагодарностью! Подумать только!

— Я в высшей степени счастлив, сэр Фрэнсис. Пройдя границу, я опустился на колени и поцеловал эту святую землю, вершившую судьбы мира. Горечь обволакивает моё сердце, как только я подумаю, какой потерей для всех просвещённых европейцев обернётся закрытие границ…

Самоуничижительный тон и кроткий взгляд парня пришёлся сэру Фрэнсису по душе.

— Так-то, — удовлетворённо ответил он. — Учитесь ценить неоценимое, молодой человек! А то вы думаете, что раз ваши предки ели круассаны на завтрак и умывались, не воткнув пробку в раковину, то вы можете сложить с себя долг морального самосовершенствования?

— Ни в коем случае, уважаемый сэр Фрэнсис, — смиренно возразил человек, представившийся Якобом Кельцем. — Тем более мать моя, хоть и жила в Бельгии, каждый раз втыкала пробку, отдавая дань традициям своих предков.

Сердце главы центра смягчилось.

— Ваша мать была Человеком с большой буквы.

— И это гордое звание передала по наследству.

— Молчите! Знаю я вас. Глаза горят энтузиазмом вдохновения истиной, а сами так и думаете, как бы подцепить девчонку на ночь.

— Погоня за юбками вовсе не входит в спектр моих приоритетов, — с горечью ответил молодой человек.

— Ага! Попался! Журналюга поганый! Вон из моего центра! Как тебя в Британию пустили! А ещё усы приклеил, думал отвертеться! Какой внушающий доверие молодой человек, надо же! Выметайтесь вон!

За считанные секунды в глазах учёного разгорелся дикий маниакальный огонь. Вскочив с места, сэр Фрэнсис вне себя от ярости схватил юношу за шиворот и начал выпихивать его из комнаты. Голос его дребезжал, а руки нервно тряслись. Предполагаемый Якоб Кельц изо всех сил упёрся в стены, так что вытолкнуть его из помещения представлялось невозможным.

— Да как вы посмели назвать меня журналюгой!

— А что это у нас глазки-то так горят? За юбками не бегаешь — сам сказал. Так с чего бы такое оживление? Думаешь, что обвел старика Маккоя вокруг пальца, да? Думаешь, я не разгадал твои штучки, да? Ха-ха! Да ты в уме уже накалябал какую-нибудь поганую статейку, чтобы продать её за жалкие гроши в «Ле Мон»! Получай свои тридцать сребреников как угодно, но только не через опозоривание честного имени Фэрбэнкса, ты, моральная проститутка!

И тут на молодого человека снизошла светлая идея.

— Отпустите меня! Вы не имеете права! Вы повредите мои пальцы! Я подам на вас жалобу в Европейский суд по защите целостности человеческого тела! Мой муж нашлёт проклятие на весь ваш род…

— Муж? — более мягким голосом спросил Маккой. — У вас есть муж?

— Разумеется, — возмущённо вздёрнув подбородок и отряхивая невидимую пыль на пальто, ответил Кельц. — Я мог бы проводить медовый месяц в Амстердаме с моим дорогим Карлом, а не тратить своё время на беседы с вами.

— Вот как, — пробормотал сэр Фрэнсис, усаживаясь обратно на стул. — Значит, так блестят глаза молодого влюблённого… Простите меня, голубчик, Брина ради. Извините, извините! Но вы просто не представляете, как мы тут настрадались!.. Когда наш центр только открывался, я с радостью делился новостями с каждым желающим. Но, мистер Кельц, вы не знаете человеческую натуру! Люди только и ждут, пока вы покажете им слабое место, чтобы впиться вам в горло! Если бы я мог предугадать, какой поток негатива изольётся, я бы не стал открывать Фэрбэнкс, честное слово! Я бы тихо работал где-нибудь в своей домашней лаборатории в Суссексе, понемногу принося пользу обществу!

— Увы, каждый сильный человек проходит испытания медными трубами, — поддакнул ему посетитель.

— Они уже думают, что раз стали четвёртой властью, так могут творить, что хотят! Нет, гораздо лучше было раньше, когда журналисты зависели от крупного капитала и настроений публики!.. Теперь же что? Развелось идиотов, которые пишут, что хотят, а люди такие доверчивые! Один, видите ли, решил, что после внедрения результатов моих исследований британское общество станет в 3,27 раза более ненормальным, что практически невозможно. Второй доказывает, что я ставленник инопланетян, и опыты мои направлены на подчинение человечества. Живи мы в каком-нибудь ХХ веке, я нанял бы журналиста, который написал бы хорошую, обеляющую статью на заказ… Но нет! Я не хочу сидеть в тюрьме пять лет…

Юноша слушал сэра Фрэнсиса не перебивая, так как чувствовал, что тому надо дать выговориться. Наконец, учёный успокоился и взял со стола папку с документами.

— Здесь у меня досье на вас, молодой человек… Я надеюсь, вы не донесёте на меня за то, что я пользуюсь печатной продукцией? Я разделяю любовь нашего и вашего парламентов к зелёным лёгких планеты, но радость от того, что я держу в руках печатные листы сильнее меня…

— Будем считать, что это досье попало к вам в руки до принятия закона о недопустимости вырубки лесов для изготовления бумаги, — мягко улыбнулся посетитель.

— Итак, что у нас тут? Якоб Кельц, тридцать два года… Родился в Антверпене… Вы не привезли сюда ничего предосудительного, молодой человек? Ибо мне не надо, у меня всё есть. В двадцать семь лет поступил в управление стандартизации методов контроля… В целом, ваш жизненный путь мне нравится.

— Но?.. — подхватил молодой человек.

— Но ваша родословная! Как вас вообще взяли пусть в самый захудалый государственный орган с такой-то роднёй!

— А что не так с моей роднёй? — деланно оскорбился молодой человек.

— Ну как же! Ваша бабушка работала копирайтером… Это, пожалуй, можно простить ей. Она женщина, а значит, меньше подвержена разрушающему влиянию человеческих идеалов. Быть может, она была бедна, быть может, ей приходилось кормить голодного кота — кто знает?

— Она очень, очень раскаивалась в содеянном.

— То-то же. Я надеюсь, вы с молоком матери впитали этот нравственный урок.

С минуту учёный внимательно изучал мистера Кельца, стараясь увидеть на его лице отпечатки тяжёлых моральных терзаний. Вполне удовлетворённый результатом, он разрешил юноше приступить к делу.

— Я, как вам, надеюсь, успели сообщить, представляю крупного европейского мецената, пожелавшего остаться неназванным. Последняя его причуда — тратить деньги на науку. Один его давний товарищ посоветовал вложить деньги именно в ваше предприятие, однако вы сами понимаете… Слухи, которые витают вокруг вас, не внушают никакого доверия. Мне поручено разобраться, есть ли в Фэрбэнксе проекты, заслуживающие пяти миллионов евро.

— Что и следовало доказать! — всплеснул руками Фрэнсис и схватился за сердце. — А вы ещё удивляетесь, почему я так обошёлся с вами, заподозрив в журнализме!

— Мы верим вам, сэр Фрэнсис, верим. Иначе я не сидел бы здесь.

— Что же, — рассудительно покачал головой учёный, закинув ногу за ногу. — Ради такого случая я даже готов провести вам мини-экскурсию по Фэрбэнксу. Наука ненасытнее самой обворожительной женщины, а моя так и требует подношений, словно каждый день у нас — рождественский. Только клянитесь — клянитесь! — мне сохранностью австралийских кенгуру, что вы не посмеете написать ничего плохого про мой центр. Данные ваши в порядке, но если вдруг вы всё-таки журналист — я не буду желать вам адских мук. Ваше существование и так окрашено всеми цветами преисподней, с таким-то моральным обликом.

— Клянусь, — трепетно ответил мистер Кельц, прижав руку к груди.

— Нет.

— Что нет?

— Вы недостаточно чувствуете момент. Я собираюсь показать вам святая святых Британских островов, а вы даже не понимаете, что предстанет вашему взору. Верните мне мой бисер и отчаливайте в свою захудалую Европу.

Гость чуть заметно стиснул кулаки.

— Я всё понимаю, достопочтенный сэр Фрэнсис, — патетически заявил Якоб, в левом глазу которого настойчиво блеснула слеза. — Просто я настолько ошарашен предстоящей мне честью, что не могу подобрать нужных слов.

— Пойдёмте, — сказал оттаявший служитель науки. — Я покажу вам одно очень интересное исследование, начатое по инициативе мистера Джеймса Скотта, моего заместителя и хорошего друга.

Проделав длительный путь, они вышли к просторному помещению, которое находилось в самом центре Фэрбэнкса и к которому, словно к сердцу, стекались многочисленные артерии коридоров. Его опоясывали четыре этажа, и так как сэр Фрэнсис привёл своего посетителя на второй этаж, тот мог детально рассмотреть всё, что происходило внизу. Казалось, что здесь было воссоздано всё, что необходимо для райской жизни. Значительную часть первого этажа занимал бассейн с искусственными волнами, настолько похожий на настоящий океан, что Якоб сначала не поверил, что находится в центре скалистых британских островов. Водоём окаймлял пляж из белоснежного песка, где было множество качелей, впрочем, совершенно пустых. Там были и площадки для игры в волейбол, и столы для настольного тенниса, совершенно одичавшие. Вслед за линией пляжа начинали цвести растения. Тут в изобилии были собраны представители мировой флоры.

— Знаю, знаю, растения здесь лишние, — сразу начал оправдываться сэр Фрэнсис. — Но, знаете ли, это моя слабость. Когда я вижу прелестный цветок, то испытываю чувство, близкое к восторгу Казановы, познакомившегося с соблазнительной красавицей. Руки покупают его без моего согласия.

Конец ознакомительного фрагмента.