Чего не знала Алиса

Алина Лемер, 2023

Что ждёт нас после смерти? Алиса узнает ответ на этот вопрос, когда сводит счеты с жизнью, проиграв в борьбе с тяжелой депрессией. Место, где она оказалась, называется Зазеркальем. Какие тайны оно скрывает? Кто тот загадочный юноша, встретивший ее здесь? Алисе предстоит погрузиться во мрачные события из прошлого и заново пережить самые страшные кошмары. Но что заставило ее забыть их? И главное: позволят ли ей вернуться на ту сторону зеркала?

Глава 7

Спустя 35 минут после моей смерти

Представьте, что вы попали в зеркальный лабиринт. Везде вы видите только свое отражение, куда бы ни взглянули. Сначала это весело, можно рассмотреть себя с любого ракурса. А что, если не хочется смотреть на себя?

— Что это? — еле слышно спрашиваю я у Стефана.

— А на что похоже? — незамедлительно отвечает он.

— А вы всегда вопросом на вопрос отвечаете? — я начинаю раздражаться.

— А ты?

Меня утомляет эта игра, и я знаю, что не выиграю ее никогда.

— Это похоже на зеркала, — с сомнением говорю я.

— Это действительно именно они, — Стефан смотрит на то же, на что и я.

— Вообще-то вы мне сказали, что я получу ответы на свои вопросы, — с укором говорю я.

— Зачем тебе мои ответы? — Стефан пожимает плечами. — Ты и так прекрасно все видишь и понимаешь.

— Я не понимаю, зачем в чистилище зеркала.

— Мы не в чистилище.

— Ну а где же мы? — я совсем его не боюсь, когда он не смотрит на меня.

— Но ты же уже догадалась?

Я нерешительно рассматриваю зеркала.

— Нет.

— Мне показалось, что ты умнее.

Я хочу возмутиться, но замечаю его взгляд — насмешливый и ехидный.

— Вы кто? — смотрю прямо в его глаза и пытаюсь уловить хоть что-то, кроме насмешки.

— По-моему, мы уже это обсуждали.

— Нет, я хочу четкий и конкретный ответ.

— Меня зовут Стефан.

— Я знаю, как вас зовут, — терпеливо говорю я, хотя готова взорваться. — Кто вы, Стефан?

— Я — твой проводник.

Он говорит только это и сразу замолкает. Но я хочу знать больше.

— Проводник куда?

Он переводит взгляд на зеркала, а потом снова на меня.

— Туда, куда ты сама захочешь.

— Подождите… — я сбита с толку. — Что это значит?

— Это означает то, что я сказал только что, и ничего более.

— Стефан, объясните мне…

— Алиса, ты задаешь не те вопросы. Я начинаю разочаровываться.

— Просто скажите мне, где мы и что будет дальше!

— Но я не знаю того, что будет дальше, — он склоняет голову набок, и этот жест, кажется, выражает усталость.

— Как это?

— Очень просто. Ты знаешь, что будет с тобой через пять минут?

— Это угроза? — кажется, я начинаю паниковать. Стефан с изумлением смотрит на меня. Похоже, что я не очень-то я ему нравлюсь. Впрочем, как и всем остальным.

— Это вопрос. Ты задаешь мне свои вопросы, я задаю свои.

— Я не знаю, что произойдет через пять минут. И через десять.

— Я тоже. Но мы это узнаем.

— Как? — немного требовательно спрашиваю я. Я уверена, что он меня испытывает, он знает гораздо больше о моем будущем, чем хочет показать.

— Через пять минут увидим, — Стефан улыбается одним уголком рта. — И через десять.

Я не нахожу что ответить. И вообще, меня начинает раздражать его манера общения. Но все же он мой единственный собеседник, и я в глубине души рада, что он со мной. Одной здесь было гораздо страшнее. И скучнее, если честно.

— Проводник, — продолжаю я. А он даже не смотрит в мою сторону, его взгляд направлен на одно из этих зеркал. Всматриваюсь и не нахожу ничего такого, за чем можно бы было наблюдать. Немножко покашливаю, чтобы привлечь его внимание, но это не помогает. Снова всматриваюсь, но не вижу там никого, кроме себя. Удивлена ли я, что Стефан не отражается в зеркале? Возможно, что это плод моего воображения? Мой бедный мозг страдает от кислородного голодания, и я представляю себя в каком-то чистилище. Тогда, получается, что я не умерла?

Может, я в коме? Лежу сейчас с кучей трубок на больничной постели, вокруг суетятся врачи, звук бьющегося сердца на плоских мониторах…

— Итак, я умерла, — говорю я Стефану, надеясь, что он это опровергнет. Хотя, скорее всего, он опять задаст мне какой-нибудь вопрос.

— Думаю, да, — отвечает он, чем шокирует меня. В первую очередь, тем, что ответил прямо, без дурацких встречных вопросов.

— Как? — мне сложно в это поверить, несмотря на то, что я знаю это, как никто другой.

— Довольно быстро и, по-моему, безболезненно, — он произносит это таким будничным тоном, как будто мы говорим о погоде или курсе доллара, но никак не о том, что я, вообще-то, УМЕРЛА.

— Ты же так и хотела? — он наконец-то позволяет себе отвернуться от этих загадочных зеркал и снова смотрит на меня.

— Я… Ну да… — мне уже достаточно сложно представить, что я хотела именно этого.

— Теперь все, по-твоему, не так ли? — Стефан на долю секунды переводит взгляд на свою трубку, и она тут же начинает дымить.

— Я не уверена.

— Именно поэтому ты здесь, — удовлетворительно кивает он. Мне кажется, даже с облегчением.

— Что я должна делать?

— Что пожелаешь. Я не вправе указывать тебе. Я могу только проводить.

— Хорошо, — говорю я, хотя ничего не хорошо. Наверное, мне не удастся добиться от него какого-то ответа, который прояснит происходящее.

Стефан затягивается ароматным дымом, а потом снова поворачивается к зеркалам.

— Что ты видишь в них?

Я с утроенным вниманием пытаюсь увидеть в них хоть что-то, но отражение остается таким же. Как же мне идет это платье, невольно отмечаю я.

— Почему я одета вот так… — пытаюсь подобрать слово. — Вычурно?

Я знаю, что он снова улыбнется, и он это делает.

— Этот вопрос нужно задать тебе.

— Я была одета не так, — снова подбираю правильное слово. — Не так празднично.

— Важный день все-таки. Видимо, ты решила нарядиться на такое событие. Не каждый день приходится умирать.

Я даже не хочу видеть его ехидную улыбку, но ощущаю ее всей кожей.

— Как я могла нарядиться? Я лежала в ванной. В купальнике, — смущенно говорю я. Черт, теперь это кажется очень глупым. Смерть в купальнике — очень нелепо. Но в чем еще лежать в ванной? Умирать голой тоже как-то странно. Знаете ли, достаточно сложно выбрать подходящий наряд для собственной смерти.

— Это было там, — Стефан пожимает плечами, дым из его трубки плавно стелется по ним. — А теперь ты здесь.

— А там меня больше нет? — мой голос дрожит.

— В каком-то смысле. Признаться, довольно тяжело находиться сразу в двух местах. На это может не хватить времени.

Времени! Он снова говорит о времени. Ускользнувшая было мысль снова начинает крутиться в моей голове.

— Это может показаться странным… — начинаю я и замолкаю.

— Здесь не может быть странным ничего, — твердо говорит Стефан, я приободряюсь.

— Вы постоянно говорите о времени. А я в последние месяцы перестала его замечать. Это как-то связано?

Стефан немного задумывается.

— Время — вообще очень сложное понятие. Иногда его кажется слишком много, а порой трудно уловить то, как оно исчезает. Зависит от того, кто им распоряжается.

— Я своим распорядилась? — все еще лелею надежду на кому, из которой меня обязательно выведут.

Стефан бросает быстрый взгляд в сторону одного из зеркал, но смотрит куда-то выше. Я поспешно смотрю туда же.

Черт. Там часы.

* * *

За 10 лет до моей смерти

Снимая ботинки в прихожей Антона, я чувствую подсознательное желание надеть их обратно и пулей выбежать из квартиры. Но я ругаю себя за трусость, отмахиваясь от советов внутреннего голоса.

Мы проходим в его комнату, в квартире нет никого, кроме нас. Я робко присаживаюсь на кресло, пока Антон делает чай на кухне.

У меня еще есть время сбежать. Но я продолжаю сидеть.

— Чувствуй себя как дома, — Антон подает мне чашку с горячим чаем.

— У меня дома не так, — качаю я головой, прихлебывая обжигающий напиток.

— А как?

— Мама слишком лезет в мою жизнь, я постоянно отчитываюсь, где я и что делаю, в то время как отцу вообще фиолетово, что я существую.

— Меня тоже предки достают, — говорит Антон. О Боже, наконец-то кто-то меня понял!

— Две недели назад умер мой кот, — зачем-то говорю я. Тоска захлестывает меня каждый раз, как я думаю о нем. Я не могу не думать о нем.

— Это тот, что разорвал мой фен? — вспоминает парень.

— Да, — он как живой все еще стоит у меня перед глазами.

— Хотел уберечь детишек от наркотиков.

Я ничего не отвечаю.

— Ты такая красивая, Алиса, — без перехода говорит он, и я смущенно улыбаюсь, опуская глаза на кружку. — Ты нравишься всем парням в компании. Но никому не отвечаешь взаимностью, почему?

— Ну… мне никто не нравится.

— Никто? — усмехается Антон. — А я?

— А ты нравишься, — краснея, признаю я.

Я не замечаю, как он садится на подлокотник кресла, в котором сижу я. А когда понимаю, насколько он близок, чувствую, как немеют ноги. Нас разделяет пара сантиметров. Он слышит мое сбивчивое дыхание и внезапно обнимает меня. Я забываю, как дышать.

Антон ведет меня за собой, увлекая на широкую кровать. Мне страшно, но я не сопротивляюсь. Он гладит меня по спине, талии, его руки настойчивы.

— Подожди, — пытаюсь сказать я, но он закрывает мне рот поцелуем. До этого я никогда не целовалась. Страх и желание почувствовать себя взрослой сцепились в яростной схватке, вызывая во мне взрывную эмоциональную бурю.

Когда он расстегивает пуговицы на моей кофте, я хочу его остановить, но меня будто парализует. Он стягивает ее с меня, его движения тверды, ладони исследуют мое тело. Я хочу крикнуть, но не могу, я лишь моргаю, не в силах оттолкнуть его.

Глаза Антона горят нехорошим огнем, меня сковывает животный страх и предчувствие непоправимого.

— Расслабься, — шепчет он, по моей спине бегут болезненные мурашки.

— Не надо…

— Прекрати, я все сделаю аккуратно.

— Я не хочу…

— Ты хочешь, просто не знаешь. Тебе понравится.

— Нет! — последние силы уходят на этот протест, физически я в полном ступоре.

Он, не обращая внимания на мой возглас, мягко, но настойчиво толкает меня на подушку, я больно ударяюсь о спинку кровати, но не издаю ни звука. Он трогает меня там, где никто не касался, целует, причиняя мне боль, покусывает зубами, оставляя следы на тонкой коже. Оставляет шрамы на моей душе.

Наматывает мои волосы, грубо сжимает безвольные руки. Лишает меня последней защиты, которую давала одежда.

Я знаю, что произойдет дальше. И я не хочу, но почему-то даю этому произойти. Наверное, это шок. Впоследствии я буду укорять себя за то, что не смогла бороться.

Боль, ужасная боль. Я отключила свое тело, я притворяюсь, что это не я, но я не могу игнорировать душераздирающую эмоциональную боль. Внутри я рассыпаюсь на кусочки. Мне все равно, что он делает с моим телом, но он убивает меня ментально.

Из парня, который два месяца назад завладел моим воображением, он превращается в чудовище. Его голос, в котором разливался тающий на солнце мед, обещал мне счастье, но принес только горечь, сжигающую мои внутренности.

Мне кажется, что это никогда не кончится. И все же этот момент наступает.

— Я не знал, что ты девственница, — говорит Антон, наблюдая за тем, как я надеваю ботинки. Я не говорю ни слова. Страх, парализовавший мое тело, отступил, теперь я не чувствую вообще ничего. Ни одной эмоции, ни одной мысли. Я делаю все механически, не ощущая даже боли, что не так давно почти дала мне задохнуться.

— Я позвоню тебе? — спрашивает он, когда я молча открываю дверь. Не оборачиваясь, я произношу сквозь зубы:

— Я хочу забыть, как звучит твой голос.

* * *

За 2 дня до моей смерти

Мне так хочется пожаловаться хоть кому-то, не притворяясь, что я в порядке. Разрыдаться настоящими слезами, размазывать тушь по лицу и охрипнуть от горького плача. Не думать, как это воспримет слушатель, не думать о том, как я выгляжу со стороны.

Я так устала притворяться, что все нормально. Ничего не нормально, вообще ничего. Я устала носить фальшивую маску, я не хочу казаться сильной. Я слабая. Мне больно. Я нуждаюсь в поддержке, в простой искренней поддержке. Чтобы все поняли — я сломалась.

Но знаете, в чем проблема? Никто не слушает. Мне скажут: «Просто расслабься». Или еще лучше: «Не грусти».

Я не думаю, что чем-то лучше их. Я такая же. По-другому в этом мире не продержаться.

В какой момент эмпатия превратилась в нечто стыдное? Почему мы отвергаем это в себе, боясь показаться хрупкими? Я не знаю. Но знаю, что все могло быть лучше, если бы над слабыми не смеялись, а подарили им частицу света.

Я настолько устала притворяться, что хочу выбежать на улицу и упасть на колени, кричать во все горло от невыносимой тоски, у которой я даже не могу объяснить причину. Кричать так, чтобы увидели все, чтобы услышали, чтобы не затыкали уши и не отводили от смущения глаза.

Но я молчу. Каждый сам борется со своими демонами.

Вадим… Он мог бы меня выслушать, точно мог. Но он бы не понял. Он другой. Иногда я ощущаю в нем что-то родственное мне, как будто он важная часть меня, которую я потеряла. Но я гоню эти мысли от себя, он слишком хорош для меня, чтобы быть чем-то похожим для моей больной души.

Стас… Да, и он бы мог. Но я противлюсь этому. Он нравится мне, но я отрицаю любой возможный намек, что между нами что-то большее, чем просто симпатия. Какое страшное слово — любовь. Кажется, он хотел его произнести, я не позволила. В этом слове очень много обещаний, а я перестала во что-либо верить. Мне понадобилось достаточно много времени для принятия реальности, и знаете что? В ней нет места чуду.

Как только бы он сказал, что любит меня, — все бы разрушилось безвозвратно. Та легкость, та гармония, что царила между нами. И я делала вид, что ничего не происходит, лишь бы не принимать решения.

Но вот парадокс, я так хотела убежать от необходимости сделать выбор, что в итоге сделала его. Подтолкнула Стаса к тому, что рано или поздно должно было произойти. Он ушел. А теперь уйду я.

Лера бы точно поняла меня. Она бы дала хороший совет и была бы рядом. Но я сама все разрушила.

В этом мире я чувствую себя чужой. Я не принадлежу ни ему, ни себе. Никому.

В этом мире я ощущаю себя ненужной. Здесь нет места для меня, я не смогла его найти.

И мне даже не хочется притворяться, что я сильно старалась, что я хотела приносить пользу.

«А что ты сделала, Алиса, чтобы быть нужной?» Да ничего. В какой-то момент ты пытаешься барахтаться, как жучок, упавший на спину, отчаянно перебирая лапками. Но, потратив всю свою энергию, остаешься в том же месте, приняв то, что так устроен этот мир. Один жучок сможет перевернуться, просто потому что ему помогут неравнодушные, просто потому что у него другое строение тела, просто потому что в этот час солнце светило ярче. А второй жучок окажется раздавленным под крупным ботинком проходящего человека, навсегда оставшись на спине, просто потому что его не заметили, просто потому что он отличался от других жучков, просто потому что в этот час с неба обрушился дождь.

Я уже привыкла к своей никчемности, но до сих пор не могу привыкнуть к этому миру. Он не для меня, а я не для него. Меня давно греет мысль о том, что я в любой момент могу взять и все закончить. Эта мысль утешает меня каждый вечер, только благодаря ей удается пережить еще один день.

В любой момент я могу уйти.

Почему я его оттягиваю?..

Иногда я чувствую невыносимо давящую пустоту внутри себя. Мне не хочется что-либо делать и даже о чем-то думать, я просто ложусь и смотрю в стену. В эти моменты я не чувствую ничего — ни боли, ни радости, ни тяжести, ни легкости. И это повторяется все чаще.

Я стала заложницей своей внутренней пустоты, и мне нечем ее наполнить.

Очень страшно жить в постоянном опустошении, не понимая свое собственное состояние. Да, я хочу высказаться — но я не знаю, что сказать.

Что со мной? Я не знаю.

От чего мне больно? Я не знаю.

Как мне можно помочь? Я не знаю.

Тогда чего ты хочешь?

Не знаю.

Может, меня бы понял врач? Психолог, психотерапевт, психиатр? Депрессия, ангедония, психологическая травма, навязчивые состояния?

А может, бабка-знахарка определила бы во мне кучу бесов? Лярвы, сущности, подселенцы, порча?

В любом случае это станет борьбой. Неважно, с собственным мозгом или рогатыми чертями — везде мне придется отстаивать свое право на нормальную жизнь. А у меня нет сил, чтобы бороться. Я слаба. И я устала.

Пусть это будет проигрышем, неважно. В моей истории не может быть хорошей концовки.