Небо нашей любви. Часть первая

Александр Шляпин

Это история о молодых людях, на плечи которых выпало тяжелое бремя Великой Отечественной войны. Пройдя сквозь военное лихолетье, несмотря на кровь друзей, застенки ГУЛАГа, сохранили то чувство любви и бескорыстной дружбы, которое в жизни дается только один раз. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПОДАРОК ОТ ФЮРЕРА

Время неумолимо отсчитывало минуты и секунды, приближая Краснова к судьбоносному моменту. В один из вечеров начала июня, когда Валерка собирался на свидание с Леной, отец как — то обыденно спросил:

— Сынок, чем ты завтра планируешь заниматься?

— Пацаны на Днепр на рыбалку звали, — ответил Валерка, «насторожив уши».

— А, что у тебя с немецким языком, — поинтересовался отец, заглядывая сыну в глаза.

— За четверть твердая пятерка, а за год будет известно через неделю, — ответил Валерка. — А что…

— К нам завтра, по договоренности с наркоматом обороны на завод прибывала партия экскурсантов из Германии. Летчики люфтваффе из эскадрильи «Кондор». У тебя есть шанс на практике проверить свои знания. Будет экскурсия по заводу. Дружеский футбольный матч, концерт и торжественный ужин посвященный советско — германской дружбе.

— А как… Они же батя, в Испании… Герника, Мадрид…

— Не задавай сынок, глупых вопросов. Наше дело принять, показать, обыграть и накормить. Мы сторона принимающая, и абсолютно индифферентная к политическим качелям наркомата иностранных дел.

— Я, наверное, поеду с тобой. Хочу опробовать свои знания, — сказал Валерка.

— Ну, тогда будь готов, — сказал отец. — Как пионер Вася…

— Всегда готов, — радостно ответил Валерка, и хлопнув дверью, скрылся из вида.

— Куда это он полетел, — спросил отец, отложив в сторону журнал.

— Куда — куда, ясно куда в «Синагогу»! В кино с Леночкой. Весь вечер собирался, — ответила мать.

«Синагогой» смоляне называли кинотеатр под странным названием «пятнадцатый», который находился в центе города на улице «Пролетарская», которая позже была переименована в «Коммунистическую».

Весь вечер Валерка был сам не свой. Даже Лунева заметила, что его мозги заняты чем — то таким, что встало камнем преткновения на их свидании.

— Краснов ты пугаешь меня, ты что болен, — спросила Лена, видя озабоченность своего ухажера.

— Все нормально! Я думаю, — ответил Валерка.

— Так нельзя думать. Весь вечер — ходишь и думаешь, ходишь и думаешь. В кино сидишь — думаешь. Если бы ты про меня думал, я бы тебя поняла. А я вижу, что ты думаешь, черт знает про что, — спросила раздраженно Лунева. — Ты Краснов, какой — то сегодня холодный. Я, наверное, домой пойду.

— Я тебе завтра все расскажу, — сказал Валерка. — Отец меня пригласил завтра на завод. Там какая — то иностранная делегация приезжает. Он хотел, чтобы я попробовал свои знания немецкого языка, — сказал Краснов, держа Ленку за руку.

— Ну, и иди к своим немцам, — обиженно сказала Лунева и вырвавшись из объятий друга направилась в сторону своего дома.

— Лена, ты куда…

— Домой, — ответила Лунева.

— А я?

— А ты иди домой, и пиши своим немцам приветственную речь. А я уж как — нибудь обойдусь без тебя…

Ленка ушла. Краснов несколько минут стоял в ступоре напротив ее дома, и смотрел в окно. Он понимал, что Лунева обиделась, и теперь ему придется на следующем свидании объясняться перед своей подругой, почему весь вечер пошел насмарку.

Не смотря на то что Валерка вернулся домой за полночь, в шесть часов утра он как всегда вскочил с кровати, и натянув на себя трико, теннисные туфли, выскочил на улицу. Каждое утро для поддержания физической формы он совершал небольшие пробежки, которые длились сорок минут. За это время он успевал пробежать около шести километров. Вернувшись, домой, Валерка мылся холодной водой, и только после этого завтракал.

— Ну, так ты готов ехать, — спросил отец, — или пойдешь на рыбалку…

— Я батя, вчера из — за этих немцев с Ленкой поссорился. Весь вечер думал, что мне сказать такое, чтобы они не рассмеялись от моего немецкого…

— Не переживай сынок, — сказала мать, и поставила перед Валеркой тарелку с яичницей. — у тебя ведь еще целый год. Наймем репетитора, и будешь, как огурчик.

— Gürkchen, — сказал Валерка по — немецки.

— Что…

— Gürkchen, это по — немецки огурчик.

Мать улыбнулась, и, положив руки на плечи сына, поцеловала в щеку.

— Ну, сынуля, коли ты знаешь, как по — немецки звучит слово огурец, значит, ты вполне можешь считать, что ты знаешь язык на уровне дипломата, — сказал отец и засмеялся.

Служебная «Эмка» въехала на территорию завода за пять минут до начала рабочей смены. До встречи гостей с заводской футбольной командой было около часа.

— Пошли я тебе покажу завод, — сказал отец, и повел сына по цехам.

Краснову младшему казалось, что время тянется, словно оно сделано из авиационной резины, с помощью которой в небо запускают планер, но станки, рабочие и цеха с продукцией уводили его от томительного чувства ожидания.

В какой — то момент в кабинете военпреда зазвонил телефон. Майор Краснов поднял трубку.

— Майор Краснов на проводе, — сказал он. В телефоне послышались звуки. Сообщили, что делегация люфтваффе прибыла и находится на проходной завода.

— Все было тридцать три раза обговорено и согласовано. Да, да, немцы приехали играть в футбол с заводской командой. Наркомат оборонной промышленности дал добро. Да кто их пустит шататься по цехам, — сказал военпред и положил трубку. Отец закурил и глубоко затянувшись, сказал:

— Немцев они испугались! Кто несет ответственность? Какая ответственность, если вопрос решался в Москве, — сказал отец. — Так, подъем! Немцы прикатили. Пошли сынок. Директор Алексей Иванович Шахурин с парткомом уже на проходной с караваем их встречают, будь они не ладны.

В десять часов Заводские ворота со скрипом открылись, и на территорию режимного предприятия, испуская клубы бензинового выхлопа, въехал заводской автобус с группой немецких летчиков. Немцы, не скрывая интереса, смотрели в окна, улыбались и приветственно махали руками.

Час назад немецкий транспортный «Юнкерс» Ю — 52 приземлился на аэродроме «Смоленск северный». Завод использовал этот аэродром для своих производственных нужд и по этой причине мог свободно принимать транспортные самолеты.

Сгорая от любопытства Валерка, подошел к группе встречающих. Он встал рядом с отцом, чтобы лучше рассмотреть летчиков знаменитого легиона «Кондор». Холеные хозяева Европы, вальяжно покидали автобус, и строились в шеренгу, перед руководством завода, держа в руках вымпелы с нацистской свастикой. Как подобает русским традициям, директор завода Шахурин, парторг завода и военный представитель встречали гостей хлебом и солью.

Запах дорогого одеколона вперемешку с дымом сигар, ударил в нос. Это было непривычно для советских людей, и именно этот факт больше всего засел в голове Валерки.

— Гутен таг, — сказал Валеркин отец и подал команду заводскому оркестру, который ко дню прибытия немцев разучил один из торжественных немецких маршей. Немцы улыбались, протягивали руки, для рукопожатий, и как—то неестественно позировали немецкому фотографу, который суетился перед гостями. Он щелкал фотоаппаратом и что—то говорил про русско — немецкую дружбу и показывал большой палец.

— Гер офицерен, ахтунг! Вы находитесь на территории тридцать пятого смоленского авиамоторного завода. Здесь мы производим моторы для наших истребителей И — 16 и МИГ — 3 — 3, а также для нового штурмового самолета, — сказал директор не уточняя подробностей. Прошу вас, пройти в заводской клуб. Там состоится торжественная часть нашей дружественной встречи.

Немецкие летчики, по гражданской войне в Испании, были уже знакомы с советским самолетами, которых называли «Крыса», поэтому понимали, о чем идет речь. После того, как в авиационном парке Люфтваффе появился «Мессершмитт БФ — 109», советские самолеты стали уступать инновационным технологическим самолетам немецкого производства. Летая в составе легиона «Кондор», они в бою опробовали «Ишаки» на убойность, и хорошо знали, как красиво горит «русфанер», если ее в упор расстреливать из пулеметов.

Молодой немец в звании фельдфебеля, фотографировавший немецкую футбольную команду, старался выбрать такой ракурс, чтобы зафиксировать заводские корпуса. Но суровые лица советских сотрудников государственной безопасности появлялись в тот момент, когда немец нажимал на кнопку.

Валерий почувствовал, что пришел его звездный час, и он, подобравшись ближе к фотографу, на хорошем немецком сказал:

— Камрад, я рекомендую тебе не фотографировать заводские здания.

Немец удивился.

— Почему?

— Потому что это секретная информация, — ответил Валерий.

— Валера, скажи этому немцу, что фотографировать завод, цеха и продукцию запрещено, это является государственной тайной. Если он будет продолжать, то эти парни из МГБ отберут у него фотоаппарат и засветят пленку, — сказал отец.

Валерка кивнул головой в знак согласия, и продумав предложение, выдал на немецком то, что просил отец.

— О, ты не плохо говоришь по — немецки, — сказал фельдфебель. Я прекрасно понимаю, что это секретно. Не волнуйся, передай своим господам большевикам, что я больше не буду.

— Меня Валерий звать, — сказал Краснов.

— А меня — Франц—Йозеф Нойман, — представился немец на чистом русском, вызвав удивление. Он, козырнув Краснову, словно юнкер, щелкнул каблуками хромовых сапог.

— А я майор РККА Краснов Леонид Петрович, — сказал отец подойдя со спины фотографа. — А это, мой сын Валерий, ответил он немцу.

Валерий подал свою руку, и фельдфебель, сняв перчатку, пожал ее. Он похлопал Валерку по плечу:

— У тебя неплохой немецкий…

— А у вас неплохой русский, — ответил Валерка.

— Я русский… Русский по матери… Вернее, в моих жилах течет славянская кровь. Моя мать когда—то после вашей революции вышла замуж, за инженера Ноймана, и уехала с ним в Германию, оставив страну советов.

— Признаюсь честно, я рад нашему знакомству, господин фельдфебель, — сказал Валерка по—немецки. — Моей задачей была проверка моих знаний.

— Превосходно, — сказал летчик. — Можешь не переживать, у тебя, очень хороший немецкий. Если ты когда — нибудь будешь в Германии, ты вполне сможешь общаться. Мне кажется что у тебя берлинский акцент…

— У меня есть хороший учитель, — ответил Валерий. — Я хочу, тоже быть военным летчиком. Я обязательно, буду летчиком Франц…

— Это очень похвально! Мужчина должен быть настоящим воином! — сказал фельдфебель, и вновь одобрительно похлопал Валерия по плечу. Франц-Йозеф достал из кармана две сигары в алюминиевых футлярах, которые в Советской России были в диковинку, и подал отцу. Другую, он хотел закурить сам, но крепкая рука майора Краснова остановила его.

— Господин фельдфебель, вы извините, но на территории нашего завода курить запрещено. — У нас для этого есть специальные места.

— О, я, я! Я понимаю — хорошо! У меня дурная привычка курить, — сказал он, держа во рту сигару.

Валерка, почувствовав кураж, словно собачонка неотступно бегал за немцами сзади. Он ловил каждое слово. Каждую интонацию. Переварив ее в своей голове, он складывал эти знания на невидимые полочки своей памяти.

По немцам было видно, что чувствуют они себя вполне уверенно, и даже где — то нагловато. Летная форма, галифе, зеркальные хромовые сапоги завораживали своей безупречностью и каким — то военным немецким шармом.

Выступая в заводском клубе перед рабочими и летным составом испытательной эскадрильи, Франц — Йозеф Нойман, расстегнув китель, который украшал «Железный крест», рассказывал, как еще совсем недавно в бою с Бельгийскими летчиками, он за один вылет одержал сразу две победы. Вот за этот подвиг он и получил свой первый крест, которым очень гордится.

Тогда еще никто в СССР не мог предположить, что уже через год отношение к немцам изменится до — наоборот. Все эти нацистские побрякушки, вся эта безупречная форма будет олицетворением настоящего зла и всеобщей народной ненависти. Даже молодой фельдфебель Франц — Йозеф Нойман, ставший для Валерки Краснова объектом восхищения, в одно мгновение превратится из героя в матерого преступника и заклятого врага.

Но это еще только будет, а пока немцы и русские играли в футбол, пили пиво закусывая их сибирскими пельменями. Ничего не предвещало осложнения обстановки между двумя великими народами. Но уже через двенадцать месяцев они будут смотреть друг на друга через прицелы пушек и пулеметов.

В плане встречи футбольный матч, немецкой военной делегации, был самым зрелищным и самым интересным. Немцы, облачившись в бутсы, черные трусы и красные майки с нацистским орлом на груди, выглядели впечатляюще на фоне черных трусов, голубых футболок с золотым пропеллером на груди. По уровню игры и индивидуальному мастерству, смоленские заводчане ничуть не уступали немцам, а в некоторых моментах даже имели приемлемое преимущество. Два тайма на поле шла азартная и в тоже время технически интересная игра. Команда смоленского завода все же вырвала победу со счетом 2 — 1. Заводчане на последней минуте забили с пенальти победный гол.

После окончания матча, каждый немецкий летчик получил заводской вымпел, а немцы подарили заводчанам красные флажки с черным и ненавистным пауком гитлеровской свастики.

— А это тебе мой юный друг, — сказал Франц — Йозеф Нойман. — На, держи! Это тебе подарок от нашего фюрера. Немец улыбнулся и бросил Валерке кожаный мяч.

— Огромное спасибо! — ответил по — немецки Краснов.

В эту секунду сердце паренька забилось в каком-то радостном ритме. Словно масляный насос оно погнало кровь по венам, которая отдавала в висках монотонными ударами метронома.

Мяч был кожаный. Его лакированные бока даже после такой напряженной игры ни чуть не утратили своего первозданного зеркального блеска, и сияли глянцем. Этот подарок был, как никогда, кстати. Не смотря на его немецкое происхождение, он открывал перед друзьями перспективы большого и настоящего футбола.

По окончании дружеской встречи заводской фотограф, собрав немецкую военную делегацию, запечатлел участников дружественной встречи на долгую память.

Разве мог тогда Валерка подумать, фотографируясь с немецкими асами, что совсем скоро, каждый из них превратится в личного врага. Разве мог он тогда подумать, что простой русский паренек из Смоленска, будет наводить на этих господ настоящий ужас. Разве мог он тогда представить, что судьба военного летчика вновь сведет его с кавалером рыцарского креста лейтенантом Нойманом, и он лицом к лицу встретится с ним уже не на футбольном поле, а в пылающем небе войны.