Небо нашей любви. Часть первая

Александр Шляпин

Это история о молодых людях, на плечи которых выпало тяжелое бремя Великой Отечественной войны. Пройдя сквозь военное лихолетье, несмотря на кровь друзей, застенки ГУЛАГа, сохранили то чувство любви и бескорыстной дружбы, которое в жизни дается только один раз. Книга содержит нецензурную брань.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

МЯЧ

Весенний Смоленск, утопал в свежей зелени городских деревьев, которые буйством изумрудной поросли, украсили улицы, переулки, городские парки и сады. Купола Успенского собора, и других церквей, величественно высились над городом, и вся эта атмосфера придавала душе праздничное настроение. Благоухание цветущей черемухи наполнило воздух неповторимым ароматом, который будоражил внутренние струны, и настраивал девичьи сердца на волну предвкушения любви.

Только пацанам не было никакого дела до цветущей сирени и черемухи. Предстоящие каникулы уже вошли в их жизнь, заменив учебники на футбольные мячи, удочки и велосипеды. Собравшись, на пустыре они с утра до самого вечера гоняли в футбол, поднимая ногами клубы рыжей пыли. Тяжелый мяч без камеры, пошитый из плотного брезента и туго набитый тряпками, летал из одной стороны в другую, гулко хлопая под ударами ног юных футболистов.

Каждое утро к кирпичному дому на улице Крондштадская, где жил Валерка Краснов, подъезжала казенная «Эмка». Шофер подавал сигнал, возвещая о своем прибытии и жители дома как по команде появлялись в окнах, реагируя на сигнал. Отец Валерки — высокий стройный майор в летной форме, служил на авиационном заводе представителем военного управления ВВС РККА. Каждое утро он, спускаясь к машине и пред тем как сесть махал рукой всем жителям дома, словно товарищ Сталин, с трибуны мавзолея. Жители дома смотрели из открытых настежь окон, улыбались майору Краснову и исчезали внутри квартир продолжая утреннюю трапезу. Валерка упершись локтями в подоконник, до последнего смотрел на отца, садившегося в машину, и где-то в душе, гордился тем, что его родной батька такой большой начальник. В эти минуты, словно в каком-то трансе, он погружался в наивные юношеские мечты, представляя себя бравым военным летчиком с личным автомобилем. Картинка предстоящей жизни, рисовалась в его воспаленных фантазиях, и он уже видел как красавица Леночка Лунева, идет с ним в свадебном платье под венец.

После того, как машина увозила отца на службу, Краснов надышавшись свежего воздуха, уже с новыми силами возвращался к изучению исторических баталий, с головой погружаясь в мир истории развития авиации. Он из кожи лез вон стараясь вложить в голову, как можно больше знаний. Мечта стать военным ежеминутно и даже ежесекундно сверлила ему мозг, заставляя, через силу, преодолевать самого себя. Он четко определил свою цель и ради этого был готов заниматься день и ночь. Поступление в школу военных летчиков, вот что он видел уже в следующим году. Небо про которое ему рассказывал отец, с ранних лет манило его с невиданной силой. С ранних лет, Валерка взобравшись на крепостную стену, ложился на нагретый солнцем кирпич и часами с упоением смотрел в голубую бесконечную даль небосвода, представляя себя летящей по воздуху птицей. Он, каждый раз, закрывая глаза, отрывался от земли, и представлял, как возносится туда, где по его ощущениям он был должен обрести чувство свободы от земного притяжения.

А раз в неделю, гонимый призывом ЦК ВКПБ — «Комсомолец на самолет», комсомолец Краснов ходил в аэроклуб, и уже там на практике осваивал и шлифовал науку преодоления гравитации Допотопный фанерный планер У-2 стал для него первым самолетом, который покорился его рукам и железной воле.

А по прошествии шести месяцев изучения теории, он впервые, отцепившись от «буксировщика», уже самостоятельно парил в воздухе на планере, испытывая немыслимую радость, которая снисходила в его душу откуда—то из вне — из космоса.

Однажды, оторвавшись от земли, и ощутив это волшебное и прекрасное чувство, Краснов настолько влюбился в это бирюзовое небо, что порой ему казалось, что никогда больше он не сможет прожить без крыльев, которые уносили его навстречу его юношеской мечте.

А пока Валерка парил в восходящих потоках воздуха, Лунева, как бы отходила в такие минуты на задний план. Но раз от разу он все равно вспоминал о ней, мечтая, что когда-нибудь придет момент и он сможет показать ей, как выглядит родная земля с высоты полета птицы. Любовь к небу и любовь к Леночки Луневой настолько окрыляли его, что он не чувствовал под собой опоры. Все эти невиданные чувства были сконцентрированы в его душе, и направлены только на овладение искусством управления летательным аппаратом, который плавно скользил по небу, рассекая воздух широкими крыльями. Валерка самозабвенно, задерживая дыханье щенячьего восторга, смотрел на город с высоты, и не верил — не верил самому себе, что его мечта уже в этот самый миг трансформируется в реальность. Каждый раз, пролетая невдалеке от города, среди тысяч домов он безошибочно находил тот дом, где жила самая красивая и самая желанная.

— Эй, Красный — ты дома!? — прокричал с улицы Сашка Синицын. Он держал в руке рваный брезентовый мяч и смотрел в окно, глазами наполненными надеждой. Валерка, отодвинув белоснежную тюлевую штору, выглянул на улицу, и увидев, компанию юных футболистов, спросил:

— Что надо!?

— Слушай Валерон, ты только особо не нервничай, но мы опять порвали «пузырь»! Помоги! Ведь у тебя знакомый сапожник. Попроси его — пусть он зашьет его капроновыми нитками, чтобы он не рвался.

— А я что вам, неотложная помощь!? — отвечал Валерка. — Вы парни, за эту неделю четвертый раз рвете мяч. А я вам должен его ремонтировать…

— Да ведь только ты, можешь уговорить дядю Моню. Мы ему надоели, а тебе он пока еще верит! — кричал Синица. — У нас денег нет! Но мы обязательно заплатим — это же копейки!

Валерка, бросив дела, закрывал учебник немецкого языка и спустился во двор, где его ждала родная ватага ребят.

— Ура! — орали пацаны, прыгая от радости. В карманах Краснова почти всегда звенела монета, и они знали, что Валерка никогда ради общего дела не зажилит и гривенника.

— Ладно, пошли, — сказал Краснов и направлялся в сторону улицы Ленина.

Подхватив рваный мяч с торчащими из него тряпками, дружная компания юных футболистов, шла следом за ним, держа дистанцию. Там среди домов смоленской элиты в полуподвальном помещении, находилась сапожная мастерская старого еврея Мони Блюма.

Дяде Моне было уже много лет. Седая козлиная бородка была единственным украшением на его лице. По привычке, он постоянно ходил по своей мастерской, держа в зубах три кленовых гвоздя, которыми он подбивал кожаные подошвы дорогих нэпмановских ботинок. Эти деревянные гвоздики разбухали, и как бы срастались с воловьей кожей, намертво держа спиртовую подошву. Горожанам нравилась аккуратная работа Мони, от того, у него всегда было достаточно клиентов из респектабельных горожан, чиновников высокого ранга, партийных бонз, до руководства НКВД.

— О, Валерочка, пожаловал, собственной пэрсоной! — говорил дядя Моня, поднимаясь со своего рабочего стула, который для удобства, был оббит кожаными лентами. В его мастерской пахло резиновым клеем и свежевыделанной кожей, а его рабочий халат был весь измазан клеем к которому случайно прилипли кусочки резины.

— Ви, — говорил он, — снова порвали свой «пузырик»? Видимо невиданные баталии бушуют на вашем дворовом стадионе, раз вы так часто рвете мои американские капроновые нитки, — спрашивал он, глядя на рваный мяч, через круглые очки, опущенные на кончик носа.

— Дядя Моня, заштопайте, пожалуйста! А то эти футболеры, будь они не ладны — от меня не отстанут, — говорил Краснов. — А деньги я занесу вам, на днях, как только батька получит зарплату. Он мне каждый раз дает. К сожалению, сегодня, в моих карманах финансы, поют романсы.

Моня очень хорошо знал Валерку Краснова и всю его семью, поэтому верил ему, как своему сыну Давиду. Валерка никогда не подводил сапожника, и всегда вовремя возвращал то, что обычно был должен за ремонт потертых ботинок или мяча.

Моня брал мяч, аккуратно засовывал в него тряпки, и с виртуозной ловкостью при помощи дратвы и шила, очередной раз зашивал мяч, придавая ему первозданную прочность. В эти минуты подобного таинства, пацаны, завороженные работой мастера, замирали, и, словно под гипнозом, наблюдали за каждым движением старого и мудрого сапожника.

— Держите, Валерочка, ваш «пузырь»! Я думаю, он вам еще немного послужит! Я вам советую купить себе кожаный мяч с надувной каморой, вот тогда бы вам, не пришлось бы тратить деньги на ремонт этого барахла. Сегодня у Мони Блюма великолепное настроение. Я хочу вам Валерочка, сделать подарок. Старый еврей Моня Блюм хочет на долгие годы оставить свой вклад в развитие Советского спорта в городе Смоленске. Поэтому я не буду брать с вас деньги. Может, вы станете знаменитыми футболистами, которыми будет гордиться не только наш город, но и вся советская страна…

— Дядя Моня, спасибо, — хором закричали пацаны. С криком ура они вновь бежали на поляну, чтобы к вечеру, вновь порвать то, что удалось исправить сапожнику.

На какое — то мгновение, Краснов оставался с дядей Моней наедине. Блюм, видя в нем родственную душу, предлагал выпить крепкого чая, чтобы немного побеседовать.

— Вы Валерочка, не спешите, — спросил он, чтобы поделиться тем, что наболело на его сердце.

— Нет вроде бы… Мне последний год осталось учиться. Не хотелось бы терять свою форму. У меня дядя Моня, есть желание поступить в военное училище. Хочу быть как отец военным летчиком. У нашего аэроклуба заключен договор с одесской школой военных летчиков имени Осипенко. Если повезет, то меня зачислят без экзаменов.

— Это очень хорошо, — говорил Моня, поправляя на носу очки. — А если война и вам придется воевать.

— Нет, не боюсь!.Если завтра война, если враг нападет. Если темная сила нагрянет. Как один человек, весь советский народ, за любимую родину встанет, — пропел куплет Краснов, растягивая рот в улыбке.

— Ну-ну, — кивая головой, говорил Блюм. — Конечно не приведи господь, но очень хочется посмотреть, как вы потом будете петь.

— Товарищ Сталин говорит нам, что мы будем воевать малой кровью и на стороне противника. А я дядя Моня, ему верю. Поэтому хожу в аэроклуб! Я между прочим уже на планере научился летать. И значок у меня есть «Ворошиловский стрелок». Вот так, вот! — похвастался Краснов не скрывая своего оптимизма.

— А вы товарищ, сами хоть верите в эти сказки? Несомненно, товарищ Сталин прав, но немцы я вам скажу тоже не промах. Они накопили горы всякого оружия. Они уже захватили Польшу. Всех евреев они согнали в какие-то гетто в Варшаве. Они разорили в Германии все еврейские магазины и теперь преследуют нас на каждом шагу по всему миру. А теперь… Теперь я знаю точно, они пойдут на Советский Союз войной, и точно так же будут наводить тут свои порядки.

— Я дядя Моня, так не думаю, — сказал Краснов с верой в светлое будущее, — у нас с немцами договор о ненападении. Сам товарищ Молотов подписал его в прошлом году с министром Риббентропом.

— Я это знаю, Валерочка! Но поверьте мне, старому еврею Моне Блюму, война будет! Вот только когда? В этом году, через год или десять, но она будет. И помяните мое слово, Гитлер всех утопит в крови! Вы еще не один раз вспомните наш с вами разговор.

В тот момент Краснов был уверен, что это просто опасения старого человека, изжившего ум в борьбе за выживание, в условиях развитого социализма. В его голове никак не укладывалось то, что сказал Моня.

Молотов, Риббентроп, пакт о ненападении — все эти слова крутились в голове, создавая иллюзию непорочности договорных обязательств. Разве мог какой-то там Гитлер напасть на Советский Союз. Связи между государствами набирали обороты дружбы и взаимного сотрудничества, думал Краснов, изучая в первоисточниках об отношениях СССР и Германии. Да и отец был спокоен, и верил в то, что немцы не дураки лезть на страну с таким экономическим потенциалом. Он постоянно рассказывал, что неоднократно на завод приезжали немецкие специалисты и даже немецкие офицеры из Люфтваффе. Они с любопытством знакомились с технологией и новейшими образцами советских военных самолетов, создаваемых на отцовском заводе. Принимали участие в учениях, и даже на дружеских встречах, играли в футбол. Нет, войны не должно было быть! К такому мнению пришел Краснов и не спеша направился в сторону дома.