Доверяя себе. Финал

Мария Рыжая, 2022

Продолжение страстной истории любви Германа и Каролины. Смогут ли молодые люди понять друг друга и простить? Найдут ли ответы на свои вопросы? Читайте финал страстной истории любви. Содержит нецензурную брань.

Глава 9

Сколько прошло минут или часов, не знаю… Сижу на полу в своей комнате и понимаю, что конкретно облажался. Моя знаменитая «чуйка» дала сбой в этот раз, хотя, в глубине души, я знал, что не прав, но всё равно шел напролом, пытаясь доказать самому себе обратное, чтобы потом упиваться жалостью к себе и доказывать, что никому верить нельзя. Как я, чертов идиот, мог так жестоко обидеть самого дорого мне человека, возможно единственного, после мамы и отца? Как повелся на сомнения, которые вселил в меня этот ублюдок, Альберт? Почему не поверил ей, когда она смотрела на меня полными любви, умоляющими глазами и просила поступить правильно? Поверить ей…

Мои руки пронзает боль, и я смотрю на них. Глубокие порезы и царапины, из которых сочится кровь, рассекают костяшки пальцев. Оглядевшись вокруг, замечаю разгром в моей спальне, точнее, того, что от нее осталось. После ухода Каролины, пытаясь выплеснуть на себя же свою ярость, я разнес всю комнату. Первым была кованная прикроватная тумба, которая улетела в зеркальные двери гардероба. Потом был телевизор, который, оторвав от стены, я швырнул в панорамное окно. Статуэтки на полках, картины, рамки с фотографиями, аксессуары, декор — не смогло уцелеть ничего. Когда во всем этом погроме, я добрался до кровати, у меня уже не осталось ни сил, ни злости… Сорвал покрывало и простыни, на которых, ещё вчера мы спали с Каролиной и прижал их к своему лицу, жадно вдыхая ее, еще сохранившийся, аромат. От осознания того, что произошло, к горлу подкатил ком. Уже не пытаясь сдерживать яростные слезы, которые остро резали мои глаза, дал им волю. И ещё больше возненавидел себя за это: рыдаю, как баба, из-за того, что сам и натворил.

Беспомощность и осознание того, что не вернуть назад, навалилось на меня тяжелым грузом и я решил окунуться в свой личный ад. На задворках сознания ко мне приходит понимание того, что, если бы я или Альберт оказались правы, и Лина, действительно была бы не той, за кого себя выдавала, я бы, наверное, меньше переживал. Просто в очередной раз, закрепился бы в своей правоте, поставив очередную «галочку» и начал двигаться дальше. Это было бы не просто, но точно не так больно, как сейчас. Сейчас я понимал, что сам все разрушил и теперь буду пожинать плоды своего недоверия и сомнений. Я даже жалел, что оказался не прав: с её предательством я бы нашел силы справится, а вот со своим собственным — не уверен.

Когда мышцы моих ног затекли, а естественная нужда давала о себе знать, открываю глаза и морщусь свету, который разливается по комнате. Жалюзи и шторы благополучно, сломанной и рваной кучей лежат на полу, уже не выполняя того, для чего они предназначены. Когда прошла ночь и наступил день, я не помню, так же, как и то, какой сегодня день и уж, тем более сколько время. В попытках отыскать свой телефон, обвожу глазами комнату и понимаю тщетность этой затеи. При свете дня все выглядит ещё более ужасно, особенно мои распухшие руки, на которых растеклись запекшиеся дорожки крови. Смотрю на разбитое зеркало и вспоминаю, как в ненависти к себе бил свое отражение. Поднявшись на ноги, прохожусь по комнате и слышу слабый звук из глубины квартиры. Иду на звук и, нахожу свой смартфон на диване в гостиной. Хорошо, что он не попал вчера под раздачу.

Звонила мама. Чувствует она что ли?

Не успеваю сбросить, как звонок раздается снова, но на этот раз уже в дверь. Слабая надежда мелькает в моей душе, и я кидаюсь открывать, но и тут меня настигает разочарование: на пороге своей квартиры встречаюсь с обеспокоенным взглядом матери, и не менее беспокойным взглядом Гарика, который топчется позади неё.

— Я же говорил вам, Елизавета Андреевна, с ним все в порядке… — переминаясь с ноги на ногу пытается убедить ее водитель.

— А я вижу, что не в порядке! — она кидает косой взгляд на мужчину и без приглашения проходит внутрь.

— Извини, Герман, я не смог ее удержать, — мужчина рыскает глазами по обозримому пространству квартиры, словно кого-то ищет. — Все нормально, ты один? А где Каролина? Как она чувствует себя? — во взгляде мужчины мелькает смущение и радостное волнение.

Он вчера стал свидетелем инцидента с ее падением, а просьба купить в аптеке тест, дала мужчине достаточно пищи для размышления. Подавляю в себе вспышку злости от того, что он сует свой нос не в свое дело, но при матери эту тему обсуждать не хочу.

— Да, я один. Каролина ушла. Можешь быть свободен, я позвоню, когда ты понадобишься, — и не дождавшись ответа, захлопываю дверь перед его носом.

Мама стоит в гостиной уперев руки в бока, и я медленно подхожу к ней, размышляя о том, как бы поскорее выпроводить ее и привести себя в порядок.

— Герман, ничего не хочешь рассказать? — она прищуривается с подозрением глядя на меня. Это ее любимый взгляд, которого я боялся с детства. Трясу головой и не обращая внимания на ее вопрос, иду на кухню.

— Герман! Что происходит? Почему Альберт с разбитой физиономией, говорит, чтобы я спросила подробности у тебя. А у тебя руки разбиты в кровь… Да и на лице синяк… Это ты его избил…? — мама плетется за мной, жестикулируя руками, причитая и задавая вопросы.

На пороге замираю, и она врезается в мою спину: на островке, в центре кухни, вижу ингредиенты для какого-то блюда, которое, видимо, Лина, хотела приготовить на ужин. Утром она говорила про какой-то сюрприз для меня, а по итогу, сюрприз сделал ей я. Молча подхожу к столу и взяв пакет, начинаю все скидывать в него прямо с посудой.

— Герман! Да, что с тобой такое?! И почему на кухне все выглядит так, как будто здесь что-то готовили… У тебя были гости?

— Мам?! Что ты хочешь?! — схватив большую тарелку, с лежащими на ней заготовками стейка, который, видимо, должен был стать нашим ужином, швыряю со всего размаха в стену, и кидаю гневный взгляд на мать, от которого та вздрагивает.

— Я облажался, ясно!? Наделал кучу дерьма и причинил боль женщине, которую люблю… и она ушла от меня, — пульсация в руке отвлекает меня от криков. Развернувшись, открываю кран и подставляю руку под воду, снова неприятно морщась от пронзающей боли.

— Какая женщина? — мама осторожно подходит ко мне сзади, кладет руки на плечи и заглядывает в глаза.

— Вы из-за нее подрались с Альбертом? Снова? — мамины глаза распахиваются, и я понимаю, в какую сторону идут ее мысли.

— Нет! То есть, да! Но это не то… не из-за нее… А из-за меня и моего дерьма… я подумал, что-то очень плохое о ней… — прикрываю глаза и воспоминания снова обрушиваются на меня, вызывая лавину боли.

— Хочешь… рассказать? — мама деликатно кладет руку на мою щеку.

— Нет… — отмахиваюсь я привычно и понимаю, что обманываю сам себя. Я, черт возьми, очень хочу с кем-нибудь поговорить и выплеснуть уже всю эту, разъедающую изнутри боль, наружу… — Я…

Заметив мое замешательство, мама тактично ждет не перебивая, но в ее глазах вижу поддержку и сожаление. А еще страх… И решаюсь.

— Я очень облажался, мам… — выключаю воду и промокнув руку полотенцем, привычным движением запускаю ее в свои волосы, снова корчась от пульсации в ней.

— Ты присаживайся и рассказывай, сынок, — она берет меня за руку и подводит к стулу, как ребенка. Я не сопротивляюсь. — А я пока приберусь и сварю нам кофе, хорошо?

Кивнув, опускаю локти на столешницу и закрыв лицо руками начинаю говорить все, что приходит в голову. С самого начала — с момента нашего знакомства. Рассказываю ей все: и о том, что она работает в компании, о ее успехах; о наших отношениях, которые мы держали в секрете; о моих подозрениях; о разговоре с братом и последующей драке; о том, как унизил ее, предлагая сделать тест на беременность, чтобы убедится, что она не лжет. Даже о своих чувствах к Каролине и о боли, которую разрывает мое сердце из-за моего поступка.

— А потом она ушла, оставив меня со всем этим дерьмом. Она бросила меня… Хотя, так мне и надо… Я бы и сам себя бросил в тот момент. И я понятия не имею, что теперь делать… И как вернуть ее…

Даже не задумываюсь о том, что возможно, маме не стоило бы слышать все подробности, так как о них непременно узнает отец. Но мне уже все равно нечего терять, самое ценное, что было — я потерял… В какой-то момент, понимаю, что мама гладит меня по голове. Резко отстранившись, сбрасываю оцепенение, вызванное недавними воспоминаниями, и прихожу в себя, замечая, слезы в ее глазах, и огромное сожаление. Она не дает мне сбежать или закрыться, а бережно, как может только мама, прижимает к себе и помогает пережить эту боль, в ее ласковых материнских объятьях.

— И что ты намерен делать?

— А что я сделаю? Как буду смотреть ей в глаза после этого?

— Ты действительно любишь ее?

— Да, люблю.

— А она тебя?

— Не знаю… мы не говорили об этом. Но думаю, что да… любит. Точнее любила… Сейчас она меня, наверное, ненавидит и это вполне оправдано. Она меня никогда не простит…

— Если любит — простит! Вопрос, что ты для этого будешь делать? Ты попросил у нее прощения?

— Нет, когда? Это вчера случилось… да и что я ей скажу? Прости меня, я так больше не буду…? Это же детский сад!

— Да! Представь себе! Нужно просто, искренне попросить у девушки прощения, сказать, как тебе жаль. Мы часто недооцениваем такие простые вещи, как прощение или благодарность, сожаление и раскаяние, как правило, додумываем за людей, и решаем за них, что им это не нужно. Но это нужно, сынок, в первую очередь, тебе! Как долго ты будешь мучится от чувства вины? Сделаешь хуже только себе…

— Я, итак, уже это сделал…

— Герман, никогда не поздно исправить ошибку… Если любишь, не отпускай ее так просто. Мы оба знаем, что заставило тебя поступить таким образом… — она крепко сжимает мою руку. — Ты рассказывал ей о…?

— Нет, не успел, не смог… Не знаю… подумал, что ей этого знать не нужно.

— Не нужно? Возможно, знай она правду, поняла бы твои сомнения и отреагировала бы совсем по-другому.

— Я не хотел вываливать все это дерьмо на нее. Теперь уже не важно…

— Важно! Расскажи ей все! Хотя бы попробуй… Послушай, Герман, я знаю, что тебе сложно теперь доверять женщинам, но ведь не все такие сучки, как Олеся… Прости, господи, нет слов других…

— Мама?! — это тот самый редкий раз, когда мама ругается, а делает она это, только если очень сильно злится.

— Ну, что? Не так что ли?! Она запудрила мозги всем: тебе, Альберту, нам с отцом…

— Мам! Не начинай, не хочу даже вспоминать об этой женщине! И я до сих пор не верю, что брат не знал, кто она такая…

— Ладно, ладно, прости, я не хотела… Просто не могу видеть, как страдают мои дети! — всплеснув руками, она обнимает меня, крепко прижимая к себе. — Иди ко мне… — опустив голову на мою грудь, мама гладит меня по спине, и я обнимаю ее в ответ. — Не нужно всех грести под одну гребенку… Особенно, если ты по-настоящему любишь…

Я молча перевариваю ее слова.

— Так, ладно! — мама отстраняется. — Для начала приведи себя в порядок. Иди, прими душ, а я приготовлю что-нибудь поесть.

Кивнув, тяжело вздыхаю, и как ни странно, чувствую облегчение после своих откровений. Привычно проведя руками по лицу, снова чувствую боль.

— И тебе нужно сходить к врачу, судя по твоим раздутым рукам, у тебя перелом, — мама осторожно берет мою руку и начинает рассматривать. — Попробуй пошевелить пальцами.

Послушно выполняю ее просьбу, и понимаю, что средний и указательный палец правой руки практически не двигаются, а движение остальных пальцев вызывает острую боль. Мои руки сейчас похожи на вязанку сарделек, это было бы очень смешно, если бы не было так грустно…

— А это что? — она наклоняется, вглядываясь в порезы. — Осколки? Что разгромил на этот раз? — Подняв глаза, мама печально смотрит на меня.

Вспомнив уничтоженную мной комнату, прикрываю глаза и качаю головой.

— Сильно? — видимо, по выражению моего лица и разбитым рукам она догадывается о степени нанесенного ущерба моему имуществу.

— Сильно… — вздыхаю я. — Тебе пока не стоит заходить в мою комнату.

Ее глаза на мгновенье округляются, но она старается скрыть удивление.

— Ладно, иди… Буду ждать тебя на кухне, — по ее прищуренному взгляду, понимаю, что разговор еще не закончен, но я рад небольшой передышке.

Поднимаюсь со стула и иду в гостевую спальню, намеренно игнорируя свою. Встав под теплые струи, позволяю воде смыть все мысли и тупую боль, которая пульсирует в области груди. Если бы она дала мне шанс. Один единственный шанс… Я бы сделал все совершенно по-другому. И никогда в жизни больше бы не усомнился в Каролине. Если бы…

После душа мне все же приходится зайти в свою комнату, чтобы взять кое-что из одежды. Аккуратно пробираясь по осколкам и обломкам, открываю шкаф и беру джинсы и футболку, которые первые попадаются мне на глаза. Слышу сдавленный вздох и обернувшись, вижу маму, стоящую в дверях, прикрыв свой рот ладонью.

— Мам, ну я же просил!

— Господи… — шепчет она в ужасе раскрыв глаза. — Я… просто… — женщина качает головой и уходит.

Переодевшись, возвращаюсь на кухню, где мама уже накрывает на стол.

— Садись, нашла немного яиц и ветчины, сделала омлет, — она не смотрит мне в глаза, и я знаю, что это плохой знак. Обычно так бывает, когда она хочет о чем-то поговорить, но не знает с чего начать.

— Мам, говори уже! Я знаю, что есть что-то…

— Герман, это не нормально! В порыве злости, громить все, что попадается под руку! А если ты навредишь кому-то в своем гневе? Или сам пострадаешь?

— Ты опять начинаешь? К мозгоправу меня хочешь отправить?

— А почему нет? Тебе помогут научится справляться со своими эмоциями и справится с теми травмами, которые ты упорно игнорируешь.

— Нет у меня никаких травм! Это все твоя психологическая чушь, в которую я не верю. И никто же не пострадал? А я… я справлюсь… и сам разберусь со своими проблемами.

— Да? А как же твой брат? А эта девушка? Сынок, но иногда, разбираться вместе гораздо эффективнее…

— Я не хочу! Ты, слышишь меня?! Не хочу ни с кем обсуждать это, неужели не понятно?!

— Это мне, как раз понятно, Герман! Но я действительно хочу тебе помочь! Если, эта девушка, Каролина, действительно такая особенная, как ты говоришь, то борись за нее! Но твои вспышки гнева и постоянное недоверие, однажды могут все разрушить…

Я молчу и понимаю, что не права, мама только в одном: не однажды, а уже разрушили.

— Ладно, не хочешь идти к аналитику, можно рассмотреть другие варианты, например медитации…

— Предлагаешь сидеть в позе лотоса и петь мантры? — с сарказмом усмехаюсь я.

— Зря ты смеешься! На востоке есть мудрые гуру, которые помогли уже тысячам людей справится со своими демонами, а некоторые, кто испробовал все, утверждают, что для них, это был единственный способ найти себя и обрести гармонию в душе.

— Мама, пожалуйста… Все нормально со мной, просто иногда выпускаю пар… как могу.

Мама продолжает настаивать на своем, а я отбиваюсь. Она отправляет мне несколько телефонов, квалифицированных специалистов, на случай если я передумаю. Мы припираемся еще немного, но где-то в глубине души понимаю, что, если единственным способом вернуть Лину, будет умение контролировать свои эмоции, в частности свой гнев, и снова научится доверять людям, я согласен на любого гуру-шмуру и даже на психоаналитика.

Чтобы мама наконец от меня отстала, еду в клинику, проверить свою руку, где выясняется, что кроме ушибов и порезов, у меня трещина на правой кисти. Мне накладывают тугую повязку и рекомендуют пару недель не напрягать руку. После бессонной ночи, во вторник, приезжаю в офис, с твердым решением поговорить с Каролиной и попросить у нее прощение, но со слов Снежаны, девушка вчера не вышла на работу, ссылаясь на болезнь. Нехорошее подозрение, что она решила уволится, закрадывается в моей душе и мне нужно что-то предпринять, чтобы этого не произошло. Но также, прекрасно понимаю, что, если Каролина примет это решение, я не в праве буду ее удерживать. Если это произойдет, тогда рухнет моя последняя надежда на то, что она меня когда-нибудь простит. Полдня, не находя себе места, я принимаю, единственно верное, на мой взгляд, решение и вызываю в свой кабинет Милану.

— Герман Эдуардович? Я вас слушаю, — вежливо, но достаточно холодно, чтобы я понял, что встрече со мной не рады, произносит девушка.

— Каролина у тебя? — без ненужных реверансов начинаю я.

— Да.

— Как она себя чувствует?

— А это у вас… Извините, я не хочу обсуждать это с вами, если она не хочет с вами разговаривать, то вам нужно уважать ее решение.

А у девушки есть острые зубки. Яд так и сочится из ее уст.

— Милана, я совершил ужасную ошибку… но ты и так уже, наверное, в курсе. И я хочу это исправить, правда, и мне нужна твоя помощь, — признаюсь честно и смотрю на нее умоляющим взглядом. На препирания с ней, и уж тем более, выслушивание ее нотаций, у меня нет ни сил, ни желания.

— Я не в курсе, и думаю, это к лучшему. Но то, в каком состоянии находится Лина, говорит о многом…

— В каком она состоянии? — волна боли и паники поднимается в моей груди.

— Она сломлена, разбита… Никогда не видела ее такой… Это ужасно! Ни ест, не выходит и ничего не хочет… Я не знаю, что там между вами произошло, но это ее уничтожило.

Это я уничтожил ее. Я и мой демон внутри…

— Дай мне адрес и ключи от квартиры. — Без раздумий прошу я. — Пожалуйста.

— Что?! Вы туда не поедете! Она не хочет вас видеть…

— Милана, прошу тебя! Я только хочу убедится, что с ней все хорошо и попросить прощения, на большее и не рассчитываю.

— Я же сказала вам! И вчера ей было уже лучше, — тише добавляет девушка. — Она убьёт меня, если узнает, что я дала вам ключи.

— Не убьёт. Я все равно туда поеду, и выломаю дверь, если понадобится…

— Вы, действительно сумасшедший…

— А говоришь, что не знаешь ничего, — киваю я головой. — Ну, так что? Дашь ключи?

— Если Лина после этого престанет со мной общаться, это будет на вашей совести! Сейчас принесу… — девушка выходит из кабинета, громко хлопая дверью, на что я только закатываю глаза.

— Чего только не выдерживала моя совесть… — бормочу себе под нос.