Дело «на три копейки»

Александр Черенов

Середина 80-х. Канун перестройки. В городе Углегорске происходит череда жестоких убийств школьниц. Маньяк? Серийный убийца? Целенаправленная акция? Дело поручается старшему следователю одной из районных прокуратур Алексею Старкову. На каждом месте происшествия он находит улики, никак не стыкующиеся друг с другом. Некоторые их них, казалось бы, совершенно случайные, в конце концов, приводят следствие к невероятному выводу. К делу подключается областное управление КГБ: у него – свой интерес… Книга содержит нецензурную брань.

Глава третья

До утра, как и «предписывалось уставом», Старкову не удалось не только сомкнуть глаз, но и хотя бы на минуту притронуться мягким местом к раскладушке. Не в переносном смысле: в буквальном. До половины девятого, не заезжая в ГУВД, Старков с одного места происшествия тут же «десантировался» на другое. Но этим «программа дня» ещё не была исчерпана, хотя сам Алексей Семёнович узнал о «постигшей» его «удаче» лишь по прибытию в «родные пенаты».

Не заезжая домой и едва успев сполоснуть руки и лицо водой из родника на последнем выезде, Старков отправился на работу. (Дежурство по городу таковой не считалось — как минимум, районным прокурором). Едва переступив порог кабинета, Алексей Семёнович был приглашён заведующей канцелярией к прокурору Петру Васильевичу. И так как вызов состоялся рано утром, то Пётр Васильевич «приглашали» явно не «на чай».

Даже не поинтересовавшись у старшего следователя, как прошло дежурство (чего интересоваться, когда не своё?!), Пётр Васильевич сходу развёл руками — почему-то с удручённым видом.

— Такие, значит, дела, Алексей Семёныч…

— Не понял, — не погрешил против истины Старков. Зная склонность Петра Васильевича к систематическому падению духом по любому поводу и без оных, настораживаться он не спешил.

Но и прокурор не спешил «колоться».

— У тебя сколько дел в производстве, Алексей Семёныч? — издалека зашёл он на старшего следователя.

— Неужели хотите облегчить ношу?! — позволил себе усмехнуться Старков.

— И, всё-таки, сколько? — не сдавался обычно сдающийся и без команды прокурор.

— Пятнадцать. Из них четырнадцать пойдут в суд: пять — в областной, девять — в районный. Одно буду прекращать за отсутствием состава преступления.

— Хм… хм…

«Застенчивость», перманентно присущая прокурору, начинала явно «выходить из берегов». И Старков не замедлил поинтересоваться причинами — в свойственном ему духе.

— Пётр Васильевич, что-то случилось? К нам едет ревизор? Инкогнито и с секретным предписанием?

Прокурор, не самый большой знаток изящной словесности, но когда-то в школе «проходивший» Гоголя, слабо улыбнулся.

— Нет, Алексей Семёныч, ревизор нас пока…

— Объехал стороной?

— Ну, да… То есть… В общем, то дело, на которое ты выезжал вчера… то есть, сегодня ночью…

— Какое именно? — насторожился Старков: «девичья застенчивость» прокурора начинала ему нравиться всё меньше и меньше. — Я за дежурство обслужил восемь мест происшествия. Какое из?

Дрожащими больше, чем обычно, руками Пётр Васильевич начал перекладывать бумажки с одного края стола на другой. В иное время Старков посмеялся бы в душе над «амплуа грузчика», которого Петру Васильевичу обычно хватало на весь день, но сейчас как-то не достало настроения. Поведение прокурора — извечного труса и паникёра, хотя и неплохого человека (глубоко в душе) — ему нравилось всё меньше и меньше.

Наконец, Пётр Васильевич закончил «перемещение грузов», организовав на столе ещё больший беспорядок, чем тот, что был до «времени «ч».

— Нет, то… кировское дело… с убитой девочкой.

Старков честно удлинил лицо.

— А что там не так?! Я «исделал» все положенные мероприятия, собранный материал сопроводиловкой передал кировскому прокурору, указал «светлый путь» кировским «ментам» — чего ещё?

— Хм… хм…

— Пётр Иванович, — не выдержал Старков, — как говорил один персонаж в романе Шолохова «Тихий Дон»: «Замахнулся — бей!».

Продолжения в русле романа: «И вдарю!» не последовало, но прокурор неожиданно сократил дорогу к правде — и «пошёл на чистосердечное признание».

— Это дело передали нам, Алексей Семёныч…

— Как это нам?!

Нет, Старков не остолбенел от удивления — такая реакция присуща героям романов — но формат его лица явно претерпел ещё большие изменения.

— С какого хрена, Пётр Васильевич?!

— По территориальности, Алексей Семёныч, — ещё дальше увёл глаза прокурор.

Старков не выдержал и хмыкнул.

— А что, Пётр Васильич, за ночь произошли изменения в административно-территориальном делении районов?! Теперь этот пустырь добавит нам километража?!

— Я бы и сам пошутил, — погрешил против истины прокурор: шутить он не умел с рождения, — да…

— Заратустра не позволяет? — мрачно пошутил за начальство Старков.

С Заратустрой Пётр Васильевич явно не был знаком, чему доказательством был неожиданно заинтересованный взгляд его печально-тусклых глаз.

— Нет, Алексей Семёныч, этот… как его…

— Заратустра.

–… Да… он тут ни при чём.

Пётр Васильевич по-мальчишески шмыгнул носом.

— Оказалось, что убийство совершено на нашей стороне пустыря…

— А потом его «в качестве рождественского подарка дражайшему патрону» перебросили нам?

Старков шутил, но с каждой шуткой всё менее энергично: постижение неизбежного плохо влияло на нервные окончания и мышцы лица.

— Угадал, Алексей Семёнович.

— И кто же нам так удружил? — разом помрачнел лицом Старков: шутки кончились, несмотря на весь их традиционно неисчерпаемый запас.

— Какой-то За… Замятин?.. Загладин?.. Щас я погляжу…

Прокурор нырнул головой в сооруженный им ворох бумаг и извлёк из него тоненькую папку в красной милицейской обложке.

— Вот: Зарубин.

— Зарубин?!

Старков пробежался ладонью по заросшему подбородку: побриться намеревался у себя в кабинете, старенькой электробритвой «Бердск».

— И каким же образом он это установил?

Вместо ответа прокурор протянул Старкову тоненькую папку.

— Сам взгляни, Алексей Семёнович.

Дельце — таковое лишь по причине исключительной худобы — состояло из старковского протокола ОМП, постановления о возбуждении уголовного дела, предельно лаконичных протоколов допросов судмедэксперта Царькова, эксперта НТО ГУВД Павловского, участкового Иванова и старшего уполномоченного УУР ГУВД капитана Зарубина. К делу были приложены схема и фотографии с места происшествия. Заключало набор постановление о передаче дела по территориальности и «высочайшая» резолюция городского прокурора формата «Да будет так!».

— Неплохо для одной ночи и кусочка утра, — сквозь зубы и скрежет зубовный одобрил коллег Старков. — Хотя сразу видно то, как ребятки торопились избавиться от дела… Мда… Ну, и в чём тут сознался капитан Зарубин?

Протокол допроса Зарубина, как и остальных «фигурантов», уместился на одном листе стандартного прокуратурского бланка допроса свидетеля. Чувствовалось, что показания минимизировались и закреплялись только с одной целью: в ударные сроки «осчастливить» коллег из Октябрьского района.

Старков быстро пробежал глазами лист. Зарубин показал, что, разрабатывая версию старшего следователя Старкова о заранее спланированном убийстве, он, дождавшись рассвета, решил осмотреть ту часть пустыря, откуда участковый Иванов принёс кота погибшей девочки. Предварительно Иванов сориентировал его по месту.

— Это Иванов-то сориентировал? — вслух усмехнулся Старков. — Ну, надо же, какой прогресс! Да его самого надо ориентировать, и не только по тому месту, а и по месту в жизни! Не иначе, как теперь Иванова переведут в «опера», а заодно из дураков в умники — за проявленную смекалку!

Лаконично «восхитившись» Емельяном Ивановичем, Старков вернулся к материалам дела. Далее Зарубин показывал, что в радиусе нескольких метров от указанного Ивановым места нахождения кота он заметил бурые пятна на земле. Они тянулись прерывистой цепочкой в сторону той части пустыря, где был обнаружен труп девочки. Образцы почвы с бурыми пятнами на них были доставлены следователем прокуратуры Кировского района в бюро СМЭ для проведения судебно-биологической экспертизы, и там выяснилось, что это — кровь, по группе совпадающая с кровью потерпевшей.

— Быстро! — покачал головой Старков. — И кровь это, и группа крови известна… Слишком быстро! «В мирное время» на установление того и другого уходят дни!

В заключение Зарубин нашёл на октябрьской стороне пустыря окровавленные женские трусики с инициалами с внутренней стороны «Т.К.». Будучи предъявлены на опознание матери потерпевшей, они были опознаны как принадлежащие её дочери.

— А где протокол опознания?

Старков быстро перелистал худосочное дело: протокол отсутствовал. Вероятно, трусами лишь помахали перед лицом: обычная милицейская безалаберность формата «И так сойдёт, а кому шибко надо — пусть переделывает!». А «товарищи из Кировского района» так спешили «перевесить хомут со своей шеи на чужую», что не удосужились даже составить опись документов, не говоря уже о протоколе опознания.

Старков закрыл папку и положил её перед собой на приставку к двухтумбовому начальственному столу, за которым, сгорбившись и вдавив голову в плечи, совсем не по образу и подобию высокого начальства «восседал» прокурор.

— Ну, что скажешь, Алексей Семёнович? — дрогнул голосом Пётр Васильевич.

Старков развёл руками.

— А что тут скажешь? Не пойдём же мы опровергать эти факты и клянчить у «города», чтобы дело завернули обратно в Кировскую… Дело сделано… Ну, в том смысле, что оно теперь у нас, и нам от него не отвертеться… Хотя кировские могли бы и объединить дела: у них ведь — два почти аналогичных трупа… И чем городской прокурор думал, хрен его знает…

Неожиданно он покачал головой, которая уже обзавелась миной недоумения.

— Непонятно только, зачем такие маневры?! Кому понадобилось перетаскивать труп из одного района в другой?! С какой целью? Казалось бы, не один ли хрен, на какой части одного и того же пустыря будет найден труп?!.. Значит, не один… Я — в смысле хрена… Значит, и цель была. Только не могу понять, какая. Если хотели подбросить труп нам, зачем перетаскивать его на кировскую сторону? Непонятно…

— Ну, вот, Алексей Семёнович, и разбирайся! — внезапно «ожил» прокурор — даже лицо его, пергаментного цвета, слегка порозовело. — Тебе, как говорится, и карты в руки!

— А почему мне?!

Старков явно не спешил разделять энтузиазм начальства.

— На этой неделе по району дежурит Мешков, так что все покойники — его «добыча». Вот ему и карты в руки! Я тут при чём?! Тем более что у него в производстве всего четыре дела, и в суд пойдёт — если, конечно, пойдёт — только одно! Да и то — районной подсудности! Нет, Пётр Васильевич, Вы как хотите, а я несогласный!

— Алексей Семёнович…

Прокурор с комбинированным выражением на лице: растерянность плюс смущение — вывернул ладони рук «наизнанку».

— Ну, ты же знаешь, что из Мешкова следователь — как из меня…

— Балерина? — с сумрачным видом пришёл на помощь Старков.

— Во-во! Он уже «запорол» те три простеньких дела, все с судебной перспективой — что, уж, тут говорить за это дело! «Запорет», как пить дать! Оно ему не по зубам… и не по мозгам, Алексей Семёнович! Ну, сам подумай! Да и ты, как-никак, уже в курсе этого дела! А, Алексей Семёнович?

Старков укоризненно посмотрел на прокурора и покачал головой.

— Эх, Пётр Васильич, Пётр Васильич… Верёвки Вы из меня вьёте, ездите Вы на мне верхом — вон, и ножки свесили…

— Не погуби…

–… отец родной? — с кривой усмешкой, весьма далёкой от оптимистичной, закончил Старков. — Ладно, Пётр Васильевич: с Вас магарыч…

Зажав подмышкой папку и притворно проседая под её «тяжестью», Старков покинул кабинет прокурора. «Жить становилось лучше, жить становилось веселее»…