Танец со стулом

Александр Холмов, 2021

Английские ученые, пытаясь преодолеть энергетический кризис, изобрели мегатон: вскоре после его внедрения по всей Земле перестали рождаться девочки. Теперь женщины заменены андроидами, а детей выращивают в инкубаторах. Дэвид Барнет, чтобы прокормить семью, оставшуюся без отца, становится андроид-инженером и принимает выгодное предложение корпорации «Клеопатра» – ведущего производителя биоженщин. Талантливый изобретатель и неплохой человек, он превращается в часть индустрии, штампующей женщин-роботов. Последняя из рожденных девушек, Кэрол, тайно живет под видом андроида. Она боится выдать себя, ведь Министерство генетики использует оставшихся женщин для биологической эксплуатации. Борьба человека и системы кажется почти безнадежной, но тут… Комментарий Редакции: Киберпанк и социальная фантастика еще никогда не обретали настолько радикальную форму. Помимо крайне нетривиального сюжета – определенный авторский посыл, который можно трактовать совершенно по-всякому.

Глава 2. Наблюдатель

Дождь лил не переставая. Через поднятую створку окна на пол натекла приличных размеров лужа, но Кейси Барнет не замечал этого. Он был поглощен разглядыванием залитых водой улиц и машин, мчащихся в тучах водяной пыли. Кейси с наслаждением вдохнул осенний воздух, пропитанный дождем и городскими запахами. В отличие от всех этих людей за окном, ему никуда не надо было спешить. Он стоял, облокотясь на подоконник, подставив узкое лицо брызгам, и струйки стекали по его длинным волосам и голым загорелым плечам. Дождю, казалось, тоже было приятно, что в разгар утренней суеты у окна на шестом этаже спокойно стоит голый по пояс человек в потертых джинсах и созерцает им, дождем, намалеванную в серых тонах картину — вымокший город под унылым небом. Изящным и вместе с тем энергичным движением Кейси откупорил банку пива, кинул в рот два соленых орешка и, поставив босую ногу на подоконник, сделал добрый глоток.

Начинать утро подобным образом было в его стиле. Когда он только еще поселился в этой квартире, то всего за неделю благодаря таким вот ежедневным созерцаниям успел неплохо изучить кусок города, который можно было охватить взглядом из окна.

Прохожих было мало. Прячась под зонтами, они жались к стенам домов, а редкие бедолаги, оказавшиеся на улице без зонта, искали спасения кто в подземке, кто в первых попавшихся магазинах, куда вместе с ними вливались струи воды, стоило приоткрыть дверь. Город замер, пережидая дождь.

Исключение представлял раскинувшийся через дорогу магазин, фасад которого увенчивала вывеска высотой в целый этаж: малиновая надпись «Клеопатра» вся сверкала, усаженная бесчисленными лампочками, а сверху на вывеску присела гигантская переливающаяся бабочка. Насекомое, очевидно, должно было воплощать изящество и легкость, но вместо этого наводило на мысль о мутантах и техническом апокалипсисе. Перед входом мельтешили люди, стоянка была забита, и, казалось, дождь только подстегивает кипящую здесь жизнь. Служащие в малиновой униформе вывозили на тележках одинаковые серебристые шестифутовые контейнеры, сделанные в виде саркофагов, и грузили их в бело-малиновые грузовички с той же бабочкой на борту, но уже более скромного вида. Посетители, прикрывая головы чем придется, ныряли в кабины, машины отъезжали, а на их место немедленно парковались новые. Все происходило быстро, четко и напоминало конвейер.

Некоторое время Кейси наблюдал за процессом, прихлебывая пиво и закусывая орешками. Но, по мере того как пустела банка, его беспечная поза делалась все более напряженной, видимо, суета все-таки постепенно проникала в него, как-то просачивалась, — вряд ли вместе с пивом, пиво было неплохое, наверно, все же дождь виноват.

Сделав последний глоток, Кейси повертел банку в руках, разглядывая ее с задумчивым видом. Обычно он брал свои проверенные сорта, их было не так много; кроме «Гиннеса» и «Ньюкасла» еще с полдюжины, не больше. Не из-за консерватизма, конечно, просто он не любил долго выбирать и мешать не любил: чего там долго думать, взял пять «Ньюкасла» и пошел. Но эксперименты все же случались. Вот эту зеленую банку он купил, вообще не зная, что там — какой-то крафтовый лагер, куча мелких черных надписей, Пивоварни Зеленого графства с одна тысяча ошизеть какого года, Лес Старой Лодочной Заводи, еще чего-то совсем длинное, что к чему не разобрать. И еще одна такая в холодильнике или две… Сейчас посмотрим. Кейси еще повертел банку, кинул вниз и ушел на кухню. Банка брякнулась об асфальт, немного откатилась в сторону и остановилась на краю большой лужи, поливаемая дождем. Через полминуты Кейси появился с новой банкой, зеленой, как и первая. За то время, пока он ходил, город не изменился. Но идиллия уже была нарушена. Кейси отхлебнул еще пару раз, глядя на клеопатровский конвейер. Потом вдруг оскалился — не улыбнулся, а именно оскалился, отчего его лицо приобрело презрительно-насмешливое выражение, — и сказал хрипловатым голосом, обращаясь то ли к банке, то ли к дождю:

— Дело начинает становиться однообразным.

Он вернулся в комнату, взял со стола пульт и включил телевизор.

«…директор института мистер Таблбот был возмущен явной клеветой „Розовой осы“. Сегодня он у нас в студии…»

— Это по всем каналам, что характерно, — неприязненно заметил Кейси. — Сейчас скажут про девяносто девять восемьдесят шесть, потом незыблемый брак, спасибо «Клеопатре» и реклама. А можно уже что-нибудь про животных?

Все же он продолжал слушать, держа банку на отлете, словно боясь измазаться. В телевизоре показался Таблбот — упитанный модный господинчик за столом телестудии. Лицо у него было такое, словно ему только что наплевали в душу.

«Вообще кто-нибудь понимает, что такое Институт социальных исследований? Мы владеем самой актуальной информацией, не какими-то бульварными утками владеем! Если я говорю, что адаптация мужчин девяносто девять и восемьдесят шесть сотых, значит, так и есть. Это я не от себя придумал».

«„Розовая оса“ пишет, что это якобы очень усредненный показатель…»

«Да это дураку понятно, что он усредненный. Что есть разные категории — по возрасту, профессии… тысячи категорий… Поэтому и усредняем — чтобы людям было понятнее, проще разобраться. Вот это все копание — оно интересно только интриганам вроде „Розовой осы“. А людям нужна суть. А суть — вот она, по-простому: из ста человек — девяносто девять за, и последний, в общем, тоже, просто он еще не до конца определился. Знаете, в чем суть? Общество встало на семейную основу! Прочную, надежную семейную основу. После всего, что у нас тут творилось, всех этих трудностей, этого жуткого кризиса, потрясений… Как мы выбрались, это надо понимать».

«Да, все мы помним печальные события последних лет…»

«Пятидесяти лет, точнее. Скромничать-то не надо! Замалчивать такие моменты… Леди и джентльмены, важно услышать эту цифру, мало ли, вдруг кто забыл или не в курсе, может, поверил розовой этой… извиняюсь… с жалом. А если вот вспоминать иногда, что печальные события и потрясения — это пятьдесят лет подряд — очень мало вопросов остается, да, правда же?»

«Да, конечно, это очень важно. Давайте все-таки не будем углубляться, вернемся к семейной основе — что принципиально изменилось?»

«Да все! Биоинженерия стала работать на других принципах. Вместо якобы такой знаете, научности… В кавычках. Мол, мы развиваем, исследуем, а вы нам гранты, гранты, а сами там как-нибудь… Все! Нет больше этого. Повернулись лицом к народу. Что народу нужно?.. Да надо спасибо сказать компании „Клеопатра“, до Серебряного Переворота просто не мог быть брак настолько гарантирован, прочен, я бы сказал — незыблем, вот, это верное слово — не-зыблем!»

«Еще ходила поговорка, что „Клеопатра“ сделала первую…»

«Ну-у, это же был их слоган! „Бог создал женщину, а „Клеопатра“ — жену. Выбери лучшее“. Очень метко сказано! Жена! В радости и горести, пока… Созданная лучшими, лучшими инженерами!.. Верная и любящая! А не просто какая-то там — „женщина“, непонятно где она, с кем и о чем… И почем».

«Почем — это в смысле…»

«Это в смысле, извиняюсь — за сколько. Потому что разнузданность, корысть, продажность, традиции попраны… Да ничего святого вообще! Это ведь все у нас было, что вы морщитесь, надо правде в глаза смотреть. У нас, прямо здесь, вот, тут, посреди бушующих вод Атлантики, где мы всегда были и есть — столпом, основой… Основой основ, вот так, не побоюсь этого слова».

«Но это ведь из-за кризиса, нельзя никого обвинять…»

«Да никто и не обвиняет, еще не хватало. Хотели бы обвинить — обвинили бы, уж поверьте. Мало бы не показалось всяким там… Розовым писакам…»

Кейси слушал с каменным лицом. Ведущий тоже казался не совсем довольным. Таблбот тянул одеяло на себя и явно вылезал за рамки передачи — и вообще за рамки. Его надо было все время тормозить.

«Да-да, все правильно. Я хотел бы все-таки прояснить вопрос с „Розовой осой“. Эта статья…»

«А это, знаете, не статья. Это собачье тявканье. Вот так, я бы сказал жестко — собачье тявканье. И кстати, очень непрофессиональное. Как и все вообще в этой… газете. Так и быть, назовем это газетой. Давайте, я прямо сейчас официально заявляю. В ответ на грязную клевету. Я женат уже восемь лет, и никому не позволю делать намеки. Это, я бы сказал, вызов всему обществу в моем лице. А общество — оно раз утрется, два утрется, а потом плюнет в ответ…»

«Ну хорошо, газета это напечатала, автор скрывается под псевдонимом. Ну а кто стоит за этим, как вы думаете?»

«О, стоят вполне реальные люди! Я не буду называть имен в эфире, но мы же все догадываемся, даже знаем, о ком тут речь! Я знаете как скажу: они сейчас хотят на этой гнилой волне подняться, куш себе сорвать, а если волна пойдет посерьезней, они же первые с корабля-то… В смысле, с нашего острова. Да, правда же? Понимаете, да? По-моему, меткий образ».

«Очень меткий».

«И главное я вам скажу — если бы вот встал вопрос. Кто может принести жертву ради своих близких?.. Ближних, да, я и говорю… То вот кто угодно, любой бомж… Но точно не они…»

Кейси одним глотком прикончил пиво.

— А ты бы, конечно, принес тут жертвы. Для жены, созданной инженерами. Это ты создан инженерами, рожа свинячья. Восемь лет женат… — он щелкнул пультом, и Таблбот погас. — Могу представить. На кухне салат строгает… В одиночестве… Морду бы тебе расшибить, — Кейси смял банку в кулаке и запустил в темный экран, где исчез Таблбот. — Играйтесь в свои игрушки. Все равно сдохнете…

Банка шмякнулась об экран, отлетела и упала под стол. Кейси проводил ее взглядом. — Сдохнете, — повторил он почти доброжелательно. — Я, конечно, тоже. Вместе с вами… Ну, может, чуть попозже. Хотелось бы…

Он замолчал, сунул руку в задний карман джинсов и докончил:

–… в это верить.

Кейси двинулся по кругу, продолжая обшаривать карманы и бормоча под нос:

— Все просто, не правда ли? Хотя… Черт с ней, она ничего не понимает. Она же робот. Пусть строгает, ее для этого сделали — строгать… А, ну да, — несколько помятых купюр вместе с зажигалкой и ключами спокойненько лежали прямо посередине стола.

Вот так, с банкой пива в руке или с бутылкой, Кейси, бывало, толкал речи на дружеских застольях. В старые добрые времена. Трудно сейчас представить, что хоть где-то бывают хоть какие-нибудь застолья. Тусовки, вечеринки, встречи… Разговоры. Нет ничего, все дождь смыл. Все сидят по домам, смотрят Таблбота и твердят за ним: «девяносто девять восемьдесят шесть». И хлопают глазами. Надо было сразу переключить передачку, но теперь поздно, а пива больше нет, запить эту муть нечем, и предстоит, хочешь не хочешь, поход до мини-маркета. Прогуляться, может, и неплохо, особенно по дождю, но вот идти за покупками по дождю… Дождевой мини-маркет. Вода на ступеньках, мокрые кафельные полы, мокрые покупатели, и стеллажи мокрые, кажется, уже пошли ржавчиной, капли воды на упаковках, кассирша с по-клоунски накрашенными губами протягивает руку, чтобы взять влажные деньги из тарелочки, рука заедает… У кого есть наличные, готовьте, приносим извинения, все терминалы зависли, возможно из-за влажности… Охранник у двери на белом пластиковом стуле тоже зависает, и наверняка тоже от влажности, а может, еще от чего… И дождь так сонно шелестит, только гудки то и дело на стоянке перед «Клеопатрой»… как будильники. Ничто не может быть отвратительней, чем будильник. Да чего они гудят-то все, вот что им, так не терпится?

Снизу донесся далекий крик: «Убери свое корыто!» Кейси покачал головой, кривя рот.

— Не терпится, — повторил он. — Хотя, впрочем, кто я такой, чтобы судить? — он не торопясь стал натягивать серую футболку с каким-то невнятным рисунком — больше всего было похоже, что грязно-розовый бегемот прячется в кустах, но Кейси полагал, что это калифорнийские пальмы на закате, — сунул ноги в кроссовки и снял с вешалки любимую черную куртку. — Обидно одно. Те, кто все изгадил, сожрут то, что осталось… Несправедливо. Опять же, если бы я все это сожрал, — то, что не изгажено — было бы это справедливее? Может и да. Но в меня же не влезет столько. Куда тогда это все девать? Все неизгаженное? Думаю, так надо сделать: побыстрей догадить, а что останется — сожрать. И покончить с этим. И все успокоятся… Козлы. А справедливости вообще нет, вот что я вам скажу. Ее тоже изгадили и сожрали, только давным-давно. А вместо нее теперь знаете что? Высшая справедливость. Такая высшая, что я ее не понимаю… А с другой стороны, — бормотал он, рассовывая по карманам деньги, ключи и сигареты, — кто я такой, и с какой стати… она мне чем-то обязана?.. Справедливость сама по себе, а я сам по себе. Подумаешь, человечишка… таращится из окна… А не пошел бы ты… за пивом. Да. Вот пойду я за пивом, и все тут.

Беседуя таким образом, Кейси хлопнул дверью, засунул руки в карманы и попрыгал вниз по ступенькам. Он не прекращал говорить и нисколько не смутился бы, если бы кто-то попался на пути. Обычно в таких случаях Кейси продолжал речь, а встречные как бы ничего не замечали, либо подтверждали всем видом, что это в порядке вещей, а как иначе? не поговоришь сам с собой минут двадцать — считай, день пропал. Попадались, правда, такие, кто ускорял шаги, либо даже сворачивал с дороги, — иногда это казалось забавным, а иногда раздражало, но чаще всего Кейси было наплевать. В дождь еще и тот плюс, что никто, скорее всего, не попадется на пути… До того часа, пока люди не начнут возвращаться с работы, а это будет еще очень не скоро.

— Ну разве что… — продолжал он без связи с предыдущей фразой. — …Да нет, ну кто и зачем может выйти в такой дождь, если не на работу? Не знаю. Никто. Я бы не вышел…

Кейси оказался под открытым небом, вода моментально обрушилась ему на голову и на плечи, — и он замолчал. Дождь летел вниз с огромной, непередаваемой высоты, и даже Кейси ничего не мог тут сказать, а только поднял воротник, хотя в этом уже не было особого смысла.