Пекло. Восставший из мертвых

Александр Верт, 2021

Восемнадцать лет назад Оливера Финрера еще совсем мальчишкой вывели из зала суда со страшным приговором – отселение от человечества. Он убийца, а с убийцами иначе не поступали. Отселение – это смерть, но Оливер вернулся. Жизнь сама закинула его обратно, не спрашивая хочет ли он к людям, и теперь ему придется учиться снова быть человеком. Жизни после Пекла нет и быть не может – так думал Оливер, но все равно вернулся в цивилизацию. Книга о событиях между последней главой и эпилогом цикла «Пекло».

Глава 8

Августа Финрер с опаской смотрела по сторонам. Ей в одной из смотровых комнат центральной больницы Майкана всегда было неуютно. Лита ей не один раз сказала, что они здесь не из-за ее состояния здоровья, но это никак не помогало Августе. Она слишком часто видела эти идеальные белые стены, кушетку и мягкий диван, такой же белый как стена и потому сводящий ее с ума настолько, что она переставала вслушиваться в разговор свекра с каким-то военным и снова стала кусать собственные пальцы, впиваться в них зубами, словно старалась сломать чуть отросшие ногти, но Лита, сидевшая с ней рядом на том самом белом диване, сразу это заметила.

— Мам, не надо, — сказала она, ласково забирая обе ее руки в свои ладони. — Ты ведь сама хотела все знать.

Августа поджимала губы и кивала, хотя внутри у нее все дрожало.

— Не стоило брать ее с собой, — со вздохом сказала Мари Дауман, накапав в чай каких-то капель.

Она не раз следила за состоянием здоровья Августы Финрер, потому была уверена, что лишний стресс сейчас, когда совсем ничего не ясно, ей совсем не нужен.

«Были бы хоть какие-то новости», — думала она, но протягивала бледной женщине чашку, понимая, что и сама внутри вся дрожит в ожидании новостей.

— Выпейте. Это поможет успокоиться. Я себе тоже сейчас сделаю такой же, а то никакого спокойствия, — призналась Мари дрогнувшим голосом.

— И мне, — тихо попросила Анна, чувствуя, что держать лицо она уже не сможет.

Одна Лита все терпела и тихо, незаметно для всех кусала щеку изнутри, в кровь кусала, придерживая чашку в руках матери.

Лита еще в школе поняла, что у нее не будет выбора. Она не сможет учиться в университете, не будет летать по другим планетам и вообще вряд ли что-то увидит в своей жизни. Она — сиделка собственной матери. Она училась присматривать за ней большую часть своей жизни. Единственные курсы, которые она прошла, были по уходу за больными с расстройствами психики и те нужны были только для того, чтобы официально стать сиделкой и не отвечать перед налоговым министерством, что обязательно затребует свою плату, не считаясь с тем, что мать Литы давно нельзя оставить одну дома.

Сначала Лита думала, что будет за ней присматривать, помогать вечерами, следить за таблетками, но еще в школе начала звонить между уроками маме, чтобы узнать приняла ли она лекарства. Тогда-то она и поняла, что мама иногда путается, и сама выкладывала ей утром таблетки в стаканчики. На каждом стаканчике было написано время, и тогда Августа справлялась, но потом она начала забывать о еде, путать вещи, а порой не могла даже пуговицу застегнуть, а заставить компьютерную систему ей помогать было совершенно невозможно. Стоило в доме чему-то шевельнуться по воле системы и у Августы случался приступ паники. Она начинала бояться, что это снова галлюцинации, а если система говорила — рыдала.

Смотреть на это Лита просто не могла.

— Я буду с ней, — сказала она отцу незадолго до окончания школы. — Пора признать, что ей нужна сиделка, но с чужим человеком ей будет слишком сложно, значит с ней должна быть я.

Вильям посмотрел на нее с сожалением и обнял, ничего не говоря. Он хотел бы для своей дочери другой жизни, но тоже ничего не мог изменить. Он пытался загладить свою вину. Покупал ей лучшую технику, позволял ей экспериментировать со всеми видами графики, всегда потакал ее желаниям и молчал о своих тревогах.

Лита была одинока. У нее не было подруг. Не было отношений. Даже нормальных развлечений для девушки ее лет у Литы не было. Только женщина, которую она привыкла называть матерью, хоть и знала, что генетически она дочь какой-то другой женщины, а еще дурная привычка кусать щеку в кровь, когда надо держать себя в руках.

— Нет, я не понимаю! — воскликнул внезапно Симон Финрер, отошедший к окну. — Я не прошу вас покатать кого-то по космосу! Я прошу вас выделить корабль, способный доставить людей с Майкана на Землю! Я прошу вас назвать цену этого корабля!

— Мы научная организация, а не агентство по перевозкам, — ответил ему кто-то сурово и достаточно громко, чтобы в затихшей комнате этот голос стал слышен всем. — А вы забываете, что больше не имеете ровным счетом никакого влияния.

— Да причем тут влияние?! Речь идет о родных тех, кто…

Симон не договорил, видя, что связь была отключена.

Скалясь и рыча от гнева, он обернулся и осмотрел женщин, оставшихся в комнате и ожидавших его ответа.

— Кажется, я ничего не могу, а без прямого рейса на Землю вы будете добираться больше недели, — со вздохом сказал он, заметно краснея.

— Ну или надо подождать четыре дня, — сказала Анна, косясь на свой браслет связи. Она тоже написала знакомым в попытках найти способ как можно быстрее попасть на Землю.

— Я не выдержу так долго, — призналась Мари Дауман, отдавая чашку Анне, которую пару часов назад даже не знала, а теперь считала ее почти родной. — Я не смогу быть спокойна, пока не увижу Берга.

— Как и я, — поддержала ее Анна, принимая чай. — Вы хотя бы знаете, что он там и что его позволят увидеть, а я не знаю ничего.

— Ты знаешь, что он жив, и это самое важное, — сказала Мари и приобняла девушку, сама не понимая, кого так пытается утешить.

— Значит, мы ничего больше не узнаем? — взволнованно спросила Августа, оглядывая всех присутствующих, но ответить ей никто не успел, потому что в комнату вошли двое мужчин.

Оба высокие, но один на вид совсем молодой, темноволосый, с аккуратно стриженными усами, а второй, напротив, седой, с лицом, покрытым морщинами, и нездоровой худобой, еще и с потерянным взглядом.

— Я успел поговорить с сокурсником Берга, который был с ним в одном подразделении. Они не знали, что Берг подал в отставку, — сказал первый мужчина, — а у вас что?

— Ничего, Кристофер, совсем ничего, — печально сказала Мари, не отпуская Анну. — Видимо, мы с тобой не скоро увидим сына.

— В любом случае быстрее, чем я увижу свою дочь, — сказал второй мужчина, хмурясь. — К Карин никого не пустят. Со мной связался ее врач и рассказал то, что можно сообщать. Моя дочь теперь полоумная…

Августа выронила чашку, и та разбилась, заставляя женщину вздрогнуть.

— Простите, — тут же сказала она. — Я сейчас все уберу. Я…

— Мама, — прошептала Лита и не дала ей встать, глядя на мужчину.

Они уже были знакомы. Отец Карин — Дон Маер, был простым рабочим, но он хорошо знал, кто такие Финреры, но вместо сочувствия и признательности испытывал только раздражение, особенно теперь, когда даже они, видимо, получат своего сына назад, а он дочь, скорее всего, уже не вернет.

— Я пойду, — сказал он, отступая. — Мне все равно на Земле делать нечего. Теперь я о состоянии Карин буду узнавать от ее врача.

Августа протянула к нему руку, хотела что-то сказать, но передумала, прижимая руку к груди.

Она знала, что сама тоже полететь не сможет. Знала, что ей придется остаться тут в больнице, просто потому что за ней некому будет присматривать, и, несмотря на страх и волнение, сама соглашалась на это, чтобы хотя бы у дочери и свекра оставался шанс увидеть Оливера.

Дон вышел, хлопнув дверью, а в комнате повисло неприятное молчание, в котором слышалось тяжелое дыхание Симона, красного от гнева и напряжения.

— Давайте постараемся успокоиться, — попросила Лита. — Мы должны сохранять благоразумие, иначе мы не сможем поддержать наших родных. Деда, ты вообще в порядке? — спросила она, понимая, что обычно тот не был так красен.

— Нет, мне система пишет, что давление высокое, но как ему не быть высоким, если!..

— Дед! — перебила его Лита. — Оливеру нужна будет твоя помощь, а значит ты должен быть здоров и полон сил, несмотря ни на что.

— Давайте разберемся с вашим давлением, пока ждем хоть каких-то еще новостей, — миролюбиво сказал Кристофер, который тоже умел сохранять спокойствие, хотя внутри у него все дрожало ничуть не меньше, чем у жены.

Мари всегда была куда ближе с их сыном. Берг даже позвонил именно ей, а не отцу, а вот с Кристофером они говорили нечасто, виделись раз в год, а то и реже, обменивались сообщениями и были почти чужими. Только Кристофер всегда любил единственного сына, всем своим сердцем любил, хоть и не понимал, не знал, что ему сказать, чем помочь и как быть, потому и рад был заняться очередным пациентом, особенно если это товарищ по несчастью с подскочившим давлением.

Лита из тех же соображений занялась чашкой, да и матери позволила себе помочь. Она лучше других знала, что в моменты просветления Августа может все, ей просто надо это позволить.

— Я тоже написала нашим с Лотаром знакомым, может хоть кто-то…

Анна не договорила, потому что браслет связи у Мари внезапно сработал и та ответила, включая вызов так, чтобы слышали все, потому что звонок, определенный как правительственный, едва ли был личным и не касался всех остальных.

— Да, — сказала она, едва держа себя в руках.

— Мари Дауман — мать капитана в отставке Берга Даумана? — уточнил у нее строгий голос мужчины.

— Да, совершенно верно, с кем я говорю?

— Полковник космического патруля Генри Швард. Я был непосредственным начальником вашего сына, — сказал мужчина. — Как я понимаю, вы хотите как можно быстрее увидеть Берга, верно?

— Да, но Майкан достаточно удаленная планета, потому…

— Мы доставим вас на Землю, — сказал мужчина. — Через три часа корабль патруля прибудет за вами на Майкан и доставит вас за час на Землю. Вы сможете увидеть сына уже сегодня.

— Не может быть, — поразилась Мари.

— Мы уважаем мужество и отвагу вашего сына, — сказал полковник. — Сейчас такая помощь — единственное, что мы можем.

— Спасибо, но я могу лететь не одна? — взволнованно спрашивала женщина.

— Да, мы можем доставить троих. Два других человека могут быть любыми, на ваше усмотрение. Вы сами знаете, кого он захотел бы видеть, но в его карте главным контактным лицом указаны вы.

— Спасибо. Значит через три часа?

— Да. Через три часа на главной станции Майкана. Номер платформы я сообщу сообщением чуть позже. Честь имею!

Он отключил связь, хотя все были уверены, что он салютовал женщине, словно старшему по званию, выражая свое почтение, а она молчала, глядя на женщин вокруг. Всем казалось очевидным, что лететь должны Лита, Анна и она — Мари, а там будь что будет, и только Августа вздыхала, хватала дочь за руку и тихо просила.

— Ты скажи, что я его люблю. Обязательно скажи.

— Мам, мне бы его хоть увидеть, — прошептала Лита, а сама думала, что не сможет брата даже узнать. Ей внезапно захотелось сказать, что лететь должен дед, что он лучше знал Оливера, что он, возможно, и знает, что стоит говорить, а потом понимала, что она сильнее дедушки, сердце которого не такое молодое, потому кусала щеку и кивала, обнимая мать.

* * *

Рональд выдохнул и осторожно шагнул в палату. Он приходил сюда трижды в день, чтобы убедиться, что все действительно в порядке, и всякий раз обещал себе не бояться, но все равно напрягался, видя человека за стеклянной стеной.

Оливер Финрер его пугал не только своим прошлым, но и своей манерой держаться. Он хмурился и целыми днями смотрел в одну точку. Он не просил ни о чем, молчал, скупо отвечал на вопросы, но рвал цепи быстрее, чем охрана успевала дернуться, и это Рональд никак не мог забыть.

Всякий раз, подходя к палате, он чувствовал себя психом, заходящим в клетку к дикому зверю — очень умному, сытому, но дикому зверю. Финрер, видимо, тоже это понимал, потому всегда очень странно смотрел на Рональда, словно чувствовал страх каким-то неясным чутьем.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Рональд, глядя в свой планшет так, словно он не следил за показателями весь день и не видел ничего на приборах вокруг пациента.

Он ждал вечного ответа «нормально», которым Оливер Финрер его кормил все время, но тот неожиданно спросил:

— Зачем вы все время спрашиваете? Ничего ведь не изменится в ближайшее время.

— Да, но…

Рональд даже вздрогнул, поднял на него глаза и сглотнул, заставляя себя ответить.

— Ваше самочувствие может меняться. Если появится боль или какие-то новые симптомы, я должен это знать.

— И поэтому дергаешься так, словно прячешь в жопе монтировку? — неожиданно резко спросил Финрер. — Бесит эта твоя дерганность.

— А меня — твоя агрессивность! — внезапно выдал Рональд, швырнув планшет на край кровати. — Я не знаю, что такое монтировка, но, возможно, с ней было бы не так страшно говорить с тобой, а я просто пытаюсь делать свою работу! Можно проявлять к этому хоть каплю уважения!?

Он выкрикнул все это зло и решительно, а сам тут же сглотнул и даже отступил от кровати, опасаясь реакции.

— Можно, — неожиданно ответил Финрер. — Если моего слова хватит, могу пообещать, что бросаться на тебя я не буду — по крайней мере, осознанно.

— Спасибо, что признаешь возможность неосознанного нападения, — вздохнул Рональд и все же снова шагнул к кровати, чтобы взять планшет. — Я, правда, просто хочу тебе помочь в рамках своей работы.

На это Финрер уже не стал отвечать, а снова посмотрел куда-то в сторону. Рональд проследил за его взглядом и понял, что тот упирается в темное пятно поворота в одном из коридоров, что виден сквозь прозрачную стену.

— Может, вам лучше принести что-то, чем можно заняться? Я могу принести планшет, отключенный от сети. Наши техники могут загрузить туда книги, фильмы или…

— Не хочу, — перебил его Финрер, все так же глядя в сторону. — Да и ты уже перешел на «ты», нефиг корчить вежливость не в тему.

— Но смотреть в одну точку, наверно, тяжело, — невозмутимо ответил Рональд, стараясь скрыть смущение, — особенно сейчас, когда ваш психотерапевт еще не начал работу с вами.

Финрер странно посмотрел на него, как-то растерянно и удивленно.

— Мне есть о чем подумать, — признался он.

— В этом и проблема, — сказал Рональд, глядя ему в глаза. — Людям, вернувшимся с таких мест, где был ты, опасно думать в одиночестве.

Финрер скривился, но не ответил, снова посмотрев куда-то в сторону.

— Если пожеланий нет, я загружу книги на свое усмотрение, — сказал Рональд. — А еще, если возражений не будет, я разрешу Бергу Дауману приходить к палате. Внутрь его не пустят, но к стеклу он подойти сможет.

Это удивило Финрера. Он посмотрел на Рональда очень внимательно, а потом все же ответил.

— Спасибо, но не грузите книги про космос, не хочу их видеть. Пусть это будет лучше какая-нибудь глупость.

— Про любовь? — попытался пошутить Рональд, но Финрер только сильнее нахмурился.

— Если там никто не умер, то лучше про любовь, может так я хоть что-то пойму.

— Кстати, об этом, — внезапно встрепенулся Рональд. — Я узнал про Маер.

От такого перехода глаза у Финрера раскрылись шире от недоумения. Как врач связал любовь и Карин, он не понимал, но внимательно слушал, а потом говорил спасибо, не задавая вопросов, не понимая, что все в госпитале уже знали об их связи, потому что Карин звала его в бреду, да и его реакция на женский крик не осталась незамеченной.

Только медсестры шептались и показывали на него пальцем с таким же противным видом, что и прежде, а значит ничего не менялось, разве что врач немного расслаблялся, а вместе с ним и Оливер, привыкший реагировать на чужой страх, как на вонь подлости.