Пекло. Восставший из мертвых

Александр Верт, 2021

Восемнадцать лет назад Оливера Финрера еще совсем мальчишкой вывели из зала суда со страшным приговором – отселение от человечества. Он убийца, а с убийцами иначе не поступали. Отселение – это смерть, но Оливер вернулся. Жизнь сама закинула его обратно, не спрашивая хочет ли он к людям, и теперь ему придется учиться снова быть человеком. Жизни после Пекла нет и быть не может – так думал Оливер, но все равно вернулся в цивилизацию. Книга о событиях между последней главой и эпилогом цикла «Пекло».

Глава 4

Звонок Лотара застал Симона в постели. Он проснулся и, не видя смысла вставать, лежал дальше, глядя в потолок. Он так привык жить один, что в доме сына на Майкане чувствовал себя неловко. Вчера, прилетев на Майкан, он был рад увидеть внучку, обнять невестку, которую недавно отпустили из больницы. Да и с сыном поговорить он был рад, но предпочел бы собраться и уехать поздней ночью, как делал это обычно, если вообще находил время приехать.

Симон Финрер после смерти жены стал настоящим трудоголиком. Сначала он долго сидел за чертежами, затем стоял во главе создания космических кораблей всего человечества, а после возглавил всю науку. Теперь же он должен был есть в семейном кругу утренние тосты или спать до обеда. Он не хотел вставать, только чтобы не пришлось показывать кому-то свои потерянные глаза, и уж тем более не хотелось отвечать на вопросы, от которых было больно еще вчера.

— Как ты? — спросила у него Лита, обнимая, и это еще можно было вынести, а вот сын посмотрел на него внимательно и спросил:

— Оно того стоило?

— Речь о жизни твоего сына, — попытался огрызнуться Симон, старательно приглушив свой голос, чтобы никто посторонний не услышал этот мерзкий спор.

— Мой сын умер много лет назад, — с горечью ответил ему Вильям, — ты это поймешь после, а работу уже не вернешь. Дело всей твоей жизни…

— Твоя жена пожертвовала всем ради него, — шипя, напомнил Симон и внезапно увидел слезы в глазах сына.

— Она пожертвовала собой, а он просто умер, как дурак, — ответил он и отвернулся, не желая ничего говорить.

Смотреть на Августу и правда было больно: когда-то умная женщина, научный сотрудник, ботаник, молодая и красивая, а теперь иссохшее худое существо, забывающее, зачем нужна вилка — по крайней мере, вчера она забыла и застыла с пустым взглядом.

— Мама, ты собиралась покушать, вот так, — ласково напомнила ей Лителла, буквально показывая, как нужно пользоваться столовыми приборами.

— Да, спасибо, — очнувшись, говорила женщина, неловко улыбалась и признавалась: — Я забыла, что надо делать, у меня такое случается.

Вильям с болью и нежностью приобнимал ее за плечи и целовал ее в висок, а Симон молчал, понимая, что после суда над Оливером ей стало намного хуже. Она пила куда больше лекарств, болезнь прогрессировала и что-то в ее разуме угасало.

— Это было неизбежно, — со вздохом говорила Лита деду. — Просто все случилось очень быстро, а теперь после приступа она все чаще забывает кто она, пару раз не сразу меня узнавала. Может быть, если Оливер вернется, ей станет лучше? По крайней мере, она его очень ждет. Это нелепо, но она даже свитер ему связала, как думаешь, она могла угадать с размером?

Симон неловко пожимал плечами, не говоря вслух свои жестокие мысли. Неважен был свитер. После всего никакими свитерами Оливера не излечить, и Августе не станет лучше, потому что разум, пораженный шизофреническими обострениями, не восстанавливается, потому что дыры в ее сознании никогда уже не затянутся.

— Я надеюсь, что она станет спокойней и счастливей. Она его очень любит, — говорила Лита, сама все понимая.

— А ты его любишь? — с волнением спрашивал Симон, пытаясь понять, есть ли хоть кто-то у Оливера, кроме него самого.

— Я его не помню, — с горечью призналась Лита, а потом добавила: — Но я его жду и верю в него. Он же мой брат, он не может быть плохим человеком.

На это Симону тоже нечего было ответить. Он только неловко улыбался, потому что никто не мог сказать наверняка, кем и как вырос ее брат. Что он пережил и как будет жить с этим дальше — тоже.

— Будет вменяемый — я предложу ему работу, — пообещал Франк во время их последнего разговора. Что будет, если Оливер все же окажется опасен, он умалчивал, но Симон и сам посмотрел уже, что написано в законе о психиатрической экспертизе военных. От этой правды у Симона болела челюсть, которую он сжимал всю ночь, чтобы не начать говорить с самим собой.

Сейчас ему стоило бы встать, поспешить на работу, загрузить себя делами, отвлечься, но идти ему было некуда, и даже Дура — его личная компьютерная система — помалкивала, видимо считая, что он все еще отдыхает.

В этот миг с Симоном и связался Лотар, а скудная информация, которую он сообщил, заставила Симона вскочить и быстро сесть. Ему не надо было никуда бежать и искать номер антитоксического чипа — тогда еще одного из первых экспериментальных образцов с функцией отслеживания. Он много лет подряд набирал этот номер в специальном приложении своего браслета, чтобы узнать работает ли он, жив ли Оливер, есть ли хоть какой-то толк от этого чипа ценой в целое состояние?

Он знал номер чипа наизусть, потому быстро отправлял его Лотару и тут же встал с постели.

— Доброе утро, — начала было Дура, но Симон ее перебил.

— Отстань, — сказал он. — Помолчи еще хотя бы час.

Он схватил халат, накинул его прямо на свою голубую пижаму, сунул ноги в тапки — такие же лохматые, как темно-синий халат, и поспешил вниз.

— Ваши показатели, — не унималась Дура, но Симон просто сделал ее тише, чтобы она не мешала ему, а сам ворвался на кухню, где Вильям собирался уйти на работу.

Лита варила кофе. Августа неспешно ела пышные панкейки, но подставила щеку под поцелуй мужа, а увидев Симона, не узнала его, испугалась, вздрогнула и уронила нож, отпрянув от стола. Только Симон даже не заметил ее реакции.

— Оливер в руках медиков, — сказал он, поздно осознавая, что совсем ничего не знает: ни где, ни почему, ни что именно произошло, потому сказал как есть: — Мне только что звонили, чтобы узнать номер его антитоксического чипа.

— Оливер заболел? — спросила Августа, видимо не совсем поняв, что происходит.

У Литы убежало кофе, и она спешно отключила электрическую плиту, ворча себе под нос, что нечего выпендриваться и делать что-то руками, когда есть кухонные панели, способные приготовить что угодно — без души, зато без таких неприятных инцидентов.

— Я сейчас попробую узнать больше, — сказал Симон и сам набрал Лотара, но тот уже не отвечал.

— Человек, с которым вы хотите связаться, отключен от общей сети, — сообщила ему система. — Вы можете оставить ему сообщение.

Симон только вздыхал. Он хотел бы набрать Франка, но знал, что и тот не ответит. Франк сразу сказал, что отключит браслет и начнет нормально лечиться, раз уж самые главные вопросы, наконец, закрыты.

— Об Оливере позаботятся, — пообещал он, но не сказал кто и где.

— Ты уже говорил, что его вывезли с… рудника, — сказал Вильям, осуждающе глядя на отца, а Августа дергалась, смотрела на него и видимо все понимала, становясь снова печальней, но вспоминая про нож и вилку, а еще про завтрак. Иногда она ненавидела и мужа, и дочь за то, что они так часто ей врут, врут, даже когда она уже узнала правду, но сделать с этим она ничего не могла. Она больна, она это знала, а ее здесь очень любят, так же, как и она любит их, когда не злится и не забывала, кто она на самом деле.

Она ела свой завтрак, и слезы сами набегали на ее ресницы, потому что она знала, что Оливер не болен, Оливер, скорее всего, ранен, возможно, искалечен, возможно, уничтожен своей судьбой так же, как уничтожена она сама, только еще верила, что он может быть не так безнадежен и ему смогут помочь.

* * *

Полупрозрачная голографическая панель изгибалась дугой, имитируя стены кабины космического корабля малых размеров. Внутри стоял кресло-симулятор, передающий и дрожание, и вибрацию, и даже силу удара при столкновении. На этом кресле, не пристегнувшись, ухватившись за рычаги, сидела высокая худощавая девушка в блестящих очках, на линзах которых отображались дополнительные информационные панели.

Перед ней, в космосе, что развернулся в кабинете, мелькал нос космического корабля. Гражданские суда тоже нуждались в программировании и испытаниях, хотя порой некоторые этапы подобной работы напоминали игру, по крайней мере, Анна Валеро могла себе позволить именно поиграть в испытания, не выходя из дома. Стоявшая здесь аппаратура могла облегчить ей любую работу, вот она и сидела всю ночь в упрощенном симуляторе. Перед ней была сенсорная панель, имитировавшая сейчас приборную панель гражданского пассажирского судна малых масс, а вот рычаг был установлен, как у военных, но Анна уже привыкла — в конце концов, это не ее симулятор. Это игрушка Лотара, думать о котором Анна больше не могла.

«Я жив», — написал он ей, и сердце у Анны на миг остановилось. Она еле завершила свой рейс через половину галактики, вернулась на Землю и ушла в отпуск, готовая помчаться к любимому, где бы он ни был, а он так больше и не вышел на связь.

— Говнюк, — шипела Анна, дергая рычаг и уворачиваясь от обстрела.

Гражданские пилоты не умели держать удар. Им нечем было отстреливаться в ответ, но они обязаны были защищать свой корабль и его пассажиров, маневрировать и уходить от пиратов. Пытаясь улучшить маневрирование, она написала корректировочный модуль к автопилоту, загрузила его в программу, запустила симулятор и рычала от обиды, злости и волнения, пока в нее не врезалась ракета. Экран сразу потух, а она заплакала, застыв на месте.

— Говнюк, — повторяла она, словно ругалась на контрабандиста из симулятора, но думала она не о нем, срывая очки, закрывая лицо руками и тихо плача.

У Анны были тонкие руки с длинными пальцами, которыми она терла глаза, надеясь остановить поток слез, но те продолжали литься, а она их только растирала по своему бледному лицу.

Она уже не первый год была вместе с офицером ЗАП Лотаром Наридом. Она знала, что он эксперт патруля, занимающийся программированием, что испытывает новые модели, и большая часть его работы совершенно секретная. Только обычно он все равно говорил, как долго будет отсутствовать. В последний раз тоже почесал макушку, поморщился и выдал:

— Учитывая всякие нудные протоколы, через дня три вернусь. Не скучай.

Он поцеловал ее в щеку. Она неохотно ее подставила, читая свежие новости сквозь линзы своих очков. Она пила кофе, ела сэндвич и решала, чем занять себя на пару дней, даже радовалась немного, что он уедет и перестанет постоянно торчать в симуляторе, полетает хоть на нормальном крейсере.

Она отпускала его на работу как обычно. За три года совместной жизни привыкшая к его командировкам и к доле опасностей в них — с такой же вероятностью и ей было опасно летать — она и подумать не могла, что что-то может пойти не так.

Про спецобучение она ничего не знала. Про охоту на проект «Белая молния» тоже. Он просто не вернулся ни через три дня, ни через три месяца, и никто ничего не говорил.

— Я хочу сообщить о пропаже человека, — сказала Анна, придя в офис общественных коммуникаций, когда он не вернулся в обещанный срок.

Девушка-робот приняла ее запросто, попросила подождать, а затем невозмутимо сообщила:

— Лотар Нарид признан пропавшим без вести. Поиски уже ведутся, если он будет найден, вам сообщат. Приятного дня.

Девушка-робот даже улыбнулась — приветливо и доброжелательно и оттого мерзко. Анна знала, что роботы не могут проявлять эмпатию, не определяют, когда сообщают хорошие новости, а когда плохие. Они следуют протоколу, а она не знала, как жить с такими новостями. Не представляла, что могло случиться и как это испытатель мог пропасть без вести. Он мог погибнуть, мог получить ранение, а вот как он мог пропасть, Анна, знавшая, что такое полеты, не могла представить, и потому понимала, что он не пропал, а оказался в каком-то месте, о котором нельзя говорить.

«Гребаные власти», — думала тогда Анна, стараясь не плакать. Она была уверена, что скоро Лотар вернется и сам все расскажет.

Анна знала его уже десять лет. Они вместе учились в Космической академии, только она на факультете гражданского пилотирования, а он на военном. Некоторые дисциплины у них совпадали, и они часто виделись на лекциях и немало общались на курсе по программированию, который оба выбрали, как дополнительный.

Долговязая, коротко стриженная Анна тогда и не думала про отношения, как и Лотар. Им было что обсудить. Они дружили, и не было между ними никогда страсти и безумной искры. Им было хорошо и интересно вдвоем. К дружбе добавилась близость — и вот они уже три года как живут вместе, занимаясь любимым делом.

Они были молоды. О детях не думали, о браке тоже, а теперь его не было, и Анне хотелось просто умереть, только бы не тосковать так сильно по человеку, которого она любила.

О любви они не говорили, и Анна даже не думала о ней, а теперь точно знала, что всегда любила Лотара, очень сильно любила и хотела знать, что с ним происходит.

«Я жив», — написал он и больше ничего не добавил, а значит не мог о большем рассказать.

«Я жив», — написал он, а значит ему дали браслет связи, и он мог записать ей эти два слова хотя бы голосом, чтобы она знала чуточку больше. Звуки, любые звуки, были бы важнее голографических букв, но он написал всего эти два слова, и Анне хотелось выть.

— Говнюк, — повторяла она, размазывая слезы руками по лицу.

Ей стоило поспать, но она не могла. Она вечером проверила все возможные сообщения, а потом примчалась в центр, чтобы уточнить есть ли информация о Лотаре Нариде.

— Он числится в списке без вести пропавших. В случае появления новой информации вам обязательно сообщат. Приятного дня.

Девушка-робот улыбалась, а Анна не могла и шаг сделать. Она-то надеялась, что будет хоть что-то о нем. Она пыталась не плакать, а губы растягивались в неловкой улыбке, а вот от девушки-робота она отойти не могла.

— Вы хотите дать еще один запрос? — спросила робот услужливо.

— Нет, — ответила ей Анна и, наконец, отошла в сторону, прекрасно понимая, что если информации еще нет, значит и официальную версию еще не придумали и надо просто ждать.

Ждать оказалось невыносимо, настолько, что Анна рыдала уже к первому утру своего ожидания и не с кем ей было об этом поговорить. Мать Анны была против ее отношений с Наридом.

— Он карьерист, — говорила она. — Вот засекретят его, запретят ему детей и брак, тогда пожалеешь, что столько лет на него потратила!

Если матери сейчас сказать, что Лотар пропал, она только обрадуется, Анна это понимала и оттого плакала еще сильнее, а у Лотара и вовсе никого кроме Анны не было. Со своей теткой он почти не общался.

— Она не бросила меня. Я благодарен ей, но никаких особых чувств мы друг к другу не испытываем, — говорил о ней Лотар, пожимая плечами, когда объяснял, почему так и не познакомил Анну со своими родными.

Родителей у Лотара не было и плакать от тоски Анне было не с кем, и теперь все слезы текли по ее лицу разом. Именно теперь, когда погас симулятор, напоминая о самых страшных исходах, но он был жив и это самое главное!

Ухватившись за эту мысль, она немного успокоилась, но тут же заметила уведомление о том, что ее сообщение Лотару было доставлено, но не прочитано.

— Но почему? — простонала Анна, которая просто хотела знать все ли с ним в порядке, нужна ли ему помощь, может ли она его увидеть или услышать от него хотя бы несколько слов — отвлеченных, не связанных с его службой и тайнами Земной Армии Правопорядка. Не прекращая рыдать, она попыталась связаться с ним, но равнодушный голос ей сообщил, что связь нельзя установить, и она может только записать ему сообщение, но она уже писала сообщение, которое он почему-то не прочел — не смог, не успел или все же не захотел.

— Какой же ты гребаный говнюк, — со стоном говорила она и просила, чтобы у нее была возможность взять и хорошенько поколотить этого засранца, чтобы он был жив и здоров, потому что сердце за него болело, а куда бежать и кого просить о помощи, Анна не знала, потому плакала и ложилась спать не в их спальне, а у Лотара в кабинете, как будто он просто немного задержался на службе и очень скоро вернется домой.