Незаконные похождения Max'a и Дамы в розовых очках. Книга 1

Afigo Baltasar, 2018

В реальности, чем-то похожей на нашу действительность, антигерои, которых условно можно было бы назвать “анархистами”, неожиданно вовлекаются в гражданский конфликт, под гипнотическим и волевым верховенством некоей Дамы в Розовых Очках – женщины со сверхспособностями. Характер главной героини категоричен, во многом жесток, так как она руководствуется “тёмной духовной силой”, фактически являясь её активным манифестором. Ради понятных ей одной целей, Дама вовлекает во взаимодействие потенциальных медиумов и “проводников” в иную реальность, и, тем самым, тайно изменяет этот мир. Содержит нецензурную брань.

5. «лягушка с укропом»

— И всё же, Шон Джон, я так и не услышал о том, кто же такие, эти фиговы свинки… понял, конечно, что здесь их не чествуют… Но, кто они — эти свинки? Как распознать их?… Этого, я так и не понял… — усердно добивался своего Max, а, заодно с налетевшей пьянящей волной древнего как сам hard-rock вокала Роберта Планта, проникся симпатией к босоногому аборигену Дилленджерз клуба.

— О, да! Это — cool question! Прямо по сути!… А кто же, в действительности, они такие, эти фиговы свинки?! — восторженно поддержал вопрос Max’a шнифтовой, продолжая уходить от понятного для него ответа.

— Извините за вмешательство в разговор, но я считаю своим долгом внести ясность… Ведь это, не просто свинки, поскольку просто свинки — они свинки и есть, а это — именно, те самые — “политические свинки”, о коих было так много говорено стариком Чарли Мэнсоном и его соратником Эбби Хоффманом³, в славные шестидесятые! — неожиданно вторгся в завязавшуюся между Максом и патлатым оборванцем шнифтовым беседу низкорослый неформал с греческим, переломанным на все лады носом и аурой чёрных курчавых волос, держащихся на голове в стиле “raggy”.

Макса сразу обескуражило то, с какой дерзкой развязностью держит себя этот тип, одетый в шитую серебром, старомодную рубаху с широко распахнутым воротом. Вместе с тем, брюки греконосого неформала, в отличие от помоечных джинс Дона Джона, лоснились чистотой и выглаженностью блестяще чёрного атласа. На ступнях у него красовались лакированные туфли с высокими каблуками, совершенно не спасавшие хозяина от низкорослости. Вообще, неформал “raggy” выглядел весьма безбедно, но подчеркнуто небрежно — словно богач, инкогнито вписавшийся в компанию оборванцев.

— Именно! Они самые и есть! Натурально — “политические” свинки! — задорно поддержал своего клубного товарища Дон Джон и, щёлкнув пальцами так, словно что-то забыл, с явным уважением в голосе добавил: «Раз так говорит Че, то стоит к этому прислушаться! Ведь Че, в нашем клубе — знаток достойных древностей… Он знает всё о становлении движения хиппи, разбирается в стилях музыки, в жанрах, в сленговых оборотах. В общем — знаток! Да и внешне, наш славный, эрудированный старина Че, до обалдения похож на Эбби Хоффмана!»

— А почему, именно Че? — поддержал энтузиазм в уважении к приятелю Дона Джона Max.

— Отец у меня банкир, а я — неформал, хиппи, революционер! — ответил за себя сам неформал raggy.

— Вот и познакомились! — немного перебарщивая, обрадовался Дон Джон и, покопавшись в обвислых карманах рваных джинс, извлёк на свет, замотанный причудливыми узлами, грязный носовой платок, по видимости служащий ему заменителем кошелька, ибо развязав один из узелков, шнифтовой представил вниманию приятелей, хранимую в недрах материи, ярко коричневую, порошкообразную субстанцию растительного происхождения, со светло-зелёными вкраплениями, измельчённых листьев какой-то травы, комментируя это дело так: «За знакомство, так сказать, братья!» — обратился к приятелям Дон Джон и, без каких-либо разъяснений, принялся приколачивать дроблёное, коричнево-зелёное растительное нечто в пустую папиросную гильзу.

— Он ведь только вошёл… — мягко предостерёг клубного товарища неформал raggy Че.

— Вошёл?! Ха! Разве в “Дилленджерз” входят?… В наш клуб следует влетать, а не входить! — разудало выпучив глаза, возразил неформалу Че шнифтовой и, не ожидая дальнейших согласований, запалил приготовленную папиросу.

— Вообще-то я уже немного того… Хотя, конечно, не откажусь от пары затяжек! Но сначала скажите, что это такое?!… — без особой настойчивости, попытался возразить Max, тогда как глаза его вожделенно внимали манипуляциям с самодельной папиросой.

— Что это?… Флаерс⁴, конечно! — убеждённо уведомил Макса Дон Джон, придерживаясь изначально заданного стиля неопределённости в выражении своих мыслей.

— Высушенная лягушка с укропом⁵! Верное средство для борьбы с собственным свинством! — пафосно выговорил неформал raggy Че, заглядывая Max’y в глаза взглядом дерзким и воинственным.

— Пойдет! Лягушка с укропом — моё любимое лакомство, особенно, когда чувствую, что вот-вот насвинячу… — парировал вызов Max, и затянулся глубоким вдохом из чадящей самокрутки.

— Не свинка! — резюмировал ответ Макса Дон Джон и, заулыбавшись коричневыми зубами, затянулся следом.

— Свой чувак, потянет на “хайера”! — согласился со шнифтовым Че, ослабив воинственное давление своих чёрных глаз.

Снова приняв окурок из пальцев товарища, Max принюхался к струящемуся дыму и, чихнув пару раз, закурил с безнадежным отчаянием. Вкус и запах зелья отдавал чем-то неопределённым, но одновременно знакомым, вызывающим ассоциации с блуждающими средь босоногого детства воспоминаниями о брусничном мхе и ромашковых лугах.

— Вот, смотри! Это мои новые стихи! Сочинил их пару дней назад! — с непринуждённым восторгом малого дитяти, отвлёк Макса Дон Джон, тыча обгрызенным ногтем в свой носовой платок. На платке его действительно виднелись строки рифм, выведенные корявым, торопливым почерком.

— Это про него — про наш тотем⁶ — про символ клуба! — объяснился Дон Джон, кивая вверх, на потолок, на висящего вместо люстры, неоново-галогенно-полимерного жизнелюба-паука.

— Никак не разберу, что здесь написано… — озадаченно промямлил Max, пытаясь вчитаться в небрежные каракули на засмарканной поверхности платка.

— А дай, я сам прочту! — обрадовался шнифтовой, и, вырвав сопливый лоскут из Максовых рук, пафосно осанился и выставил босую ступню впёред, не забыв, между прочим, передать по очереди дымящуюся папиросу.

Снова взявшись за окурок, Max затянулся смелее прежнего, ощущая обнадёживающее отсутствие какого-либо эффекта от скуриваемого зелья.

— Кто в углу укромном, тихом, молча делает, что хочет, — выразительным, таинственным шёпотом начал читать с платка Дон Джон, но тут же остановился, и защёлкал пальцами, призывая окружающих к вниманию.

Неформальный raggy Че — революционер и сын банкира, заодно с оболтусом Max’ом, неожиданно резко почувствовали, как сознание их принялось рассеиваться вокруг, двигаясь прямо от внутреннего центра естества человека, и заполняя собой окружающее пространство, цепляя, в расширении своём, каждый встречаемый на пути предмет, звук, свет, ощущение, мысль.

— Взлетаем! — задорно подмигнув, обрадовал Макса сын банкира Че, кивком указывая на начавший уползать из под ног пол клуба.

— А кто это?! То есть, кто делает, что хочет, в тихом, укромном уединении? Что за тайна здесь сокрыта?! — оживился вдруг Max, начав беспокойно оглядываться, словно ища ориентир в незнакомом пространстве.

Не отвечая ему ни слова, Дон Джон схватил юношу за руку и, встряхнув, указал своим щетинистым, упрямым подбородком в центр потолка, на шевелящегося неонового паука.

— Кто? Кто он?… Ах вот оно в чём дело! Вот оказывается, где тайна притаилась! — эйфорически выдохнул Max; и Че, с Доном Джоном озадаченно переглянулись.

— Кто в углу укромном, тихом, молча делает, что хочет, от того в награду лихо, ожидай, — он всех морочит! — не сбиваясь на начавшийся неадекват, продолжил своё чтение Дон Джон, но в этот раз, помехой его чтению, пришел черёд революционера Че, который, реагируя на происходящее до последней секунды адекватно, вдруг принялся за задорный припляс, заданный басовым ритмом hard-роковой частушки Джимми Пэйджа, рвущейся из холла клуба к выходу.

Оказавшийся, либо самым крепким, либо слишком настойчивым в желании донести до людей рифмованное Слово, Дон Джон встряхнул заодно и своего приятеля Че и, так же, как прежде Макса, направил его внимание на плавающего средь паутинного потолка паука.

Нацелив заблудившийся в рок-н-рольных грёзах взгляд на потолок, неформал Че оторопел и, подобно Max’y, вскрикнул, но не эйфорически, как тот, а испуганно.

Паук, для всех троих, одновременно взирающих на него товарищей, выглядел совершенно живым, то есть — одухотворённым, заключённым лишь в плоть, не органического и животного свойства, а электрически-полимерную. Совершенно лишённый каких-либо сомнений на повод собственного существования, паук взирал на нашу тройку вкусивших от тайны людей с подобающей настоящему живому пауку, хищнической иронией.

— Кто в углу укромном, тихом, молча делает, что хочет, от того в награду лихо, ожидай, — он вас морочит! Берегись беспечья праздных, затаившихся по норам… миллионы ядов разных, праздным сочится по порам! Вы спешите вникуда, алча нег и колбасы, а у хищника всегда есть терпения часы! — изрёк на одном дыхании Дон Джон и, подняв локоть выше головы, растопырил пальцы веером, и резко сжал их в кулак, от чего тело его пронзилось волной оживляющей энергии. Своим энергетическим жестом, произведённом на последнем слоге, Дон Джон будто ударил паука снизу в живот, от чего тот шевельнулся с такой силой, что сомнения в его одухотворённости уничтожились окончательно. Че с Максом вновь ахнули в унисон, поражённые этим энергетическим ударом, соединившим в себе силу слова и духа.

— Дух оживляет плоть! Дух будоражит материю! Стихи и сушёные лягушки, против жирной плоти политических свиней!… Кто сильнее?! — воодушевлённо скандировал шнифтовой и, уподобляясь сыну банкира, тоже бросился в пляс, выбивая своими босыми пятками с пола облака пыли.

— Кто же они такие — эти политические свинки? — продолжал допытываться Max. Этот вопрос заинтересовал его настолько, что, пребывая даже в изменённом состоянии сознания, он настаивал на получении ответа.

— Иди вперёд и узнаешь! Нет, не иди, а лети! Лети, тогда поймешь всё сам! — эйфорически кивнув, направил его поиск революционный Че, грациозно махнув воздушным шёлковым рукавом в сторону манящего зияющей тьмой холла.

— Лети! Лети же! — вторил ему Дон Джон, направляя в сторону коридора открытые ладони, впитавшие в себя напряжение всего его танцующего тела, ладони испускающие поток силы.

Вновь, в очередной за сегодняшний странный вечер раз, отбросив все свои мысли прочь, Max раскинул руки в стороны и, удерживая их на уровне плеч в широком размахе, словно крылья, ринулся в чернеющий холл клуба. Тело его, поддавшись внушению и необычному опьянению, колыхнулось и, потеряв ощущение гравитации, полетело вперёд.

Коридор оказался необыкновенно длинным, и, несущаяся из глубины его, тяжёлая рок-музыка нарастала в своем мрачном величии, приближаясь с каждым пролетаемым метром черноты.

Вот вдали забрезжил свет — растекающееся в зелёно-голубую бензиновую лужу сияние, сияние, производимое лазерами, стрекочущими мертвыми лучами свой злой танец, сквозь дымную пелену благовонных испарений.

— А вот и ты, малыш! — мерцая крыльями бабочки розовых очков, приветствовала Max’a Велга.

— Я летал! Я летал сейчас! — возбуждённо начал делиться с ней своими впечатлениями он.

— Люди способны летать, Максик! — поддержала его Дама, снисходительно улыбаясь.

Примечания

3

Эбби Хоффман — лидер движения хиппи в 60-х годах прошлого века в США. Писатель, публицист, отказавшийся от гонораров за свой бестселлер со скандально-известным названием “Укради это” — книги, где призывал покупателей, игнорируя процесс покупки, тайно брать книгу с прилавков без платы. Особенно скандальную известность ему принесла организация акции массового неповиновения и протеста против пуританской морали, устроенная в центральном парке Нью-Йорка, близ Рокфеллер-центра, прямо под Эмпаер стейт билдинг, которую участники акции (более 1000000 молодых американцев) проводили нагишом. Умер Эбби на одном из островов Карибского бассейна, в одиночестве читая третий, опубликованный в ту пору том Карлоса Кастанеды. По одной из версий независимых экспертов, страницы последней, не дочитанной до конца Эбби Хоффманом книги, были пропитаны ядом спецслужб.

4

Флаерс — под этим, расхожим в клубной, танцевальной среде понятием, шнифтовой подразумевает входной билет или пропуск.

5

Лягушка с укропом — покажется смешным, но, действительно, и некоторые лягушки (как правило — их кожа), и даже простой укроп, являются психически активными средствами, галлюциногенами. В мировой практике был прецедент, когда глава антинаркотического ведомства одной из стран Восточной Европы предложил запретить легальный оборот укропа внутри своей страны.

6

Тотем — символ уподобления какому-нибудь животному, использовавшийся в глубокой, нецивилизованной древности практика, воспитывавшая в охотниках, необходимые для выживания в природной среде качества.