Русские летописи

Русские летописи — летописи Руси, памятники древнерусской литературы. Основной письменный источник по истории России и других восточнославянских земель допетровского времени.

Начало древнерусского летописания относится к XI веку, когда в Киеве начали делать исторические записи, хотя летописный период начинается в них с IX века. Русские летописи обычно начинались словами «Въ лѣто»+«дата», что означает сегодня «в год»+«дата». Количество сохранившихся летописных памятников, по условным оценкам, составляет порядка 5000.

Большинство летописей в виде оригиналов не сохранились, а сохранились их копии и частичные переработки — так называемые списки, созданные в XIV—XVIII веках. Под списком подразумевается «переписывание» («списывание») из другого источника. Списки по месту составления или по месту изображаемых событий исключительно или преимущественно делятся на разряды (первоначальная киевская, новгородские, псковские и т. д.). Списки одного разряда различаются между собой не только в выражениях, но даже в подборе известий, вследствие чего списки делятся на изводы (редакции). Так, можно сказать: Летопись первоначальная южного извода (список Ипатьевский и с ним сходные), Летопись первоначальная суздальского извода (список Лаврентьевский и с ним сходные). Такие различия в списках наводят на мысль, что летописи — это сборники, и что их первоначальные источники не дошли до нас. Мысль эта, впервые высказанная П. М. Строевым, ныне составляет общее мнение. Существование в отдельном виде многих подробных летописных сказаний, а также возможность указать на то, что в одном и том же рассказе ясно обозначаются сшивки из разных источников (необъективность преимущественно проявляется в сочувствии то к одной, то к другой из противоборствующих сторон) — ещё более подтверждают это мнение.

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Как указывает М.Д. Приселков, представлять которого здесь не требуется, в конце XV века состоялось первое «постордынское» переписывание российской истории, точнее, русских летописей: «Гибель Византии (1453 год. – К.П.) и свержение татарского ига резко сказываются на летописных текстах той поры, так как Москва начинает переработку летописных материалов в духе торжествующего московского единодержавия, предназначая уже теперь это чтение для политического воспитания подданных. Переработка эта, любопытная для характеристики политических взглядов и вкусов своего времени, но гибельная для точности передачи старых летописных текстов, захватывает не только московское великокняжеское летописание, но и летописание всех других феодальных центров. Нет никакого сомнения, что при поглощении Москвою того или иного княжества в числе прочих унизительных подробностей этого поглощения, как срытие крепостей, увоз в Москву исторических и культовых ценностей, было пресечение местного летописания как признака самостоятельной политической жизни и уничтожение официальных экземпляров этого летописания. Только так можно себе объяснить, что, несмотря на значительное число летописных центров древности, одна Москва теперь предстоит перед нами в своем официальном летописании, а все прочие местные летописцы сохранились до нас или в составе московских сводов, или в частных списках, причем только в исключительных случаях не прошедших московской обработки» («История русского летописания XI–XV вв.»).

Константин Пензев, Русь Татарская. Иго, которого не было, 2013

Факты соответствуют действительности, русские летописи на самом деле повествуют о неудачном военном походе 1185 года. С языковой точки зрения эпос выделяется на фоне древнерусской литературы богатством лексики – многие слова используются только здесь и нигде более. С точки зрения содержания благодаря языческой образности, противоречащей христианскому духу других древнерусских текстов, «Слово» также занимает особое положение. Когда сочинялось это произведение, остается неясным. Для литературы позднего XII или XIII века «Слово» было бы уникальным явлением, и поскольку неизвестны ни предшествовавшие ему, ни продолжавшие его традицию аналогичные тексты, то тогда оно должно было бы возникнуть на пустом месте. Рукопись, которую в 1786 году (или в 1795?) забрал из ярославского монастыря граф Алексей Мусин-Пушкин, восходила якобы к XV или XVI столетию и, как считается, в 1812 году погибла во время московского пожара. Копия этой рукописи, внезапно появившаяся только в середине XIX века и выполненная предположительно для царицы Екатерины II (ум. 1796), скорее просто передает содержание, чем дословно воспроизводит текст погибшего памятника, и ее нельзя принимать в расчет в дискуссии о подлинности. При этом издание оригинальной рукописи 1800 года пестрит ошибками, так как издатели не были знакомы с древнерусским языком, шрифтом и правописанием.

Петер Келер, Фейк. Забавнейшие фальсификации в искусстве, науке, литературе и истории, 2015

Однако время, которое породило былины, то есть период IX–X веков, отражено в составленных никак не ранее середины XI века (гипотезы о более раннем летописании очень шаткие) летописях и скудно, и обрывочно. Так, например, согласно полностью достоверным арабским источникам, Русь в 910-х и 940-х годах совершила весьма значительные дальние походы в Закавказье, но русские летописи не говорят об этом ни слова (хотя очень подробно рассказывают о столкновениях Киева в тех же 940-х годах с соседними древлянами). Вдумчивый исследователь начальной эпохи взаимоотношений Руси и Востока, отмечая тот факт, что «Повесть временных лет», в сущности, «ничего не знает» об этих взаимоотношениях, сделал следующий вывод: «Возможно, правы те исследователи, скажем, А. А. Шахматов, что усматривали в начальной русской летописи намеренное замалчивание общения Руси с Востоком. В том убеждают арабские хроники. Оказывается, русские отряды… сражались по всему Востоку… Сирия и Малая Азия содрогались от их поступи»[90].

Вадим Кожинов, От Византии до Орды. История Руси и русского Слова, 1996

С этих слов начинается «Повесть временных лет» – древнейшая русская летопись, составленная монахом Киево-Печерского монастыря Нестором в первой половине XII века. Первая фраза этого важнейшего источника сведений по древнерусской истории начинается так: «Вот повести минувших лет, откуда пошла Русская земля, кто в Киеве стал первым княжить и как возникла Русская земля».

В. В. Фортунатов, Российская история в афоризмах, 2010

В основу книги был положен не только дипломатический отчет о России, который составил Герберштейн по итогам деятельности своего второго посольства, но и его подробнейшее знакомство с русскими летописями, в том числе и с «Повестью временных лет». Кроме того, Герберштейн, как показывает его труд, не только подробно расспрашивал множество русских людей об истории и нынешнем состоянии России, но и непосредственно знакомился с русской летописной литературой тех лет.

Станислав Аверков, Где родилась Русь – в Древнем Киеве или в Древнем Великом Новгороде?, 2016

Конечно, язык русских летописей очень сложен для восприятия, но сколько они содержат информации! Да, бесспорно, те летописные своды, которые на сегодняшний день есть в нашем распоряжении – копии с копий (что обуславливает появление новых и новых ошибок). Но они, летописи, остаются для нас важны как источник. Они, по сути, сами свидетели давно ушедших эпох.

В. Л. Телицын, Русское иго, или Нашествие ушкуйников на Золотую Орду, 2013

Замечательно, однако, то, что протограф русской летописи был, вероятно, написан в Новгороде, вполне возможно, самим епископом Иоакимом, просветителем новгородцев и человеком, несомненно, очень образованным. Составитель «Повести временных лет» сокращал летопись Иоакима. Отсюда пошли перескоки и шероховатости летописи, о чем уже мы говорили. «Повесть» начинается внезапно, совершенно необоснованно. Вдруг появляются князья, варяги, дань и т. д. Рюрик как будто падает с неба на поле истории. Об отце его или деде ни слова – это понятно: сказать о них что-то означало выпустить кота из мешка. Составитель «Летописи» скомкал, испортил связный рассказ летописи, выбросил совершенно Гостомысла и т. д. Он дал понять, что, мол, все предыдущее покрыто туманом неизвестности. А между тем туман-то был выпущен им самим.

С. Я. Парамонов, Русь, откуда ты?, 1962

Таким образом, обстановка, в которой творил Петрей, ясна. Но некоторые подробности прольют более яркий свет на «научную» ценность его трудов. Высказывание о шведском происхождении летописных варягов появилось в работе Петрея «История о великом княжестве Московском» («Regni muschovitici sciographia»), опубликованной в 1614–1615 гг. на шведском языке в Стокгольме, а в 1620 г. также и на немецком языке в Лейпциге. Здесь, в рассказе о первых русских правителях, впервые в историографии была высказана мысль, что варяги русских летописей были выходцами из Швеции: «…оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». И если в шведском издании эта мысль была выражена совершенно недвусмысленно, то в немецкой версии – в диспозитивной форме: «…aus dem Königreich Schweden, oder dero incorporirten Ländern, Finland und Lieffland…». Нетрудно понять дипломатическую осторожность Петрея, если принять во внимание распространенность в его времена влиятельной немецкоязычной историографической традиции, выводившей варягов из Вагрии (Мюнстер, Герберштейн). Но на какие источники ссылается Петрей в своем шведском издании? Оказывается, его соображение о том, что воинственные завоеватели русских варяги («waregos») должны были происходить из Швеции, исходило только из интерпретации фантазий Иоанна Магнуса и из слов Магнуса, что шведы завоевали страну русских до реки «Танаима» и взимали с них дань.

Л. П. Грот, Призвание варягов. Норманнская лжетеория и правда о князе Рюрике, 2012

В русских летописях и в скандинавских сагах нашлось несколько сходных преданий. Например, о смерти Олега от своего коня, о взятии Коростена Ольгой при помощи воробьев и голубей, и пр. И вот еще доказательство скандинавского происхождения! Интересно при этом незамеченное норманистами обстоятельство, что русские саги, по-видимому, древнее исландских! Исландский рассказ о том, как Гаральд Смелый взял в Сицилии один город с помощью птиц, относит событие к половине XI века, а русская сага об Ольге и Коростене говорит о половине X века. Кто же у кого заимствовал предание? Вопрос еще более усложняется, если обратить внимание на восточные сказания, по которым войско Чингисхана таким же способом взяло один неприятельский город. Сходные мифические мотивы можно встречать и постоянно встречаются не только у родственных народов, но также у народов весьма отдаленных друг от друга. Между тем у нас есть целые ученые трактаты, толкующие о заимствовании русскими песен, сказок и пр. то с Востока, то с Запада. Остается только предположить, что и весь русский народ откуда-нибудь заимствован! Народ, который своею многочисленностью и своеобразным характером издавна поражал иноземцев. В половине XII века Матвей, епископ Краковский, выражается таким образом: «Русь это как бы особый мир; этот Русский народ своим бесчисленным множеством подобен звездам небесным» (см.: Белевский. Monumenta. II. С. 115 и 116).

Д. И. Иловайский, Начало Руси, 2015

Уже тогда все понимали, что Москва – город древний. Но ни русские, ни иноземные историки не располагали никакими документальными сведениями о времени и обстоятельствах ее основания, даже название «Москва» отсутствовало в известных им русских летописях и иностранных хрониках.

В. Б. Муравьев, Тайны и предания старой Москвы, 2007

Как я уже говорил, история изучения русского эпоса в целом – тема чересчур объемная. Да и подводить итоги, «закрывать темы» на манер Путилова в любой науке, особенно в гуманитарной, – дело крайне неблагодарное. Стоит хотя бы вспомнить, как лет тридцать-сорок назад советские историки объявляли опровергнутой норманнскую теорию, объяснявшую происхождение русского государства деятельностью пришлых норманнов – якобы варягов русской летописи. В настоящее время норманнизм чистейшей воды образца доклада Готфрида Мюллера в Петербургской де сиянс академии 1749 года господствует в специальных и популярных книгах о начале русской истории на правах последнего слова науки. В конце XIX века Джордж Фрэзер объяснил общие черты преданий Ветхого Завета с легендами и поверьями едва ли не всех народов Земли схожими путями развития общества и представлений людей о мире. В конце ХХ века господа Петрухин и Данилевский любое сходство между, скажем, «Повестью временных лет» и Библией объясняют цитатами из последней – скажем, те же варяги, братья Рюрик, Трувор и Синеус, пришедшие на Русь и севшие в Ладоге, Изборске и Белом Озере, это-де, оказывается, влияние ветхозаветной легенды о трех сыновьях патриарха Ноя, разделивших после потопа землю. Словно русские сказки не полны преданий о трех братьях-царевичах, словно еще скифских времен легенда не говорит о трех братьях-царях, разделивших землю скифов-пахарей на берегах Днепра – Коло, Липо и Арпо!

Л. Р. Прозоров, Волхвы войны. Правда о русских богатырях, 2006

Самой древнейшей летописью считается Синодальный список Новгородской I летописи; затем Новгородской II летописи; Ипатьевский список относится к первой четверти XV века. Сибирские летописи (Есиповская, Строгановская и Ремизовская) повествуют о походах россиян в Сибирь. Русские летописи воспринимали военные поражения как свидетельство недовольства бога, а не как проявление слабости, беспомощности и неорганизованности в обороне русских князей.

А. Г. Оловинцов, Тюрки или монголы? Эпоха Чингисхана, 2018

Заметим, что Беда вслед за Гильдасом в «Церковной истории» усматривает в грядущем англосаксонском завоевании Божье наказание «испорченного народа». В «Повести временных лет» речь идет не о провиденциальном, а о правовом аспекте событий: до призвания князей племена севера Восточной Европы платили дань варягам из-за моря, изгнали их и не дали дани (говорится в летописной статье о призвании князей под 862 г.), и «не бе в них правды (курсив мой. – В. П.), и въста род на род, и быша в них усобице, и воевати почаша сами на ся». Характерен мотив усобиц, но усобицы в Восточной Европе были связаны с племенной рознью, отсутствием единой (надплеменной – государственной) правды, а не с правлением «тиранов» как в Британии. Князья и варяжская русь призываются в «великую и обильную землю» владеть и «судить по праву» («по ряду»), получают во владение определенные города – Новгород, Изборск и Белоозеро, где садятся и их мужи – русские дружинники. Однако правовой аспект, естественно, присутствует и в описании призвания англосаксов, ибо призванные воины, как и призванные варяжские князья, получили для поселения восточную часть острова Британии. Существенна при этом традиционная ссылка Беды на римскую традицию – время правления императора. Заметим, что эту традицию унаследовала (из византийской хронографии) и русская летопись – появление руси относится к царствованию Михаила III, но Русь, в отличие от Британии, не была частью империи: формирование собственного государства – Русской земли, напрямую увязывается летописью с призванием варяжских князей.

Коллектив авторов, Общественная мысль славянских народов в эпоху раннего Средневековья, 2009

Главным источником для моего труда послужили русские летописи, преимущественно северные. Хотя известия о рязанских событиях в них вообще редки, отрывочны и местами пристрастны; но вместе взятые они составляют значительную массу фактов. Самую твердую опору для исследований представляют, конечно, договорные и жалованные грамоты, рассеянные в изданиях Археографической комиссии и в Собрании Государственных грамот и договоров. Иностранных известий о древнерязанском крае мы имеем очень мало.

Д. И. Иловайский, История Рязанского княжества, 1858

В массе народов, двигавшихся в Средние века из Азии в Европу, последними явились интересующие нас печенеги, торки и половцы. Шествие, впрочем, окончательно завершилось татарами, нахлынувшими в XIII столетии. При своем появлении в южнорусских степях наши племена стали играть видную политическую роль. Заняв пространство от реки Урала до Дуная, они приходят в столкновение со многими государствами, и то своими набегами, то как посредники в торговле с восточными странами, то как военная сила, всегда готовая в услугам того, кто больше даст, они заставляют обратить на себя внимание, и их имена являются в летописях русских, поляков, венгров, греков, арабов; их известность распространяется и в Западной Европе. И вот писатели разных национальностей выдвигают нам целую массу имен. Приглядываясь к ним, замечаешь, что это по большей части искажения одного и того же имени, явившиеся или в силу неправильной устной передачи, или происшедшие по законам языка того или другого писателя. Иногда бытописатели (особенно византийские) окрещивают наших кочевников классическим именем скифов или громким прозвищем гуннов, не желая осквернять свой язык новым варварским названием. Иногда же мы находим у одного и того же писателя несколько различных имен для одного племени, притом таких, которые не указывают на искажения, а являются действительно существовавшими рядом одно с другим и происходят в силу разных обстоятельств.

П. В. Голубовский, Печенеги, торки и половцы, 1884

Состояние других списков русских летописей, подробно описанное в упомянутой работе А. К. Гуца, также оставляет желать лучшего.

Г. Н. Марков, От Гипербореи к Руси. Нетрадиционная история славян, 2014

Понятно, что знаменитому исследователю, столь блистательно воссоздавшему древний общеславянский мир, нельзя было отвлекаться от конечной цели труда своего специальным изучением частных вопросов, касающихся до каждого отдельного славянского племени. У нас другая обязанность; на определении словено-русской народности в эпоху призвания варяжских князей основана вся первобытная история Руси. Нестор писал летопись русского племени, повести временных лет откуда есть пошла Руская земля; неужели в них не сохранилось и намека на отличие от забредших в Русь разнородных и разноязычных славянских племен той совокупной славянской народности, которой было суждено преобладать над другими и слить в одно русское целое все посторонние народности и наречия?

С. А. Гедеонов, Варяги и Русь. Разоблачение «норманнского мифа», 1876

10. Какое событие древнейшая русская летопись «Повесть временных лет» относит к 862 г.?

О. В. Владимирова, История. Экспресс-репетитор для подготовки к ГИА. История России с древности до конца XVI века. 9 класс, -1

Кроме этих двух русских летописей, разумеется, необходимо использовать и другие, в том числе Троицкую, Густинскую, так называемую «Степенную книгу» и др.

Юрий Акашев, История народа Рос. От ариев до варягов, 2013

После похода 860 г. где-то в 862–866 гг. был еще один поход Аскольда или большое посольство в Византию. В любом случае, дело закончилось взаимным миром. При этом, по сообщениям византийских источников и русской летописи, Аскольд крестился и получил христианское имя Николай. Приняла христианство и часть его дружины. Позже Иоакимовская летопись назовет его «блаженным князем», а княгиня Ольга возведет над его могилой христианскую церковь.

А. Б. Широкорад, Тысячелетняя битва за Царьград, 2013

А так ли всё ясно с замужеством одной из дочерей Ярослава Мудрого Анастасии, с рассказа о котором мы начали книгу? На чем основаны сведения об этом браке? В русских летописях упоминания о нем нет.

С. Н. Чернявский, Руги и русы, 2016

Каи стали той внешней силой, которая вызвала миграционную волну: каи – куны – шары (сары) – куманы. Возможно, продвигаясь вслед за кунами каи по территории, известной в мусульманских источниках с 1030 г. как Дешт-и Кипчак, каи разделились. Часть их обосновалась на средней Сыр-Дарье, став известным (XII в.) племенем «уран» (тюркский эквивалент «каи») и оставив топонимы с уран-кай, в частности, урочище Урангай близ современного гор. Туркестана. Другая часть оказалась в составе огузов – племя кайы, из которого был Осман-бей, основатель династии султанов Османской империи. Третья часть продолжала движение в арьергарде миграции и оказалась в Восточной Европе, но их этноним не получил среди новых соседей такую известность, какую получили первые племена этой миграции – куманы, сары (половцы) и куны. Упоминаются они лишь в русской летописи довольно поздно– в 1160 г. половецким названием (кайопа) – каепичи, но в составе Чёрных Клобуков (печенегов, торков и других тюркских племён – вассалов русских князей). В конце XI века на Руси и в Византии половецкий (на Руси) или куманский (в Византии) был хорошо известен хан Тугоркан, ставший прототипом былинного Тугарина Змея. Вторая часть его былинного имени наводит на мысль: не был ли Тугоркан ханом каепичей? Тугоркан был тестем киевского князя Святополка и после гибели хана под Переяславлем (1096 г.), Святополк похоронил тестя, забрал к себе его семью и возможно часть сородичей хана – каепичей, поселив их в Поросье, среди своих тюркских вассалов. Один из сыновей Тугоркана стал родоначальником русских дворян Псковкой губернии Половцовых. Топонимы типа «змей, змий» известны во многих районах Украины, как например, к югу от Харькова, где располагались зимние становища половцев, был город Змиев (ныне Украина).

Ю. А. Евстигнеев, Кыпчаки / половцы / куманы и их потомки. К проблеме этнической преемственности, 2010

Польский персонаж впервые появляется в главе о Святополке Окаянном – это Болеслав I Храбрый. Присутствие польского короля здесь, как и во всех русских летописях, лишь является фоном междоусобной борьбы и вокняжения Ярослава Мудрого. Иннокентий Гизель воспроизвел польскую легенду о Болеславовом мече, зазубренном якобы о Золотые ворота Киева в 1018 году (гл. 52)[6]. Также появляется и Болеслав II Смелый – лишь как персонаж, влияющий на борьбу за Киев сыновей Ярослава (гл. 53).

И. Ю. Сапожникова, Мечта о русском единстве. Киевский синопсис (1674), -1

О том, что в Киеве жили хазары, свидетельствуют и топонимические термины: «козары», «хазарские ворота», «жидове», «жидовские ворота», упоминаемые в русских летописях 1146 и 1151 годов. Ряд русских летописей говорят и о дани, которую платило хазарам население Приднепровья.

А. Б. Широкорад, Как Малая Русь стала польской окраиной, 2012

Слово «городище» старинное русское. Означает оно место запустевшего города, как «селище» – место заброшенного села, а «кострище» – след прогоревшего костра. Под городом в данном контексте понимается не крупный населенный пункт с развитыми ремеслом и торговлей, а поселок, хотя бы небольшой, но непременно обнесенный оградой, укреплениями. Как покинутый укрепленный поселок расценивается городище уже в древнейших русских летописях: «Кий… приде к Дунаеви, возлюби место и сруби городок мал, хотяше сести с родом своим. И не даша ему ту близживущие. Еже и доныне наричают дунайцы городище Киевец».[13] Ходаковский, как мы видели, интерпретировал городища иначе – как языческие капища.

А. А. Формозов, Исследователи древностей Москвы и Подмосковья, 2007