Связанные понятия
Словофо́рма (также фо́рма сло́ва) — слово в узком смысле, то есть обладающая признаками слова цепочка фонем, формально отличающаяся от другой.
Морфе́ма — наименьшая единица языка, имеющая некоторый смысл (по определению, данному американским лингвистом Леонардом Блумфилдом в 1933 году). Термин введён И. А. Бодуэном де Куртене. Деление морфем на части приводит только к выделению незначимых элементов — фонем.
Граммати́ческая фо́рма — языковой знак, в котором тем или иным грамматическим способом (иначе говоря, регулярно, стандартно) выражается грамматическое значение. В различных языках средствами выражения грамматических значений могут быть нулевые и ненулевые аффиксы, непозиционные чередования фонем (внутренние флексии), характер ударения, редупликация, служебные слова, порядок слов, интонация. В изолирующих и близких к ним языках основным способом...
Словоизмене́ние — образование словоформ той же лексемы, имеющих разные грамматические значения.
Граммати́ческая катего́рия — замкнутая система взаимоисключающих и противопоставленных друг другу грамматических значений (граммем), задающая разбиение обширной совокупности словоформ (или небольшого набора высокочастотных словоформ с абстрактным типом значения) на непересекающиеся классы, различие между которыми существенно сказывается на степени грамматической правильности текста.
Упоминания в литературе
Эта его система, если ее анализировать, осложняется тем, что, как видно, автор не решает для себя вопроса о том, являются ли всякие приращения к знаменательным основам остатками «застывших» компонентов былых парадигм, то есть морфемами, или же контаминациями самих частиц. Но определенная диагностическая теория в работе все же предлагается. По мнению Г. Дункеля, частицы: 1) как семантически, так и функционально образуют независимый класс морфем; 2) между частицами и другими классами морфем невозможна взаимозаменяемость; 3) феномен супплетивации на *-i и *-u возможен только в классе частиц (включая и местоименные корни); 4) лишь частицы, в отличие от других морфемных классов, могут образовывать самостоятельные слова [Дункель 1992: 14]. Наиболее ранним пластом (совершенно не поддающимся анализу по формам!) Г. Дункель считает элементы *г, *gho, *n?/ne. Некоторые формы, по его мнению, являются результатом стяжения: *ti < *e + ti; *epi < *ep + i. Обсуждавшуюся выше проблему отождествления партикул при различии вокализма при идентичной консонантной опоре он решает, объявив такие
наборы реализацией супплетивных элементов, например:
В настоящее время происходят многочисленные процессы преобразования стиля и функции. Система языка сжимается и упрощается, становится структурно простой, тогда как функции ее единиц расширяются. Происходит явное развитие привативных оппозиций, что обозначено в желании лингвистов оппозиции вообще всякие, свойственные системе языка, свести только к дихотомически привативным. В языке происходит рост аналитизма (а это результат фиксации логических структур в чистом виде), увеличивается употребление нулевой флексии (принцип системности основан на наличии нулевого признака или элемента); развивается собирательность именных форм (они непосредственно выражают понятие); происходит сокращение конкурирующих синтаксических функций и одновременно упрощаются типы сложных предложений; разрушаются, сводятся к ограниченному
их числу акцентные парадигмы (теперь они не обслуживают отдельные слова, а как бы сопровождают самостоятельные грамматические категории, например разграничивают полупарадигмы единственного и множественного числа одного и того же имени, то есть идею и вещь обозначают по отдельности: дух – ду́хи и духи́), и т. д.
Словообразование, в зависимости от использования формальных средств, обычно делится на словопроизводство (при использовании аффиксации), словосложение (при участии минимум двух полнозначных единиц), конверсию (при «образовании нового слова путем перевода данной основы в другую парадигму словоизменения», согласно определению О.С.Ахмановой) [Ахманова 1969: 202], аббревиацию (при сокращении исходных слов). Образование новых слов с помощью формальных средств называется деривацией, а сами производные – дериватами [Валгина 2001: 130; Языкознание 2000: 467].
Мы здесь не ставим задачу описать все многообразие типов родовых категорий, формирующих семантическую сферу объекта. Для понимания структуры значения всех слов данной сферы необходимо четко представлять себе, что их основной характеристикой является обозначение способности объекта обладать какой-либо характеристикой. Как компонент значения этих слов обозначение способности объекта обладать какой-либо характеристикой является категорией постольку, поскольку данная способность отражает тот или иной функциональный аспект природы объекта по отношению к моделируемому опыту человека и обеспечивает для каждой группы слов, реализующих определенную родовую категорию, вполне специфический тип связи с определенными
множествами существительных. На основании функционального своеобразия родовых категорий мы способны различать прилагательные, артикли, местоимения, числительные, которые образуют парадигмы слов, обеспечивающих знаковое выражение различных по качеству свойств объектов.
В латинском языке 5 типов склонений, каждое из которых
имеет свою парадигму (совокупность словоформ).
Связанные понятия (продолжение)
Согласова́ние — одна из трёх основных разновидностей подчинительной синтаксической связи (наряду с управлением и примыканием). Заключается в уподоблении зависимого компонента господствующему в одноимённых грамматических категориях (в роде, числе, падеже, лице), при котором изменение господствующего слова влечёт соответствующее изменение зависимого: рус. зелёное (единственное число, средний род, именительный падеж) дерево, зелёного (единственное число, родительный падеж) дерева, зелёных (множественное...
Знамена́тельные слова ́ (также самостоятельные слова, полнозначные слова) — лексически самостоятельные части речи, которые характеризуются номинативным значением, то есть называют предметы, признаки, свойства, действия и т. д., и способны функционировать в качестве членов предложения. К знаменательным словам относят имя существительное, глагол, имя прилагательное и наречие, различающиеся между собой по синтаксическим, морфологическим и семантическим свойствам. Традиционно в эту категорию включают...
Чередова́ние , альтерна́ция (лат. alterno — чередую) — парадигматическое отношение между единицами одного уровня языка, состоящее в их способности заменять друг друга на одном и том же месте в структуре единицы более высокого уровня в определённых синтагматических или парадигматических условиях.
Энкли́тика (от др.-греч. ἐγκλιτικός из др.-греч. ἐγκλίνω — «склоняюсь») — разновидность клитики: безударное слово, стоящее после опорного и примыкающее к этому слову в отношении просодии.
Номинативный строй — одна из основных типологических стратегий кодирования актантов. Языки номинативного строя используют исключительно или преимущественно номинативную конструкцию, в противоположность языкам эргативного строя, использующим эргативную конструкцию предложения, а также языкам активного строя (где агентивное и неагентивное подлежащее, а также дополнение кодируются тремя разными способами).
Грамме́ма (англ. grammeme) — грамматическое значение, понимаемое как один из элементов грамматической категории; различные граммемы одной категории исключают друг друга и не могут быть выражены вместе. Так, в русском языке единственное и множественное число — граммемы категории числа; обязательно должно быть выражено то или другое значение, но не одновременно оба. Также граммемой может называться грамматический показатель — план выражения грамматического значения (в этом же значении употребляется...
Часть ре́чи (калька с лат. pars orationis, др.-греч. μέρος τοῦ λόγου) — категория слов языка, определяемая морфологическими и синтаксическими признаками. В языках мира прежде всего противопоставляются имя (которое может делиться далее на существительное, прилагательное и т. п., но это не универсально) и глагол.
Супплетиви́зм — образование словоизменительной формы некоторого слова уникальным для языка образом (часто — от другого корня и/или при помощи уникального чередования). Такая форма называется супплетивной формой или супплетивом.
Синта́гма (др.-греч. σύνταγμα, букв. «сопорядок», от σύν «с» и τάγμα «порядок») — совокупность нескольких слов, объединённых по принципу семантико-грамматически-фонетической сочетаемости, единица синтагматики. Объём конкретной синтагмы определяется не только реальным употреблением слов в связке, но и самой сочетаемостью — возможностью объединения предметов, признаков и процессов окружающей действительности.
Кли́тика — слово (например, местоимение или частица), грамматически самостоятельное, но фонологически зависимое. Клитиками по определению являются, в частности, все слова, не составляющие слога (например, предлоги в, к, с). Клитики могут присоединяться к ударной словоформе какой-то одной части речи (например, романские местоимённые формы в косвенных падежах — только к глаголу) либо к словоформам любой части речи (таковы русские частицы же, ли); последние называются транскатегориальными.
Фу́зия (лат. fusio «слияние») — способ соединения морфем, при котором фонетические изменения (чередования) на стыке морфем делают неочевидным место морфемной границы.
Одушевлённость — семантический категориальный признак имени, базирующийся на наивном знании о классификации существительных и местоимений по типу референта: от безусловно «живых» (человек, собака, комар) до полностью «неодушевлённых» (камень, стол, бесконечность) с некоторым количеством промежуточных случаев (тополь, класс, подберёзовик). Существует гипотеза, что противопоставление одушевленных и неодушевленных сущностей представляет собой универсальную иерархическую шкалу, в рамках которой люди...
Паде́ж в языках флективного (синтетического) или агглютинативного строя — словоизменительная грамматическая категория именных и местоимённых частей речи (существительных, прилагательных, числительных) и близких к ним гибридных частей речи (причастий, герундиев, инфинитивов и проч.), выражающая их синтаксическую и/или семантическую роль в предложении. Падеж является одним из средств выражения синтаксической зависимости имени, выражаемым при подчиненном имени (ср. с маркерами изафета — показателями...
Аффикса́ция — способ образования слов с помощью аффиксов, т.е. присоединение аффиксов к корню или основе слова.
Спряже́ние — изменение глаголов по временам, числам, лицам и родам. Некоторые считают вид глагола также словоизменительной категорией. В русском языке глаголы спрягаются по лицам только в изъявительном наклонении в настоящем и будущем времени. В прошедшем времени и в условном наклонении глаголы изменяются по родам и числам.
О служебных словах в информатике см. Зарезервированное слово.Служе́бные слова́ — лексически несамостоятельные слова, имеющие в языке не номинативную функцию (они не называют предметы, свойства или отношения), а лишь выражающие различные семантико-синтаксические отношения между словами, предложениями и частями предложений. Противопоставляются знаменательным, или самостоятельным, словам, отличаясь от них, помимо значения, отсутствием морфологических категорий. Приближаясь к словоизменительным морфемам...
Подробнее: Служебные слова
Дееприча́стие — самостоятельная часть речи или особая форма глагола (спорно) в русском языке, обозначающая добавочное действие при основном действии. Эта часть речи соединяет в себе признаки глагола (вид, залог, переходность и возвратность) и наречия (неизменяемость, синтаксическая роль обстоятельства).
Акта́нт (фр. actant — «действующий») в лингвистике — активный, значимый участник ситуации, речевая конструкция, заполняющая семантическую или синтаксическую валентность предиката. Актант, как правило, обязательно сопровождает предикат; его опущение возможно только в ограниченных случаях и подчиняется специальным правилам. Противопоставлен сирконстанту как необязательному участнику ситуации. Термин введён в обиход французским лингвистом Л. Теньером в 1930—50-х гг. для уточнения традиционных понятий...
Абла́ут , абля́ут (нем. Ablaut, именуемый также апофони́я) — чередования гласных в составе одной морфемы, гласные часто выступают в виде внутренней флексии. Пример: собирать — соберу — сбор — соб-рать. Термин «аблаут» был введён немецким филологом Якобом Гриммом при описании грамматических систем индоевропейских и, в частности, германских языков.
Кла́уза (англ. clause; в русистике также элемента́рное предложе́ние, предика́ция:256) — в синтаксисе: составляющая, вершиной которой является глагол либо, в случае отсутствия глагола, связка или элемент, играющий её роль:256. Будучи соединены сочинительной или подчинительной связью, клаузы составляют сложное предложение; соединение клауз, выражаемое лишь их соположением и интонацией (без участия союзов) называется бессоюзной связью:264.
Модальность (от ср.лат. modalis — модальный, лат. modus — мера, способ) — семантическая категория, выражающая отношение говорящего к содержанию его высказывания, целевую установку речи, отношение содержания высказывания к действительности. Модальность является языковой универсалией, принадлежит к числу основных категорий естественного языка.
Оппозиция в лингвистике — одно из понятий структурализма: существенное для смыслоразличения различие между единицами плана выражения (например, звуковое противопоставление, которое может дифференцировать значения двух слов). Такому различию соответствует различие единиц плана содержания.
Акце́нтная паради́гма (схе́ма ударе́ния) — парадигма ударения, характеризующая тот или иной класс слов языка. В акцентную парадигму сводятся акцентные кривые — схемы распределения ударения по словоформам лексем, составляющих данный класс; акцентные кривые также могут называться схемами ударения:176. Акцентной парадигмой иногда называется и соотношение акцентных кривых производящих и производных слов.
Фонети́ческое сло́во , или ритми́ческая гру́ппа:27 — самостоятельное слово вместе с примыкающими к нему служебными словами, не имеющими собственного ударения, иначе говоря клитиками, для которых самостоятельное слово выступает опорным. Характеризуется наличием единственного словесного ударения:28, которое может падать как на самостоятельное, так и на служебное слово (в последнем случае говорят, что лишённое ударения самостоятельное слово является энклиноменом): рус. на горе́ — на́ гору.
Перехо́дный глаго́л (лат. verbum transitivum) — глагол, вступающий в сочетание с существительным в винительном падеже без предлога в значении прямого объекта действия (пациенса). Грамматически противопоставлен непереходному глаголу.
Вид , или аспе́кт, — грамматическая категория, выражающая то, как говорящий осмысливает протекание действия во времени (например, видит он действие как продолженное, одномоментное, постоянное и проч.). С точки зрения морфологии вид может быть как словоизменительной (как часто считается для русского и других славянских языков), так и словоклассифицирующей категорией. Во многих языках вид не имеет самостоятельного выражения: вместо этого определённые видовые значения связаны с разными временными формами...
Эргати́в , эргати́вный паде́ж (от др.-греч. ἐργασία — действие; «действенный падеж») — падеж в некоторых языках (особенно в языках с эргативным строем), указывающий на источник направленного действия. Кодирует агенс (субъект действия в высказывании) при переходном глаголе. При этом пациенс (объект действия) ставится в абсолютиве (основном падеже). Так, например, во фразе «солнце освещает рощу» в таких языках слово «солнце» будет стоять в эргативном падеже, так как это — субъект, действующий на лес...
Комитати́в — один из косвенных падежей, выражающий совместность («с …», «вместе с …»). Распространён во многих агглютинирующих языках, в том числе в финно-угорских, нило-сахарских и др. Из индоевропейских языков есть, например, в осетинском. В русском языке отождествляется комитативное значение выражается творительным падежом: гулял (вместе с кем?) с другом.
Переходность , в лингвистике — свойство глагола, заключающееся в возможности присоединять прямое дополнение.
Указа́тельные местоиме́ния или демонстрати́вы (лат. pronomina demonstrativa) — местоимения, указывающие на то, какой объект имеет в виду говорящий, а также на расположение объекта относительно говорящего (либо адресата). Во многих языках мира указательные местоимения выполняют не только дейктическую, но и анафорическую функцию.
Па́циенс (от лат. patiens — «принимающий, терпящий» действие) — в языкознании понятие объекта действия. На жаргоне студентов-филологов это слово часто зовется жертвой. Противопоставляется агенсу как субъекту, источнику действия.
Партити́в (от лат. pars «часть»), части́чный паде́ж или раздели́тельный паде́ж — грамматический падеж в некоторых языках, например, в финском, эстонском и удмуртском.
Склоне́ние (от лат. declinatio, «отклонение» от основной формы слова) — словоизменение именных частей речи (существительных, прилагательных, числительных). Обычно под термином «склонение» подразумевается словоизменение по грамматическим категориям числа, рода и падежа.
Агглютинация (от лат. agglutinatio — «приклеивание, склеивание») — образование в языках грамматических форм и производных слов путём присоединения к корню или к основе слова аффиксов, имеющих грамматические и деривационные значения.
По́стфикс (лат. postfixum — «прикрепленное после», термин был предложен Иваном Бодуэном де Куртенэ) — лингвистический термин, обозначающий аффикс, располагающийся в слове после корня.
Морфоноло́гия (гаплология от «морфофонология», от «морфология» + «фонология»; также фономорфоло́гия) — раздел языкознания, изучающий закономерности фонемного строения и состава, варьирования морфем того или иного языка, акцентированно на тех из них, которые не выводимы полностью из особенностей фонологии языка в общем (совокупность явлений морфонологической природы, присущих данному языку). Во многих работах, написанных на английском языке (а иногда — и по-русски), морфонология называется морфофонемикой...
А́ффикс (также формант или форматив) — морфема, которая присоединяется к корню и служит для образования слов. Аффиксы могут быть словообразовательными (как английский -ness и pre-) и флексионными (как -s и -ed). Аффикс является связанной морфемой (морфема, которая не совпадает с основой хотя бы в одной словоформе неслужебного слова; напр., kindness, unlikely). Префиксы и суффиксы могут быть отделимыми аффиксами.
Предло́г — служебная часть речи, обозначающая отношение между объектом и субъектом, выражающая синтаксическую зависимость имен существительных, местоимений, числительных от других слов в словосочетаниях и предложениях. Предлоги, как и все служебные слова, не могут употребляться самостоятельно, они всегда относятся к какому-нибудь существительному (или слову, употребляемому в функции существительного). Вследствие своей синтаксической несамостоятельности предлоги никогда не выступают в качестве членов...
Имя , в грамматике. Различение частей речи, находимое в обыкновенных грамматиках, не основано на строго и последовательно проведённом логическом принципе, вследствие чего отличается большой произвольностью. Но и строго научная грамматика не может дать такой совершенной классификации, которая обнимала бы все решительно случаи употребления.
Словообразова́ние (деривация) — образование новых слов (дериватов) от однокоренных слов и возникшее в результате этого формально-семантическое соотношение между дериватом и его производящим словом. Например: профессор → профессорский, работа → работник.
Имя существи́тельное (или просто существительное) — самостоятельная часть речи, принадлежащая к категории имени и классу полнозначных лексем, может выступать в предложении в функциях подлежащего, дополнения и именной части сказуемого. Существительное — самостоятельная часть речи, обозначающая предмет, лицо или явление и отвечающая на вопросы «кто?» или «что?». Одна из основных лексических категорий; в предложениях существительное, как правило, выступает в роли подлежащего или дополнения, а также...
Эргати́вные языки ́, или языки эргативной типологии (от др.-греч. ἐργάτης «деятельный, действующий») — языки, в грамматике которых доминирует не противопоставление субъекта и объекта, проводимое в языках номинативного строя, а противопоставление агенса (производителя действия) и пациенса (носителя действия).
Упоминания в литературе (продолжение)
Э.Г.Аветян пишет: «Определенно известно, что слово в словарях и слово в речи не вполне идентичны, хотя и в словарях значения слов подобраны и превращены в парадигму из синтагматических характеристик, они не могут указать на все возможные
модификации значений. Речь – шире языка, ибо это знак + конкретная ситуация» [Аветян, 1968: 223].
2) функционально-стилистическую коннтацию, которая указывает на возможность использования слов в том или ином функциональном стиле и проявляется в
парадигме из трёх элементов: высокое (книжное, письменное) – нейтральное (межстилевое) – сниженное (разговорное, устное) слово.
Номенклатурное оформление народной общей классификации, если отвлечься от очевидных локальных языковых особенностей, также имеет ряд единых черт (Atran, 1998). Таксоны высшего ранга (царства, общие жизненные формы) почти неизменно обозначаются одним словом; родовиды и их подразделения обозначаются как одним, так и нередко несколькими словами. В каждом конкретном случае название определяется тем, насколько специфичен обозначаемый организм и насколько важно для данной группы людей его опознать и назвать, чтобы передать результат опознания соплеменникам. Если родовид подразделяется на несколько подчинённых групп, то его типичный представитель обычно обозначается однословно (названия «рода» и его типичного «вида» совпадают), а все другие наделяются уточняющими эпитетами, обозначающими их отличительные свойства. Если некоторая группа людей знакомится с представителями чужеродной флоры и фауны (как во времена европейской экспансии), последних чаще всего соотносят с «родными» таксонами, отделяя от их уже известных представителей соответствующими эпитетами (проявление топоцентризма, см. выше). Эти особенности номенклатуры, присущие народной систематике, унаследованы от неё зрелой систематикой
в форме «линнеевской парадигмы» (см. 3.5).
Формулировка и специфика танатологических мотивов в целом во многом обусловливается их предикатами, которые и были на первом плане до сих пор. Следующие два раздела посвящены другим структурным компонентам мотива. В параграфе 2.4 «Танатологические актанты» рассматриваются различные инвариантные позиции, которые могут занимать танатологические персонажи. Особое внимание уделяется персонажам с танатологической номинацией, в том числе функционированию в истории мировой литературы образа оживающего мертвеца. Параграф 2.5 «Танатологические сирконстанты» посвящен обстоятельственным признакам танатологических событий. Здесь изучаются танатологические хронотопы, один из которых – хронотопный комплекс войны – анализируется на примере «Рассказов о японской войне» В. Вересаева. Намечаются и другие обстоятельственные танатологические признаки, часто выпадающие из поля зрения исследователей: способа, причины, цели, условия действия и др. Отдельно разбирается предметная сфера танатологического характера, находящаяся на стыке актантно-сирконстантного состава. На первом плане в параграфе 2.6 «Танатологические мотивы в
художественных парадигмах» – проблемы зависимости семантики и репрезентации танатологических элементов от различных систем установок и принципов: родов литературы, типов организации художественной речи, жанров, парадигм художественности (типов поэтик, направлений, течений, школ), индивидуально-авторского идиостиля, – а также дискурсов социального характера – национального (этнического), гендерного.
Необходимо отметить, что не все линии развития языкознания в XX в. продолжали традицию динамического понимания языка. Структуралистская парадигма, выдвинувшая модельный принцип описания языковых явлений, более тяготела к схематизации, классификации и типизации своего предмета, нежели к адекватному воспроизведению всего сложного многообразия языков, естественных и художественных. Лишь в самое последнее время исследователи, ранее представлявшие и разрабатывавшие структурную лингвистику в нашей стране и за рубежом, стали заново переосмысливать свои концепции в сторону мобилизации и дифференциации своего предмета. Так, А. Е. Кибрик принимает в отличие от общепринятой идеи о
конечном числе языковых типов тезис о «бесконечном варьировании языка», и взамен метода дискретных оппозиций предлагает метод «континуальных шкал» [Кибрик 2003: 28]. В области семиотики концептов происходит осознание динамического типа отношений между концептами, т. е. «отношений, связывающих НЕ-сосуществующие концепты, скажем, исходный концепт и концепт, производный от него или вытеснивший его, занявший его место; это отношения производства, порождения, метаморфизма <…> Одна сущность возникает из другой в динамике на основании их сходства» [Степанов 2004b: 11, 88]. Близкими к этому пониманию стоит признать попытки моделирования динамических процессов языка искусства [Лотман 1974: 543–556], а также исследования динамически-текучего и творчески-субъективного аспекта языковой деятельности [Гаспаров 1996].
Иногда высокая частотность в речи неизменяемого имени способствует тому, что оно превращается в изменяемое. Так, англицизм попс, первоначально имевший в русском языке статус неизменяемого прилагательного (музыка в стиле попс), довольно быстро перешел в разряд склоняемых существительных, получив ударную флексию -а и включившись в парадигму имен существительных женского рода: попса, попсы, попсой ит.д. В таком статусе этот
неологизм уже имеет производные, употребительность которых, правда, ограничена средой музыкантов, деятелей шоу-бизнеса: попсовый, попсовйк (представитель массового, коммерческого искусства), поп-сятина [Юганов, Юганова 1997: 177-178].
Постулат второй. Эта единица психолингвистического анализа трактуется нами в деятельностной
парадигме, т.е. исходное речевое событие характеризуется деятельностным фреймом. Иначе говоря, эта единица, эта минимальная «клеточка» речевой деятельности, должна нести в себе все основные признаки деятельности. Такими признаками являются:
Так, феноменологическая
парадигма предполагает описание способности как некоторого феномена. Феноменологическое описание осуществляется с использованием различных средств как обыденного языка, так и языка более или менее научного, в различной степени опирающегося на систему устоявшихся научных понятий (по крайней мере, внутренне логически непротиворечивых и теоретически обоснованных). Основным достоинством феноменологического подхода можно считать создание своеобразного тезауруса возможных терминов, связанных с указанной проблематикой. В достаточно полном виде такой перечень сводится к следующему: способности, задатки, склонности, таланты, умения, компетентность, одаренность, навыки, возможности (природные); в англоязычной традиции – ability, talent, faculty, capacity, flair, genius, dexterity, adhesiveness, aptitude, skill, capability, competence. Часть указанных терминов охватывает широкую реальность, другие являются значимо более узкими. Некоторые из них используются в соответствующих психологических теориях, другие исключительно в разговорном языке.
Широко разработанное в литературоведении понятие нарративности в классической традиции основывается на признаках коммуникативной структуры – на присутствии рассказчика/нарратора и повествуемого мира, т. е. опосредствованности этого мира [Шмид, 2003, с. 12]. В структуралистской
парадигме признаком нарративности является не столько структура коммуникации, сколько признак структуры самого повествуемого. Примером систематического описания нарратива может служить предложенная модель В. Тюпы: «Он являет собой текстопорождающую конфигурацию двух рядов событийности: референтного и коммуникативного» [Тюпа, 2002, с. 8]. Тем не менее она оставляет открытым вопрос о сути событийности как таковой.
Как уже отмечалось выше, лингвистический поворот, осуществленный философией
в XX в., означал смену парадигмы – переход от философии сознания к философии языка. Для первой было характерно отношение к человеческому сознанию как к чему-то такому во внешнем мире, что можно отобразить в представлении и чем можно манипулировать; язык при этом считался моментом представления. Благодаря преодолению классической модели долингвистического сознания область знакового приобретает самостоятельное значение. На смену анализу субъект-объектных отношений приходит исследование отношений между языком и миром.
Для такого состояния Т. Кун ввел термин «нормальная наука» [Кун, 2003, с. 75]: ученые решают «головоломки» в своих областях, но не думают о том, чтобы изменить теоретическую модель. Последние конкурируют лишь в ситуации
смены парадигм. Парадигма – не просто теория, она включает в себя и теоретические основания, и способ исследования объекта, и определение того, что следует, а что не следует исследовать. Несмотря на различные трактовки и критику идей Т. Куна, его подход может в самом общем виде характеризовать отличие естественных наук от социальных.
Понятие «парадигма» шире, чем понятие
«теория». Любая парадигма также включает в свою структуру основные научные категории, интерпретирующие природу объекта данной науки. Они могут:
Серьезные сомнения, однако, вызывает не только геометрическая парадигма, которую Спиноза кладет в основание своего анализа реалий человеческого существования (ее можно рассматривать как частный случай натуралистической идеи). Возможно, именно отмеченная нами избыточная общность, или смысловая неопределенность самого понятия Природы также заставляет нас усомниться в его способности служить нам в качестве надежного инструментария при исследовании тех элементов субстанциального бытия, которые обладают собственной исключительной природой, не тождественной реальностям иного рода (иной природы). Говоря языком логики, родовые признаки понятия Природы, обладающей субстанциальными свойствами, могут оказаться неадекватными для описания видовых или индивидуальных отличий, присущих ее
модальным элементам, – это вполне соответствует фундаментальному метафизическому различению субстанции и ее модусов, на котором настаивает Спиноза (I Определ. 3 и 5).
Именно с
изменением повествовательной парадигмы, то есть с намеренным созданием эффекта разорванности, неупорядоченности, хаотичности организации текста ряд современных исследователей нарративов связывают понятие «фрагментация» (Д. Лодж, Д. Фоккема, Д. Хартер)[56]. В философии Ж. Бодрийяра, М. Фуко, Ж. Делеза, Ж. Лакана особенное внимание уделяется всевозможным деформациям целого, тавтологиям, бессознательным удвоениям, самоотражениям одних и тех же элементов, подчеркиванию абсурдности единичного. «Сдвиг» в соотношении знак – значение, потеря означаемого приводит к бесконечной игре означающих, каждый из которых стремится приобрести дополнительный индивидуальный смысл, выделиться из потока симулякров за счет коннотаций. Референция сменяется автореференцией, метафора вытесняется метонимией, элемент, часть становятся самодовлеющими и заменяют целостный образ. Проблема значения модифицируется в проблему цитирования, серийного копирования копии. Принципы деконструкции вытекают из представлений о замене репрезентации презентацией текста, об утрате означаемого и доминировании означающего (фактуры, телесности текста), о коннотации и гипертекстуальности как источниках эстетического смысла.
Среди параметров порядка, предложенных немецким теоретиком, основателем синергетики, Г. Хакеном, долговременными детерминантами являются культура, язык, менталитет, национальный характер, а государство, экономика, этика, табу, мода, научные парадигмы относятся к «кратковременным»[52]. Российский философ О. Астафьева выделяет в качестве общих параметров порядка, под которыми понимаются информационно-ценностные переменные, определяющие базовые условия состояния системы, культурный аспект развития, культуросообразность,
принцип соответствия конфигурации культуры историческому этапу, национально-культурный менталитет. Содержательное наполнение общих параметров порядка составляют ценности и идеалы культуры, а также господствующие в обществе культурные коды и стандарты[53].
Основные процедуры герменевтического анализа – понимание и интерпретация. Интерпретация (лат. interpretatio – толкование) есть процесс раскрытия смыслов, заключенных в тексте как предмете исследования. Интерпретация − достаточно свободный творческий акт, вследствие этого герменевтическая парадигма характеризуется терпимостью к множественности результатов интерпретации. В герменевтике сложились две точки зрения относительно сущности интерпретационного процесса: согласно первой, интерпретация есть реконструкция авторских смыслов, их обнаружение в исследуемом объекте;
согласно второй, интерпретация есть конструирование собственного смысла в результате развертывания имманентной логики текста, который рассматривается как относительно самостоятельная по отношению к его творцу данность. Интерпретация может быть объективированной – грамматической, направленной на выявление смыслов с позиций той или иной традиции, и субъективированной − психологической, ориентированной на постижение мыслительного процесса автора текста.
Моделирование – это исследование объектов, процессов и явлений, существующих в отличных от естественных условиях. Моделирование – это физическое и геометрическое подобие, адекватность времени, т.е. оно укладывается
в суть пространственно-временной парадигмы. Для региональной политики из большого числа моделей особое значение имеют информационные модели, разрабатываемые средствами математического и логического аппарата.
В свою очередь исторический процесс также складывается из синхронических и диахронических, революционных и эволюционных периодов. Периоды революции или синхронии второго типа происходят внутри социальных институтов, формирующих идеологию, ответственных за самоконтроль поведения, – религии, философии, искусства, науки, и изменения, происходящие внутри этих институтов, касаются отдельных сторон структуры личности и соответствующих форм поведения и принимают участие в создании личностной индивидуальности. Динамика таких революционных процессов на примере социальных институтов науки описана Т. Куном в его эпохальной для гносеологии книге «Структура научных революций».[139] В этой
работе используется термин «парадигма» как идеологический стандарт, стереотип научного мышления, смена которого возможна только революционным путем, но эта революция есть синхрония на уровне коллективного сознания. И, таким образом, синхронический компаративистский (сравнительный) анализ – это исследование системы и ее элементов в том виде, в каком они воспринимаются сознанием.
На современном этапе развития науки и образования,
очевидно, что изучение любых форм деятельности человека без взаимообогащения разных областей знания фактами и специфическими для данной научной дисциплины парадигмами невозможно. Т. В. Черниговская работает в междисциплинарной области на пересечении лингвистики, семиотики, психологии и нейронаук.
Позиции Пирса наиболее последовательно развивал Чарлз Моррис. Моррис выделяет в процессе семиозиса три компонента: знаконоситель (то, что выступает как знак; означающее), десигнат (то, на что указывает знак) и интерпретанта (см. ниже). Он вводит различение десигнативного, оценочного и предписывающего знака (Моррис, 1983 а. С. 121). У каждого из этих видов знаков (или, точнее, у каждого из измерений значения) есть своя «интерпретанта», то есть «предрасположенность реагировать определенным образом под влиянием знака» (там же. С. 122). (Заметим, что
Моррис работал в бихевиористской парадигме.) В десигнативном измерении интерпретантой служит «предрасположенность реагировать на означенный объект, как если бы он обладал определенными наблюдаемыми свойствами» (там же); ср. приведенные выше мысли Пирса об обращенности знака в будущее. (Имеется в виду апперцепция или установка на восприятие именно данного предмета.) В оценочных знаках – это «…предрасположенность действовать по отношению к означаемому объекту, как если бы он был удовлетворительным или неудовлетворительным» (там же). В предписывающих знаках – это предрасположенность действовать определенным образом по отношению к означаемому объекту или ситуации. «Если человеку, безуспешно пытающемуся открыть дверь, скажут, что ему следует нажать на кнопку, он будет склонен совершить это действие…» (там же. С. 123).
Сменяющие друг друга
парадигмы отношения к разнообразию можно наблюдать в самых разных науках. Если рассмотреть развитие систематики по отдельным ее областям – орнитологической систематики, териологической, герпетологической, энтомологической и т. п., мы найдем сменяющие друг друга волны противоположных тенденций – к видодробительству и объединительству [Любарский 2009], что говорит о разном по степени общности представлении о виде. Если отдельно смотреть на историю таксонов того или иного ранга, мы обнаружим, что такие же волны имеют место и относительно объема родов и объема семейств. Более того, при изучении истории лингвистики такие же по характеру волны можно обнаружить относительно того, с какой позиции изучались языки – с индивидуализирующе-конкретной или абстрактно-обобщающей [Кошелев 2014]. Такие же волны можно обнаружить и в иных областях, например, можно проследить сменяющие друг друга моды на механицизм и холизм. Важно обратить внимание на то, что проходит насквозь, через сменяющиеся эпохи механицизма и холизма, каков общий вектор идейного развития проходит в иной плоскости, чем противоборствующие на поверхности интеллектуальные моды.
Где именно у русских располагается основной переломный момент, достаточно очевидно. Новая жизнь, а отсюда и новая мысль, и новые слова появляются в Петровскую эпоху. Не похоже, однако, что вместе с ними приходит и радикально новое понимание истории [2], так что в качестве козеллековского перевала эти десятилетия, видимо, не годятся. Перевал с наглядностью обнаруживается, когда мы занимаемся концептами культуры, а не концептами истории. В сфере концептов культуры в эпоху Петра идет бурное освоение новых концептуальных парадигм. Оно, как неоднократно отмечалось, начинается еще до Петра, но именно в его царствование характеризуется наибольшей интенсивностью и, стоит добавить, принуждением.
Как определить эти новые парадигмы в их совокупности, скорее не ясно. Они несомненно представляют собой элементы европоцентрического процесса модернизации, как бы ни определять этот сомнительный в своих универсалистских претензиях процесс (ср. [Dixon 1999: 1–24]). Им, по крайней мере выборочно, свойственна рационализация и секуляризация, хотя было бы неоправданным преувеличивать значение этих параметров для петровской политики в целом (ср. [Лавров 2000]).
С конца 60-х – начала 70-х г. XX века в языкознании,
как известно, происходит «смена парадигмы» [Кубрякова 1986; Караулов 1988]: язык исследуется не только и не столько в целях изучения его системно-структурных свойств, сколько для познания его коммуникативно-динамической сущности.
Следующий уровень строения ментальности назовем эпистемологическим основанием. У каждого социума в зависимости от исторического багажа существует собственное понимание истины, смысла жизни, целей деятельности. Культурные
парадигмы, дискурс меняется в зависимости от конкретных условий жизни общества. В отличие от предыдущих оснований ментальности, это является более молодым, следовательно, более подвижным и более разнообразным. Изменение информационных основ ментальности – накопление смыслов происходит в ходе исторического развития. При этом смыслы образуются не только в результате познания, линейного накопления информационной базы. Смыслы и в случае рождения внутри социума, и в случае приобретения в ходе культурного диалога приобретают то содержание, которое не может противоречить типологическим особенностям мышления – когнитивному стилю.
Другими словами, то, что в общественном мнении считается наукой, на самом деле представляет собой сумму более или менее верных взглядов на определенный фрагмент действительности, событие или проблему. Группа интерпретаторов объявляет собственное видение вопроса истиной в последней инстанции и, обладая монополией на владение и распространение информации, всеми доступными средствами старается утвердить в общественном мнении только свою (а не какую-то другую) точку зрения. Однако в процессе естественной смены поколений (в том числе и ученых) ранее господствовавшая парадигма (то есть некоторая теоретическая модель, объявленная эталоном), как правило, претерпевает существенные изменения, а то и отбрасывается вообще. Это хорошо
видно на примере разного рода учебников и справочников: казалось бы, именно в них сосредоточена квинтэссенция последнего слова науки. Но нет – сегодня никто не учится по учебникам, написанным несколько десятилетий назад и тем более – в прошлом или позапрошлом веке. Точно так же спустя некоторое время и на лучшие нынешние учебники (а равно – энциклопедии и справочники) будут глядеть, как на допотопный анахронизм.
В работах С. Стернберга утверждается, что объем кратковременной памяти есть величина, зависимая от скорости сканирования. Экспериментально установлено, что время ответа линейно возрастает вместе с количеством
цифр в наборе (Sternberg, 1966, 1969). Используя парадигму Стернберга, Дж. Каванах получил сходные результаты, показав, что время сканирования линейно связано с числом стимулов, подлежащих сравнению: с возрастанием сложности стимулов время поиска увеличивается. Для объяснения полученных данных Каванах предположил, что в кратковременной памяти одновременно может удерживаться константное число признаков. Поэтому чем больше признаков имеет каждый из стимулов, тем больше будет время сканирования.
Выбор в качестве исследуемого материала публикаций в прессе, научных изданий, теле- и радиопрограмм снимает многие проблемы сбора эмпирических данных. Однако в дискурсивной
парадигме принципиальным нередко является выбор материалов непосредственного спонтанного общения в неофициальной обстановке. Для сбора аутентичных данных в этих условиях требуются специальные процедуры аудио- или видеозаписи. Такие процедуры были предложены при изучении разговорной речи (Русская разговорная…, 1978). Метод скрытого магнитофона, который в этих случаях применяется, основан не на скрытном «подглядывании» или «подслушивании». В соответствии с морально-этическими нормами участники эксперимента дают согласие на проведение записи. Однако предусматривается привыкание к ней и такое расположение регистрирующих коммуникацию технических устройств, которое учитывает возможности адаптации собеседников и возникающие помехи. В некоторых ситуациях спонтанного общения участникам исследования предлагается самим определять удобный момент и самостоятельно записывать диалоги.
Как ни странно, философия культуры не возникла и в эпоху гуманизма. Казалось бы, в это время культура выделилась из культа и достигла высокой степени автономии. Возродился античный антропоцентризм. Практически утвердило себя представление о культурном плюрализме. Тем не менее, по-прежнему философская наука о культуре остается невозможной и неуместной. Может быть, это связано с тем, что появился такой самодостаточный предмет для размышлений, как «природа»: в однородном измерении природы можно было разместить весь универсум явлений так же, как размещался он греками в измерении «разума». Культура и в этом случае лишь имитирует природу, и значит – изучать надо не копию, а оригинал. К концу XV в. очевидно некоторое разочарование в идеале природы: появляется маньеризм, деформирующий естественные пропорции в пользу субъективности духовного взора; заметно ощущение неполноценности природы и незаменимости человека. Но этот процесс резко затормозился коллизиями Реформации, которая в некотором смысле была «антикультурной» силой, противопоставившей видимость (а значит – профанность) образа невидимому знаку. Протестантизм утвердил в правах неслиянность воли и веры с природой, но вторая компонента культуры – выразимость воли в символе – была блокирована строгой цензурой борцов с «идолами». Также мало склонен к пониманию специфики культуры и
XVII в. с его парадигмой универсального Разума, по отношению к которому мир культурных реалий был лишь случайным разнообразием, легко редуцируемым к первичным рациональным (собственно, математическим и естественно-научным) моделям.