Неточные совпадения
Левин часто любовался на эту жизнь, часто испытывал
чувство зависти к людям, живущим этою жизнью, но нынче в первый paз, в особенности под впечатлением того, что он видел в отношениях Ивана Парменова к его молодой жене, Левину в первый раз ясно пришла мысль о том, что от него зависит переменить ту столь тягостную, праздную, искусственную и личную жизнь, которою он жил, на эту трудовую,
чистую и общую прелестную жизнь.
Увидав хлопотавших лакеев над перетиркой посуды и расстановкой тарелок и рюмок, увидав их спокойные, оживленные лица, Левин испытал неожиданное
чувство облегчения, точно из смрадной комнаты он вышел на
чистый воздух.
Негодованье, сожаленье,
Ко благу
чистая любовь
И славы сладкое мученье
В нем рано волновали кровь.
Он с лирой странствовал на свете;
Под небом Шиллера и Гете
Их поэтическим огнем
Душа воспламенилась в нем;
И муз возвышенных искусства,
Счастливец, он не постыдил:
Он в песнях гордо сохранил
Всегда возвышенные
чувства,
Порывы девственной мечты
И прелесть важной простоты.
Он пророчески вглядывался в даль, и там, как в тумане, появлялся ему образ
чувства, а с ним и женщины, одетой его цветом и сияющей его красками, образ такой простой, но светлый,
чистый.
Он, однако, продолжал работать над собой, чтобы окончательно завоевать спокойствие, опять ездил по городу, опять заговаривал с смотрительской дочерью и предавался необузданному веселью от ее ответов. Даже иногда вновь пытался возбудить в Марфеньке какую-нибудь искру поэтического, несколько мечтательного, несколько бурного
чувства, не к себе, нет, а только повеять на нее каким-нибудь свежим и новым воздухом жизни, но все отскакивало от этой ясной,
чистой и тихой натуры.
Вопрос о собственном беспокойстве, об «оскорбленном
чувстве и обманутых надеждах» в первые дни ломал его, и, чтобы вынести эту ломку, нужна была медвежья крепость его организма и вся данная ему и сбереженная им сила души. И он вынес борьбу благодаря этой силе, благодаря своей прямой,
чистой натуре, чуждой зависти, злости, мелкого самолюбия, — всех этих стихий, из которых слагаются дурные страсти.
Это не тихое
чувство покорности, resignation, а
чистая злоба, которая пожирает вас, портит кровь, печень, желудок, раздражает желчь.
Разговор с председателем и
чистый воздух несколько успокоили Нехлюдова. Он подумал теперь, что испытываемое им
чувство было им преувеличено вследствие всего утра, проведенного в таких непривычных условиях.
Надя, Надя… ты
чистая, ты хорошая, ты, может быть, вот в этой самой комнате переживала окрыляющее
чувство первой любви и, глядя в окно или поливая цветы, думала о нем, о Лоскутове.
Именно потому, может быть, и соскочил через минуту с забора к поверженному им в азарте Григорию, что в состоянии был ощущать
чувство чистое,
чувство сострадания и жалости, потому что убежал от искушения убить отца, потому что ощущал в себе сердце
чистое и радость, что не убил отца.
Я отдал себя всего тихой игре случайности, набегавшим впечатлениям: неторопливо сменяясь, протекали они по душе и оставили в ней, наконец, одно общее
чувство, в котором слилось все, что я видел, ощутил, слышал в эти три дня, — все: тонкий запах смолы по лесам, крик и стук дятлов, немолчная болтовня светлых ручейков с пестрыми форелями на песчаном дне, не слишком смелые очертания гор, хмурые скалы, чистенькие деревеньки с почтенными старыми церквами и деревьями, аисты в лугах, уютные мельницы с проворно вертящимися колесами, радушные лица поселян, их синие камзолы и серые чулки, скрипучие, медлительные возы, запряженные жирными лошадьми, а иногда коровами, молодые длинноволосые странники по
чистым дорогам, обсаженным яблонями и грушами…
Он напрасно отыскивал в своей душе то теплое и детски-чистое
чувство, которое является синонимом жизни.
Она сходилась с теми, с кем ее случайно сталкивали обстоятельства, и сближалась весьма близко, но без всякой дружбы, без любви, без сочувствий, вообще без всякого участия какого-нибудь
чистого, глубокого
чувства.
Мне одно понятно, что все эти теории или вытягивают
чувства, или обрубают разум, а я верю, что человечество не будет счастливо, пока не открыто будет средство жить по
чистому разуму, не подавляя присущего нашей натуре
чувства.
Перед Гловацкой уже опять не было прежней Лизы, перед нею снова была Лиза, уязвившая ее
чистое сердце впервые отверженным без всякой вины
чувством.
Она играла, что у нас называется, «с
чувством», т. е. значит играла не про господ, а про свой расход, играла, как играют девицы, которым не дано ни музыкальной руки, ни музыкального уха и игра которых отличается
чувством оскорбительной дерзости перевирать великие творения, не видя ни в пасторальной симфонии Бетховена, ни в великой оратории Гайдна ничего, кроме значков, написанных на
чистой бумаге.
«Но ведь я мужчина! Ведь я господин своему слову. Ведь то, что толкнуло меня на этот поступок, было прекрасно, благородно и возвышенно. Я отлично помню восторг, который охватил меня, когда моя мысль перешла в дело! Это было
чистое, огромное
чувство. Или это просто была блажь ума, подхлестнутого алкоголем, следствие бессонной ночи, курения и длинных отвлеченных разговоров?»
Про Еспера Иваныча и говорить нечего: княгиня для него была святыней, ангелом
чистым, пред которым он и подумать ничего грешного не смел; и если когда-то позволил себе смелость в отношении горничной, то в отношении женщины его круга он, вероятно, бежал бы в пустыню от стыда, зарылся бы навеки в своих Новоселках, если бы только узнал, что она его подозревает в каких-нибудь, положим, самых возвышенных
чувствах к ней; и таким образом все дело у них разыгрывалось на разговорах, и то весьма отдаленных, о безумной, например, любви Малек-Аделя к Матильде […любовь Малек-Аделя к Матильде.
Вихров не был ни флегматиком, способным всю жизнь пролежать на диване, ни сангвиником, готовым до самой смерти танцевать; он был
чистый холерик: ему нужно было или делать какое-нибудь дело, или переживать какое-нибудь
чувство.
Она говорила, а гордое
чувство все росло в груди у нее и, создавая образ героя, требовало слов себе, стискивало горло. Ей необходимо было уравновесить чем-либо ярким и разумным то мрачное, что она видела в этот день и что давило ей голову бессмысленным ужасом, бесстыдной жестокостью. Бессознательно подчиняясь этому требованию здоровой души, она собирала все, что видела светлого и
чистого, в один огонь, ослеплявший ее своим
чистым горением…
Я уходил потому, что не мог уже в этот день играть с моими друзьями по-прежнему, безмятежно.
Чистая детская привязанность моя как-то замутилась… Хотя любовь моя к Валеку и Марусе не стала слабее, но к ней примешалась острая струя сожаления, доходившая до сердечной боли. Дома я рано лег в постель, потому что не знал, куда уложить новое болезненное
чувство, переполнявшее душу. Уткнувшись в подушку, я горько плакал, пока крепкий сон не прогнал своим веянием моего глубокого горя.
Ромашову очень хотелось ехать вместе с Шурочкой, но так как Михин всегда был ему приятен и так как
чистые, ясные глаза этого славного мальчика глядели с умоляющим выражением, а также и потому, что душа Ромашова была в эту минуту вся наполнена большим радостным
чувством, — он не мог отказать и согласился.
Эти
чувства были самые искренние, эти намерения — самые
чистые, как у Альмавивы в «Севильском цирюльнике».
На
чистом воздухе, однако, — подергавшись и помычав так громко, что даже Кузьма несколько раз спрашивал: «Что угодно?» —
чувство это рассеялось, и я стал довольно спокойно размышлять об моей любви к Сонечке и о ее отношениях к матери, которые мне показались странны.
Эти разговоры под плачущий плеск воды, шлепанье мокрых тряпок, на дне оврага, в грязной щели, которую даже зимний снег не мог прикрыть своим
чистым покровом, эти бесстыдные, злые беседы о тайном, о том, откуда все племена и народы, вызывали у меня пугливое отвращение, отталкивая мысль и
чувство в сторону от «романов», назойливо окружавших меня; с понятием о «романе» у меня прочно связалось представление о грязной, распутной истории.
Иногда я заставал ее перед зеркалом, — она сидела на низеньком кресле, причесывая волосы; концы их лежали на коленях ее, на ручках кресла, спускались через спинку его почти до полу, — волосы у нее были так же длинны и густы, как у бабушки. Я видел в зеркале ее смуглые, крепкие груди, она надевала при мне лиф, чулки, но ее
чистая нагота не будила у меня ощущений стыдных, а только радостное
чувство гордости за нее. Всегда от нее исходил запах цветов, защищавший ее от дурных мыслей о ней.
Эта печаль, вместе с блеском солнца, прикрывала соблазн наготы строгим и
чистым покровом и, угашая робкое волнение юной крови, будила иные, незнакомые
чувства.
Так незаметно уснув, я пробудился с восходом солнца. Первым
чувством моим была улыбка. Я приподнялся и уселся в порыве глубокого восхищения — несравненного,
чистого удовольствия, вызванного эффектной неожиданностью.
В числе ненавидевших были такие, которые его в глаза не знали; другие если и знали, то не имели никаких сношений с ним; это была с их стороны ненависть
чистая, бескорыстная, но и самые бескорыстные
чувства имеют какую-нибудь причину.
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких
чувств души, пробудившейся от своего земного усыпления! Сколько жизней можно отдать за одно мгновение небесного,
чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное
чувство! Оно слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рождения нашего!
Сидя потом у сестры и читая исторический роман, он вспоминал все это, и ему было обидно, что на его великолепное,
чистое, широкое
чувство ответили так мелко; его не любили, но предложение его приняли, вероятно, только потому, что он богат, то есть предпочли в нем то, что сам он ценил в себе меньше всего.
Сколько
чистых и добрых
чувств замирает в нас из боязни, чтобы не быть осмеянным и поруганным этой толпой!
«Вот с такой женой не пропадёшь», — думал он. Ему было приятно: сидит с ним женщина образованная, мужняя жена, а не содержанка,
чистая, тонкая, настоящая барыня, и не кичится ничем перед ним, простым человеком, а даже говорит на «вы». Эта мысль вызвала в нём
чувство благодарности к хозяйке, и, когда она встала, чтоб уйти, он тоже вскочил на ноги, поклонился ей и сказал...
Закинув головы, мальчики молча любуются птицами, не отрывая глаз от них — усталых глаз, сияющих тихой радостью, не чуждой завистливого
чувства к этим крылатым существам, так свободно улетевшим от земли в
чистую, тихую область, полную солнечного блеска.
То, что в свете называют страстию, это бурное, мятежное ощущение всегда болтливо; но
чистая, самим небом благословляемая любовь, это
чувство величайшего земного наслаждения, не изъясняется словами.
Но сестра ее… ах! какое неземное
чувство горит в ее вечно томных, унылых взорах; все, что сближает землю с небесами, все высокое, прекрасное доступно до этой
чистой, пламенной души!
И это не оттого, что женщина добродетельнее и
чище мужчины: ведь добродетель и чистота мало отличаются от порока, если они не свободны от злого
чувства.
«Да, вот и перервал, когда захотел, — говорил он себе. — Да, вот и для здоровья сошелся с
чистой, здоровой женщиной! Нет, видно, нельзя так играть с ней. Я думал, что я ее взял, а она взяла меня, взяла и не пустила. Ведь я думал, что я свободен, а я не был свободен. Я обманывал себя, когда женился. Всё было вздор, обман. С тех пор, как я сошелся с ней, я испытал новое
чувство, настоящее
чувство мужа. Да, мне надо было жить с ней.
Какая ясная, теплая, радостная,
чистая жизнь, какие
чувства, —
чувства, похожие на нежные, изящные цветы…
Федя. Да, знаете, если бы эти
чувства проявились у девушки нашего круга, чтобы она пожертвовала всем для любимого человека… а тут цыганка, вся воспитанная на корысти, и эта
чистая, самоотверженная любовь — отдает все, а сама ничего не требует. Особенно этот контраст.
О, как недостаточен, как бессилен язык человеческий для выражения высоких
чувств души, пробудившейся от своего земного усыпления. Сколько жизней можно отдать за одно мгновение небесного
чистого восторга, который наполнял в сию торжественную минуту сердца всех русских! Нет, любовь к отечеству не земное
чувство! Она слабый, но верный отголосок непреодолимой любви к тому безвестному отечеству, о котором, не постигая сами тоски своей, мы скорбим и тоскуем почти со дня рожденья нашего.
Но столько очарования озолотило лицо ее в эту минуту, таким страстным потоком
чувства, такой невыносимой, неслыханной красотою задрожала каждая линия, каждый мускул его, что разом угасла черная дума и замолкла
чистая грусть в груди Ордынова.
Ордынов отличал и слова: они были просты, задушевны, сложенные давно, прямым, спокойным,
чистым и ясным самому себе
чувством.
Какое-то томительно сладкое
чувство грусти сдавило ей грудь, и слезы
чистой широкой любви, жаждущей удовлетворения, хорошие, утешительные слезы налились в глаза ее.
Между ними была какая-то нежная, утонченная связь, одна из тех связей, которые зарождаются иногда при встрече двух характеров, часто совершенно противоположных друг другу, но из которых один и строже, и глубже, и
чище другого, тогда как другой, с высоким смирением и с благородным
чувством самооценки, любовно подчиняется ему, почувствовав все превосходство его над собою, и, как счастье, заключает в сердце своем его дружбу.
Певец
чистой, идеальной женской любви, г. Тургенев так глубоко заглядывает в юную, девственную душу, так полно охватывает ее и с таким вдохновенным трепетом, с таким жаром любви рисует ее лучшие мгновения, что нам в его рассказе так и чуется — и колебание девственной груди, и тихий вздох, и увлаженный взгляд, слышится каждое биение взволнованного сердца, и наше собственное сердце млеет и замирает от томного
чувства, и благодатные слезы не раз подступают к глазам, и из груди рвется что-то такое, — как будто мы свиделись с старым другом после долгой разлуки или возвращаемся с чужбины к родимым местам.
Подголосок шестой роты звучал изо всех сил, и, исполненные
чувства и силы, звуки его
чистого грудного тенора далеко разносились по прозрачному вечернему воздуху.
Глядя назад, теперь вижу, что стихи Пушкина, и вообще стихи, за редкими исключениями
чистой лирики, которой в моей хрестоматии было мало, для меня до-семилетней и семилетней были — ряд загадочных картинок, — загадочных только от материнских вопросов, ибо в стихах, как в
чувствах, только вопрос порождает непонятность, выводя явление из его состояния данности.
Но вот его
чувство обращается на
чистое, нежное существо, которое скоро делается ему всего дороже в жизни, на Вареньку: он уже предается сожалению о ее несчастиях, находит их незаслуженными, заглядывает в кареты и видит, что там барыни сидят все гораздо хуже Вареньки; ему уже приходят в голову мысли о несправедливости судьбы, ему становится как-то враждебным весь этот люд, разъезжающий в каретах и перепархивающий из одного великолепного магазина в другой, словом — скрытая боль, накипевшая в груди, подымается наружу и дает себя чувствовать.
Аксаков, и, разумеется, как всегда, непосредственное
чувство ребенка, еще
чистого и неиспорченного, служит и здесь горькою уликою взрослым.