Неточные совпадения
Зачем, когда в душе у нее была буря, и она чувствовала, что стоит на повороте жизни, который может иметь
ужасные последствия, зачем ей в эту минуту надо было притворяться пред чужим
человеком, который рано или поздно узнает же всё, — она не знала; но, тотчас же смирив в себе внутреннюю бурю, она села и стала говорить с гостем.
— Ах, что говорить! — сказала графиня, махнув рукой. —
Ужасное время! Нет, как ни говорите, дурная женщина. Ну, что это за страсти какие-то отчаянные! Это всё что-то особенное доказать. Вот она и доказала. Себя погубила и двух прекрасных
людей — своего мужа и моего несчастного сына.
— Это вы захватываете область княгини Мягкой. Это вопрос
ужасного ребенка, — и Бетси, видимо, хотела, но не могла удержаться и разразилась тем заразительным смехом, каким смеются редко смеющиеся
люди. — Надо у них спросить, — проговорила она сквозь слезы смеха.
— Но не так, как с Николенькой покойным… вы полюбили друг друга, — докончил Левин. — Отчего не говорить? — прибавил он. — Я иногда упрекаю себя: кончится тем, что забудешь. Ах, какой был
ужасный и прелестный
человек… Да, так о чем же мы говорили? — помолчав, сказал Левин.
Всю эту весну он был не свой
человек и пережил
ужасные минуты.
«И
ужаснее всего то, — думал он, — что теперь именно, когда подходит к концу мое дело (он думал о проекте, который он проводил теперь), когда мне нужно всё спокойствие и все силы души, теперь на меня сваливается эта бессмысленная тревога. Но что ж делать? Я не из таких
людей, которые переносят беспокойство и тревоги и не имеют силы взглянуть им в лицо».
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и
ужасное дело, что ни один
человек, не говорю уже христианин, не может лично взять на свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от своей личной воли.
— Был ли когда-нибудь
человек в таком
ужасном дурацком положении! — говорил он.
— Прошу вас, — продолжал я тем же тоном, — прошу вас сейчас же отказаться от ваших слов; вы очень хорошо знаете, что это выдумка. Я не думаю, чтоб равнодушие женщины к вашим блестящим достоинствам заслуживало такое
ужасное мщение. Подумайте хорошенько: поддерживая ваше мнение, вы теряете право на имя благородного
человека и рискуете жизнью.
Когда он ушел,
ужасная грусть стеснила мое сердце. Судьба ли нас свела опять на Кавказе, или она нарочно сюда приехала, зная, что меня встретит?.. и как мы встретимся?.. и потом, она ли это?.. Мои предчувствия меня никогда не обманывали. Нет в мире
человека, над которым прошедшее приобретало бы такую власть, как надо мною. Всякое напоминание о минувшей печали или радости болезненно ударяет в мою душу и извлекает из нее все те же звуки… Я глупо создан: ничего не забываю, — ничего!
Притом же это республиканское устройство бурсы, это
ужасное множество молодых, дюжих, здоровых
людей — все это должно было им внушить деятельность совершенно вне их учебного занятия.
Долго потом все чудился ему страшный обряд казни и все представлялся этот заживо засыпанный
человек вместе с
ужасным гробом.
Всего
ужаснее было для него встретиться с этим
человеком опять: он ненавидел его без меры, бесконечно, и даже боялся своею ненавистью как-нибудь обнаружить себя.
Не то чтоб он понимал, но он ясно ощущал, всею силою ощущения, что не только с чувствительными экспансивностями, как давеча, но даже с чем бы то ни было ему уже нельзя более обращаться к этим
людям в квартальной конторе, и будь это всё его родные братья и сестры, а не квартальные поручики, то и тогда ему совершенно незачем было бы обращаться к ним и даже ни в каком случае жизни; он никогда еще до сей минуты не испытывал подобного странного и
ужасного ощущения.
Ах! этот
человек всегда
Причиной мне
ужасного расстройства!
Унизить рад, кольнуть; завистлив, горд и зол!
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата! Он такой добрый, хороший
человек! Не изменяйте ему ни для кого на свете, не слушайте ничьих речей! Подумайте, что может быть
ужаснее, как любить и не быть любимым! Не покидайте никогда моего бедного Николая!
— Да. И Алина. Все.
Ужасные вещи рассказывал Константин о своей матери. И о себе, маленьком. Так странно было: каждый вспоминал о себе, точно о чужом. Сколько ненужного переживают
люди!
— Здравствуйте, — сказал Диомидов, взяв Клима за локоть. —
Ужасный какой город, — продолжал он, вздохнув. — Еще зимой он пригляднее, а летом — вовсе невозможный. Идешь улицей, и все кажется, что сзади на тебя лезет, падает тяжелое. А
люди здесь — жесткие. И — хвастуны.
Но думалось с великим усилием, мысли мешали слушать эту напряженную тишину, в которой хитро сгущен и спрятан весь рев и вой
ужасного дня, все его слова, крики, стоны, — тишину, в которой скрыта злая готовность повторить все ужасы, чтоб напугать
человека до безумия.
— Вот явились
люди иного строя мысли, они открывают пред нами таинственное безграничие нашей внутренней жизни, они обогащают мир чувства, воображения. Возвышая
человека над уродливой действительностью, они показывают ее более ничтожной, менее
ужасной, чем она кажется, когда стоишь на одном уровне с нею.
— Я не одобряю ее отношение к нему. Она не различает любовь от жалости, и ее ждет
ужасная ошибка. Диомидов удивляет, его жалко, но — разве можно любить такого? Женщины любят сильных и смелых, этих они любят искренно и долго. Любят, конечно, и
людей со странностями. Какой-то ученый немец сказал: «Чтобы быть замеченным, нужно впадать в странности».
И вот эта-то бабья хвастливая болтовня и была потом причиною
ужасных несчастий, потому что эта подробность про Татьяну Павловну и ее квартиру тотчас же засела в уме его, как у мошенника и практического
человека на малые дела; в высших и важных делах он ничтожен и ничего не смыслит, но на эти мелочи у него все-таки есть чутье.
Ему удивительно было, что такое
ужасное положение, такое издевательство над чувствами
людей никого не оскорбляло.
Но
ужаснее всего показался ему этот стареющийся и слабый здоровьем и добрый смотритель, который должен разлучать мать с сыном, отца с дочерью — точно таких же
людей, как он сам и его дети.
Нехлюдов слушал и вместе с тем оглядывал и низкую койку с соломенным тюфяком, и окно с толстой железной решеткой, и грязные отсыревшие и замазанные стены, и жалкое лицо и фигуру несчастного, изуродованного мужика в котах и халате, и ему всё становилось грустнее и грустнее; не хотелось верить, чтобы было правда то, что рассказывал этот добродушный
человек, — так было ужасно думать, что могли
люди ни за что, только за то, что его же обидели, схватить
человека и, одев его в арестантскую одежду, посадить в это
ужасное место.
— Как нет, когда
человек рискует
ужасной смертью?
Так выяснилась ему теперь мысль о том, что единственное и несомненное средство спасения от того
ужасного зла, от которого страдают
люди, состояло только в том, чтобы
люди признавали себя всегда виноватыми перед Богом и потому неспособными ни наказывать ни исправлять других
людей.
В-третьих, подвергаясь постоянной опасности жизни, — не говоря уже об исключительных случаях солнечных ударов, утопленья, пожаров, — от постоянных в местах заключения заразных болезней, изнурения, побоев,
люди эти постоянно находились в том положении, при котором самый добрый, нравственный
человек из чувства самосохранения совершает и извиняет других в совершении самых
ужасных по жестокости поступков.
— Если бы была задана психологическая задача: как сделать так, чтобы
люди нашего времени, христиане, гуманные, просто добрые
люди, совершали самые
ужасные злодейства, не чувствуя себя виноватыми, то возможно только одно решение: надо, чтобы было то самое, что есть, надо, чтобы эти
люди были губернаторами, смотрителями, офицерами, полицейскими, т. е. чтобы, во-первых, были уверены, что есть такое дело, называемое государственной службой, при котором можно обращаться с
людьми, как с вещами, без человеческого, братского отношения к ним, а во-вторых, чтобы
люди этой самой государственной службой были связаны так, чтобы ответственность за последствия их поступков с
людьми не падала ни на кого отдельно.
— Не давала, не давала! Я ему отказала, потому что он не умел оценить. Он вышел в бешенстве и затопал ногами. Он на меня бросился, а я отскочила… И я вам скажу еще, как
человеку, от которого теперь уж ничего скрывать не намерена, что он даже в меня плюнул, можете это себе представить? Но что же мы стоим? Ах, сядьте… Извините, я… Или лучше бегите, бегите, вам надо бежать и спасти несчастного старика от
ужасной смерти!
Этот
ужасный процесс… я непременно поеду, я готовлюсь, меня внесут в креслах, и притом я могу сидеть, со мной будут
люди, и вы знаете ведь, я в свидетелях.
Миллионы
людей, Марья Алексевна, вреднее вас и себе и другим, хотя не имеют того
ужасного вида, какой имеете вы.
Вскоре от Кордецкого я тоже услышал туманные намеки. Конахевича угнетало мрачное будущее. Кордецкого томило
ужасное прошлое… Если бы я узнал все, то отшатнулся бы от него с отвращением и ужасом. Впрочем, и теперь еще не поздно. Мне следует его оставить на произвол судьбы, хотя я единственный
человек, которого он любит…
В сахалинской тайге, где на каждом шагу приходится преодолевать горы валежного леса, жесткий, путающийся в ногах багульник или бамбук, тонуть по пояс в болотах и ручьях, отмахиваться от
ужасной мошки, — даже вольные сытые ходоки делают не больше 8 верст в сутки,
человек же, истощенный тюрьмой, питающийся в тайге гнилушками с солью и не знающий, где север, а где юг, не делает в общем и 3–5 верст.
Если боязнь, то мучитель
ужаснее богов, к коим
человек воссылает или молитву, или жалобу во времена нощи или в часы денные.
Недавно все говорили и писали об этом
ужасном убийстве шести
человек этим… молодым
человеком, и о странной речи защитника, где говорится, что при бедном состоянии преступника ему естественно должно было прийти в голову убить этих шесть
человек.
Ипполит был очень молодой
человек, лет семнадцати, может быть и восемнадцати, с умным, но постоянно раздраженным выражением лица, на котором болезнь положила
ужасные следы.
Или в самом деле было что-то такое в Рогожине, то есть в целом сегодняшнем образе этого
человека, во всей совокупности его слов, движений, поступков, взглядов, что могло оправдывать
ужасные предчувствия князя и возмущающие нашептывания его демона?
Все устремили взгляды на Птицына, читавшего письмо. Общее любопытство получило новый и чрезвычайный толчок. Фердыщенку не сиделось; Рогожин смотрел в недоумении и в
ужасном беспокойстве переводил взгляды то на князя, то на Птицына. Дарья Алексеевна в ожидании была как на иголках. Даже Лебедев не утерпел, вышел из своего угла, и, согнувшись в три погибели, стал заглядывать в письмо чрез плечо Птицына, с видом
человека, опасающегося, что ему сейчас дадут за это колотушку.
Еще недавно рассмешило меня предположение: что если бы мне вдруг вздумалось теперь убить кого угодно, хоть десять
человек разом, или сделать что-нибудь самое
ужасное, что только считается самым
ужасным на этом свете, то в какой просак поставлен бы был предо мной суд с моими двумя-тремя неделями сроку и с уничтожением пыток и истязаний?
Это была глухая подземная борьба, для которой не требовалось слов, а между тем старый Тит переживал
ужасное состояние «лишнего
человека».
Странный
человек Кучевский — ужели он в самом деле не будет тебе отвечать, как бывало говаривал? Мне жаль, что я его не навестил, когда был в Иркутске: подробно бы тебя уведомил об его бытье; верно, он хорошо устроился. Борисовы сильно меня тревожат: ожидаю от Малиновского известия о их сестрах; для бедного Петра было бы счастие, если бы они могли к ним приехать. Что наш сосед Андреевич? Поговори мне об нем — тоже
ужасное положение.
— Да какие ж выводы, Лизавета Егоровна? Если б я изобрел мазь для ращения волос, — употребляю слово мазь для того, чтобы не изобресть помаду при Помаде, — то я был бы богаче Ротшильда; а если бы я знал, как
людям выйти из
ужасных положений бескровной драмы, мое имя поставили бы на челе человечества.
— Вот — сказал он, протягивая руки то по направлению к гостям, то к Любке, — вот, товарищи, познакомьтесь. Вы, Люба, увидите в них настоящих друзей, которые помогут вам на вашем светлом пути, а вы, — товарищи Лиза, Надя, Саша и Рахиль, — вы отнеситесь как старшие сестры к
человеку, который только что выбился из того
ужасного мрака, в который ставит современную женщину социальный строй.
— Вот и все. А прибавьте к этому самое
ужасное, то, что каждый раз, почувствовав настоящее вдохновение, я тут же мучительно ощущаю сознание, что я притворяюсь и кривляюсь перед
людьми… А боязнь успеха соперницы? А вечный страх потерять голос, сорвать его или простудиться? Вечная мучительная возня с горловыми связками? Нет, право, тяжело нести на своих плечах известность.
Люди ищут
ужасного в словах, в криках, в жестах.
Многие
люди, которым приходилось видеть самоубийц за несколько часов до их
ужасной смерти, рассказывают, что в их облике в эти роковые предсмертные часы они замечали какую-то загадочную, таинственную, непостижимую прелесть. И все, кто видели Женьку в эту ночь и на другой день в немногие часы, подолгу, пристально и удивленно останавливались на ней взглядом.
Среди всякого общества много такого рода
людей: одни из них действуют на среду софизмами, другие — каменной бесповоротной непоколебимостью убеждений, третьи — широкой глоткой, четвертые — злой насмешкой, пятые — просто молчанием, заставляющим предполагать за собою глубокомыслие, шестые — трескучей внешней словесной эрудицией, иные хлесткой насмешкой надо всем, что говорят… многие
ужасным русским словом «ерунда!». «Ерунда!» — говорят они презрительно на горячее, искреннее, может быть правдивое, но скомканное слово.
— Нет, и вы в глубине души вашей так же смотрите, — возразил ему Неведомов. — Скажите мне по совести: неужели вам не было бы тяжело и мучительно видеть супругу, сестру, мать, словом, всех близких вам женщин — нецеломудренными? Я убежден, что вы с гораздо большею снисходительностью простили бы им, что они дурны собой, недалеки умом, необразованны. Шекспир прекрасно выразил в «Гамлете», что для
человека одно из самых
ужасных мучений — это подозревать, например, что мать небезупречна…
— Он мало что актер скверный, — сказал Абреев, — но как и
человек, должно быть, наглый. На днях явился ко мне, привез мне кучу билетов на свой бенефис и требует, чтобы я раздавал их. Я отвечал ему, что не имею на это ни времени, ни желания. Тогда он, пользуясь слабостью Кергеля к mademoiselle Соколовой, навалил на него эти билеты, —
ужасный господин.