Неточные совпадения
Левин едва помнил свою мать. Понятие о ней было для него священным воспоминанием; и будущая жена его должна была быть в его воображении повторением того прелестного,
святого идеала
женщины, каким была для него мать.
Крылатые обезьяны, птицы с головами зверей, черти в форме жуков, рыб и птиц; около полуразрушенного шалаша испуганно скорчился
святой Антоний, на него идут свинья, одетая
женщиной обезьяна в смешном колпаке; всюду ползают различные гады; под столом, неведомо зачем стоящим в пустыне, спряталась голая
женщина; летают ведьмы; скелет какого-то животного играет на арфе; в воздухе летит или взвешен колокол; идет царь с головой кабана и рогами козла.
Но отчего же так? Ведь она госпожа Обломова, помещица; она могла бы жить отдельно, независимо, ни в ком и ни в чем не нуждаясь? Что ж могло заставить ее взять на себя обузу чужого хозяйства, хлопот о чужих детях, обо всех этих мелочах, на которые
женщина обрекает себя или по влечению любви, по
святому долгу семейных уз, или из-за куска насущного хлеба? Где же Захар, Анисья, ее слуги по всем правам? Где, наконец, живой залог, оставленный ей мужем, маленький Андрюша? Где ее дети от прежнего мужа?
Марья Степановна как
женщина окружила жизнь в этом доме целым ореолом
святых для нее воспоминаний.
Впереди вставала бесконечная
святая работа, которую должна сделать интеллигентная русская
женщина, — именно, прийти на помощь к своей родной сестре, позабытой богом, историей и людьми.
— Слышите ли, слышите ли вы, монахи, отцеубийцу, — набросился Федор Павлович на отца Иосифа. — Вот ответ на ваше «стыдно»! Что стыдно? Эта «тварь», эта «скверного поведения
женщина», может быть,
святее вас самих, господа спасающиеся иеромонахи! Она, может быть, в юности пала, заеденная средой, но она «возлюбила много», а возлюбившую много и Христос простил…
— В чужой монастырь со своим уставом не ходят, — заметил он. — Всех здесь в скиту двадцать пять
святых спасаются, друг на друга смотрят и капусту едят. И ни одной-то
женщины в эти врата не войдет, вот что особенно замечательно. И это ведь действительно так. Только как же я слышал, что старец дам принимает? — обратился он вдруг к монашку.
— Значит, все же лазеечка к барыням-то из скита проведена. Не подумайте, отец
святой, что я что-нибудь, я только так. Знаете, на Афоне, это вы слышали ль, не только посещения
женщин не полагается, но и совсем не полагается
женщин и никаких даже существ женского рода, курочек, индюшечек, телушечек…
Но
женщина, которая столько жила, как я, — и как жила, мсье Сторешни́к! я теперь
святая, схимница перед тем, что была, — такая
женщина не может сохранить бюста!
Бедная мать!
Святая, великая
женщина!
Думая об этом, я еще раз посмотрел на старцев, на
женщин с детьми, поверженных в прахе, и на
святую икону, — тогда я сам увидел черты богородицы одушевленными, она с милосердием и любовью смотрела на этих простых людей… и я пал на колени и смиренно молился ей».
Ведь жена — это особенное существо, меньше всего похожее на всех других
женщин, особенно на тех, с которыми Карачунский привык иметь дело, а мать — это такое
святое и чистое слово, для которого нет сравнения.
— Да, это истинно
святая. Таких
женщин немного родится на свете.
Швейка поверила и затревожилась той бескорыстной, женской, почти
святой тревогой, в которой у каждой
женщины так много чего-то материнского.
Он даже устроит при помощи лотереи и любительского спектакля общество спасения падших
женщин или приют во имя
святой Магдалины.
Когда Виссарион ушел от него, он окончательно утвердился в этом намерении — и сейчас же принялся писать письмо к Мари, в котором он изложил все, что думал перед тем, и в заключение прибавлял: «Вопрос мой, Мари, состоит в том: любите ли вы меня; и не говорите, пожалуйста, ни о каких
святых обязанностях: всякая
женщина, когда полюбит, так пренебрегает ими; не говорите также и о
святой дружбе, которая могла бы установиться между нами.
Все эти старания ее, нельзя сказать, чтобы не венчались почти полным успехом: по крайней мере, большая часть ее знакомых считали ее безусловно
женщиной умной; другие именовали ее
женщиною долга и
святых обязанностей; только один петербургский доктор, тоже друг ее, назвал ее лимфой.
— Он писал не любовниц, а высочайший идеал
женщин, — кричал Рагуза, — и писал
святых угодников.
— Не невежество-с, mais cette pieuse ignorance, ce delicieux parfum d'innocence qui fait de la femme le chef d'oeuvre de la creation! [но то
святое невежество, тот прелестный аромат невинности, который делает
женщину венцом творения! (франц.)] Вот что-с!
— Всё! и эта дерзкая назойливость (ces messieurs et ces dames ne demandent pas, ils commandent! [эти господа и дамы не просят, они приказывают (франц.)]), и это полупрезрительное отношение к авторитету благоразумия и опытности, и, наконец, это поругание всего, что есть для
женщины драгоценного и
святого! Всё!
Они смотрели в лицо
женщины, худое, бледное; перед ними все ярче освещалось
святое дело всех народов мира — бесконечная борьба за свободу.
— Довольно! — сказала она драматическим тоном. — Вы добились, чего хотели. Я ненавижу вас! Надеюсь, что с этого дня вы прекратите посещения нашего дома, где вас принимали, как родного, кормили и поили вас, но вы оказались таким негодяем. Как я жалею, что не могу открыть всего мужу. Это
святой человек, я молюсь на него, и открыть ему все — значило бы убить его. Но поверьте, он сумел бы отомстить за оскорбленную беззащитную
женщину.
Когда бедная
женщина стала вынимать
святые книги у нас в Гостином ряду, то посыпались и фотографии.
— Но как же, господин извозчик, вы это говорите? Мало ли
святых было из мужиков и из нашей братьи — дворовых! — возразила ему горничная Музы Николаевны,
женщина средних лет и тоже, должно быть, бойкая на язык.
Я всегда говорил, что исключительное материнское чувство — почти преступно, что
женщина, которая, желая спасти своего ребенка от простой лихорадки, готова была бы с радостью на уничтожение сотни чужих, незнакомых ей детей, — что такая
женщина ужасна, хотя она может быть прекрасной или, как говорят, «
святой» матерью.
Он вплоть до ужина беспокойно и несвойственно ему вертелся на табурете, играл пальцами и непонятно говорил о демоне, о
женщинах и Еве, о рае и о том, как грешили
святые.
— Это все правда! — утверждал он. — Ежели
святые грешат с грешными
женщинами, то, конешно, демону лестно согрешить с душой чистой…
Да и вправду, поведайте мне времена и народы, где, кроме
святой Руси нашей, родятся такие
женщины, как сия добродетель?
Потом внушается, что если мужчина и
женщина хотят, чтобы их плотское общение было свято, то они должны прийти в церковь, надеть на себя металлические короны, выпить питья, обойти под звуки пения три раза вокруг стола, и что тогда плотское общение мужчины и
женщины сделается
святым и совсем особенным от всяких других.
— Дальше уж и рассказать нельзя, что делалось, ей-богу! — смущённо сознался он, не глядя на
женщин. — Словно бы я не русский и надо было им крестить меня в свою веру, только — не
святою водой, а всякой скверной…
К великому скандалу трех посетителей англичан, Елена хохотала до слез над
святым Марком Тинторетта, прыгающим с неба, как лягушка в воду, для спасения истязаемого раба; с своей стороны, Инсаров пришел в восторг от спины и икр того энергичного мужа в зеленой хламиде, который стоит на первом плане тициановского Вознесения и воздымает руки вослед Мадонны; зато сама Мадонна — прекрасная, сильная
женщина, спокойно и величественно стремящаяся в лоно Бога-отца, — поразила и Инсарова и Елену; понравилась им также строгая и
святая картина старика Чима да Конельяно.
Басов. Моя жена? Варя? О! Это пуристка! Пуританка! Это удивительная
женщина,
святая! Но — с ней скучно! Она много читает и всегда говорит от какого-нибудь апостола. Выпьем за ее здоровье!
Несчастливцев. Когда я посылал эти четки, я думал: «Добрая
женщина, ты возьмешь их в руки и будешь молиться. О, помяни меня в твоих
святых молитвах!»
—
Святой Михаил — благодарю тебя! Это ты дал мне нужную силу, чтоб отомстить за поруганную честь
женщины, моей дочери!
— Боже, боже мой! — тихонько вздохнув, сказала
женщина. —
Святая мати!..
— Очень. Моя мать была
женщина святая. Таких
женщин мало на свете.
Глафира. Я молода еще, конечно; но под руководством такой
женщины, которую почти можно назвать
святой, я в короткое время успела сделать много для своей души.
Дай бог, повторяю я, преданнейший слуга и брат твой, усердно моля за тебя умершего на кресте спасителя, чтобы все великие и
святые обязанности
женщины стали для тебя ясны, как ясно это солнце, освещающее дорогой для всех нас день твоего совершеннолетия (солнце ярко и весело смотрело в окна через невысокие деревья палисадника).
Но третья
женщина приблизилась к
святой иконе, — и — он знал эту
женщину!..
А в ночной тишине, в сонном молчании всего живого, вспоминались жуткие рассказы Никиты о
женщинах, пленённых татарами, жития
святых отшельниц и великомучениц, вспоминались и сказки о счастливой, весёлой жизни, но чаще всего память подсказывала обидное.
Забыли мы, что
женщина Христа родила и на Голгофу покорно проводила его; забыли, что она мать всех
святых и прекрасных людей прошлого, и в подлой жадности нашей потеряли цену
женщине, обращаем её в утеху для себя да в домашнее животное для работы; оттого она и не родит больше спасителей жизни, а только уродцев сеет в ней, плодя слабость нашу.
Фетинья. Не скажи ты этого, не скажи!
Женщина я добрая, точно… и если б не мой вздорный характер, дурацкий, что готова я до ножей из всякой малости, кажется, давно бы я была
святая.
Кто много странствовал по свету,
Кто наблюдать его привык,
Кто затвердил страстей примету,
Кому известен их язык,
Кто рано брошен был судьбою
Меж образованных людей
И, как они, с своей рукою
Не отдавал души своей,
Тот пылкой
женщины пристрастье
Не почитает уж за счастье,
Тот с сердцем диким и простым
И с чувством некогда
святымШутить боится.
Следующей весной я был мужем Лины — счастливейшим и недостойным мужем самой
святой и самой высокой
женщины, какую Бог послал на землю, чтобы осчастливить лучшего человека.
Тот приют, где человек святотатственно подавил и посмеялся над всем чистым и
святым, украшающим жизнь, где
женщина, эта красавица мира, венец творения, обратилась в какое-то странное, двусмысленное существо, где она вместе с чистотою души лишилась всего женского и отвратительно присвоила себе ухватки и наглости мужчины и уже перестала быть тем слабым, тем прекрасным и так отличным от нас существом.
Тогда еще мужчины не стыдились говорить о чувствах высокого и прекрасного, а
женщины любили идеальных героев, слушали соловьев, свиставших в густых кустах цветущей сирени, и всласть заслушивались турухтанов, таскавших их под руку по темным аллеям и разрешавших с ними мудрые задачи
святой любви.
О, заклинаю вас всем
святым!
Вашей тоской!
Вашей невестой, когда
Есть невеста у вас!
Скажите, была ли здесь
Высокая
женщина в черном?
Нет, я тебя оставлю в заблужденье,
Тебя, мой старый, первый друг.
Вступил ты в новый, лучший круг.
И знанье сердца, знанье света
Ты презрел для любви — законной и
святой,
И лаской
женщины душа твоя согрета!
Я не дивлюся, бог с тобой,
Ведь это иногда бывает,
Кто в детстве рассуждал, тот в старости мечтает…
Но я всё тот, каков и был…
Нужно было или принимать убийство, как
святой факт, на все возражения и доводы приводя, подобно
женщинам, одно непоколебимое: «нельзя же убивать детей», или же безнадежно запутываться в противоречиях, колебаться, терять свою мысль, обмениваться ею с другими, как иногда пьяные обмениваются шапками, и все же ни на йоту не подвигаться с места.
Осип (вздыхает). Славная вы
женщина, Александра Ивановна! За что вы меня каждый раз кормите? У вас, Александра Ивановна, есть хоть капелька женской злобы? Благочестивая! (Смеется.) B первый раз такую вижу…
Святая Александра, моли бога о нас грешных! (Кланяется.) Радуйся,
святая Александра!