Неточные совпадения
Кучер
остановил четверню и оглянулся направо, на ржаное поле, на котором у телеги сидели мужики. Конторщик хотел было соскочить, но потом раздумал и повелительно крикнул на мужика, маня его к себе. Ветерок, который был на езде, затих, когда остановились; слепни облепили сердито отбивавшихся от них потных
лошадей. Металлический, доносившийся от телеги, звон отбоя по косе затих. Один из мужиков поднялся и пошел к коляске.
Селифан
лошадей, однако ж,
остановил, впрочем, они остановились бы и сами, потому что были сильно изнурены.
Аркадий приказал ямщику
остановить расскакавшихся
лошадей, выпрыгнул из экипажа и подошел к ней.
Потом снова скакали взмыленные
лошади Власовского, кучер
останавливал их на скаку, полицмейстер, стоя, размахивал руками, кричал в окна домов, на рабочих, на полицейских и мальчишек, а окричав людей, устало валился на сиденье коляски и толчком в спину кучера снова гнал
лошадей. Длинные усы его, грозно шевелясь, загибались к затылку.
Он не заметил, откуда выскочила и, с разгона, остановилась на углу черная, тонконогая
лошадь, —
остановил ее Судаков, запрокинувшись с козел назад, туго вытянув руки; из-за угла выскочил человек в сером пальто, прыгнул в сани, —
лошадь помчалась мимо Самгина, и он видел, как серый человек накинул на плечи шубу, надел мохнатую шапку.
Подковы
лошади застучали по дереву моста над черной, тревожной рекой. Затем извозчик,
остановив расскакавшуюся
лошадь пред безличным домом в одной из линий Васильевского острова, попросил суровым тоном...
«Нельзя, барин: лошадь-то коренная у нас с места прыгает козлом, на дороге не
остановишь».
Лошадь вялой рысцой, постукивая равномерно подковами по пыльной и неровной мостовой, тащилась по улицам; извозчик беспрестанно задремывал; Нехлюдов же сидел, ни о чем не думая, равнодушно глядя перед собою. На спуске улицы, против ворот большого дома, стояла кучка народа и конвойный с ружьем. Нехлюдов
остановил извозчика.
Кучер
остановил разбежавшихся
лошадей, махнул рукой и плюнул.
Он был пробужден от раздумья отчаянным криком женщины; взглянул:
лошадь понесла даму, катавшуюся в шарабане, дама сама правила и не справилась, вожжи волочились по земле —
лошадь была уже в двух шагах от Рахметова; он бросился на середину дороги, но
лошадь уж пронеслась мимо, он не успел поймать повода, успел только схватиться за заднюю ось шарабана — и
остановил, но упал.
«Дома ли Григорий Иванович?» — спросил он,
останавливая свою
лошадь перед крыльцом прилучинского замка.
— Как вы могли велеть, чтоб мне не давали
лошадей? Что это за вздор, на большой дороге
останавливать проезжих?
Изображена тройка посередине улицы. В санях четыре щеголя папиросы раскуривают, а два городовых
лошадей останавливают.
Помню я радость москвичей, когда проложили сначала от Тверской до парка рельсы и пустили по ним конку в 1880 году, а потом, года через два, — и по Садовой. Тут уж в гору Самотечную и Сухаревскую уж не кричали: «Вылазь!», а
останавливали конку и впрягали к паре
лошадей еще двух
лошадей впереди их, одна за другой, с мальчуганами-форейторами.
Но Полуянов всех успокоил. Он знал обоих еще по своей службе в Томске, где пировал на свадьбе Май-Стабровского. Эта свадьба едва не закончилась катастрофой. Когда молодых после венца усадили в коляску,
лошади чего-то испугались и понесли. Плохо пришлось бы молодым, если бы не выручил Полуянов: он бросился к взбесившимся
лошадям и
остановил их на всем скаку, причем у него пострадал только казенный мундир.
— Вот так погостили! — добродушно смеялся Михей Зотыч,
останавливая взмыленных
лошадей. — Нечего сказать, ловко!
Арестанты, работавшие на дороге между постом и Красным Яром без шапок и в мокрых от поту рубахах, когда я поравнялся с ними, неожиданно, приняв меня, вероятно, за чиновника,
остановили моих
лошадей и обратились ко мне с жалобой на то, что им выдают хлеб, которого нет возможности есть.
Отчего ж у меня не болит?» Кто-нибудь приедет и расскажет, что нынче на Невском на торцах очень
лошади падают; Белоярцев и тут
остановит и скажет: «Падают!
— Вы! Нет, уж вы не беспокойтесь: я вашу
лошадь давно отослал домой и написал, что вы у нас, — сказал,
останавливая Лизу, Гловацкий.
Страх превозмог самолюбие, и я принялся кричать; потеряв равновесие, я конечно бы упал, если б выбежавший навстречу конюх не
остановил смирную
лошадь.
Я сел на дороге; человек
остановил своих
лошадей и смотрел на меня.
Стрижи и белогрудые ласточки, как будто с намерением
остановить нас, реют вокруг брички и пролетают под самой грудью
лошадей; галки с растрепанными крыльями как-то боком летают по ветру; края кожаного фартука, которым мы застегнулись, начинают подниматься, пропускать к нам порывы влажного ветра и, размахиваясь, биться о кузов брички.
— Оттого, что человека чувствует!.. Знает, кто ею правит!.. — И Яков снова щелкнул языком, и
лошадь снова понеслась; потом он вдруг, на всех рысях,
остановил ее перед палисадником одной дачи.
Марья Николаевна опять разом осадила свою
лошадь: она иначе ее не
останавливала.
Марья Николаевна
остановила наконец свою вспененную забрызганную
лошадь: она шаталась под нею, а у могучего, но тяжкого санинского жеребца прерывалось дыхание.
Версты три бором проехали, я
лошадь остановил: «Вставай, говорю, Акулина; твой конец пришел».
Было слышно, что и в других квартирах тоже суетятся, хлопают дверями; кто-то бегал по двору с
лошадью в поводу. Старая хозяйка кричала, что ограбили собор, хозяин
останавливал ее...
Отъехав шагов триста, он
остановил слегка запыхавшуюся
лошадь и стал прислушиваться.
Жизнь обитателей передовых крепостей на чеченской линии шла по-старому. Были с тех пор две тревоги, на которые выбегали роты и скакали казаки и милиционеры, но оба раза горцев не могли
остановить. Они уходили и один раз в Воздвиженской угнали восемь
лошадей казачьих с водопоя и убили казака. Набегов со времени последнего, когда был разорен аул, не было. Только ожидалась большая экспедиция в Большую Чечню вследствие назначения нового начальника левого фланга, князя Барятинского.
Один из них, закутанный в широкий охабень, ехал впереди на борзом вороном коне и, казалось, совершенно не замечал, что метель становится час от часу сильнее; другой, в нагольном тулупе, сверх которого надет был нараспашку кафтан из толстого белого сукна, беспрестанно
останавливал свою усталую
лошадь, прислушивался со вниманием, но, не различая ничего, кроме однообразного свиста бури, с приметным беспокойством озирался на все стороны.
Вдали мелькнул огонек; Темрюк
остановил свою
лошадь и, обращаясь к Юрию, сказал...
— Стало быть, у извозчика
лошадь была очень бойкая, если он так долго не мог
остановить ее? — крикнул он ей опять.
Поляк
остановил опять
лошадей, снял шапку, почесал в голове и, оборотясь ко мне, спросил: по какой дороге ему ехать?
Если б я мог по крайней мере
остановить моих солдат, подраться с неприятелем — нет, проклятая
лошадь лежала как мертвая!
Ну вот, Владимир Сергеич, и поворот, — продолжал старый ловчий,
остановив свою
лошадь.
— А эта молодая вороная белоножка чья — хороша, — говорил гость. Они перебрали много
лошадей, забегая и
останавливая. Заметили и бурую кобылку.
Арефа отлично воспользовался общею суматохою и прокрался на господскую конюшню, где и разыскал среди других
лошадей свою кобылу. Она тоже узнала его и даже вильнула хвостом. Никто не видел, как Арефа выехал с господского двора, как он проехал по заводу и направился по дороге в Усторожье. Но тут шли главные работы, и его
остановили.
Дарил также царь своей возлюбленной ливийские аметисты, похожие цветом на ранние фиалки, распускающиеся в лесах у подножия Ливийских гор, — аметисты, обладавшие чудесной способностью обуздывать ветер, смягчать злобу, предохранять от опьянения и помогать при ловле диких зверей; персепольскую бирюзу, которая приносит счастье в любви, прекращает ссору супругов, отводит царский гнев и благоприятствует при укрощении и продаже
лошадей; и кошачий глаз — оберегающий имущество, разум и здоровье своего владельца; и бледный, сине-зеленый, как морская вода у берега, вериллий — средство от бельма и проказы, добрый спутник странников; и разноцветный агат — носящий его не боится козней врагов и избегает опасности быть раздавленным во время землетрясения; и нефрит, почечный камень, отстраняющий удары молнии; и яблочно-зеленый, мутно-прозрачный онихий — сторож хозяина от огня и сумасшествия; и яснис, заставляющий дрожать зверей; и черный ласточкин камень, дающий красноречие; и уважаемый беременными женщинами орлиный камень, который орлы кладут в свои гнезда, когда приходит пора вылупляться их птенцам; и заберзат из Офира, сияющий, как маленькие солнца; и желто-золотистый хрисолит — друг торговцев и воров; и сардоникс, любимый царями и царицами; и малиновый лигирий: его находят, как известно, в желудке рыси, зрение которой так остро, что она видит сквозь стены, — поэтому и носящие лигирий отличаются зоркостью глаз, — кроме того, он
останавливает кровотечение из носу и заживляет всякие раны, исключая ран, нанесенных камнем и железом.
«Ага, так у них переписка!» Я, разумеется, побежал тотчас же отыскивать мистера Астлея, сперва в его отеле, где его не застал, потом в воксале, где обегал все залы, и, наконец, в досаде, чуть не в отчаянии, возвращаясь домой, встретил его случайно, в кавалькаде каких-то англичан и англичанок, верхом. Я поманил его,
остановил и передал ему письмо. Мы не успели переглянуться. Но я подозреваю, что мистер Астлей нарочно поскорее пустил
лошадь.
—
Остановите вашу
лошадь, мне нужно с вами поговорить, — сказал мрачно Эльчанинов.
О своей физической силе и охотничьих своих способностях он тоже отзывался не очень скромно: с божбой и клятвою уверял он своих слушателей, что в прежние годы
останавливал шесть
лошадей, взявшись обеими руками за заднее каретное колесо, бил пулей бекасов и затравливал с четырьмя борзыми собаками в один день по двадцати пар волков.
Иван Ильич отошел, пошел к себе, лег и стал думать: «почка, блуждающая почка». Он вспомнил всё то, что ему говорили доктора, как она оторвалась и как блуждает. И он усилием воображения старался поймать эту почку и
остановить, укрепить ее; так мало нужно, казалось ему. «Нет, поеду еще к Петру Ивановичу». (Это был тот приятель, у которого был приятель-доктор. ) Он позвонил, велел заложить
лошадь и собрался ехать.
На порядочных
лошадях при хорошей дороге до нашей деревеньки от Орла можно было доехать в пять или шесть часов. Мы приехали в Кромы в два часа и
остановили у знакомого купца, чтобы напиться чаю и покормить
лошадей. Такая остановка у нас была в обычае, да ее требовал и туалет моей маленькой кузины, которую еще пеленали.
— Я ехала из города, поздно ночью, — придвигаясь к нему и
остановив улыбающиеся глаза на его лице, начала она. — Кучером был Яков, старый такой, строгий мужик. И вот началась вьюга, страшной силы вьюга и прямо в лицо нам. Рванёт ветер и бросит в нас целую тучу снега так, что
лошади попятятся назад. Вокруг всё кипит, точно в котле, а мы в холодной пене.
Поднялись споры… Прогонная плата, части
лошадей, старые счеты, очереди, возка дров, прогон почты, провоз заседателей и исправников, сироты, кормежка арестантов — все это теперь выступило на сцену и обсуждалось горячо и всесторонне. Я несколько раз пытался
остановить эти споры тоскливым напоминанием о том, что человек в это время может погибнуть, но ближайший ямщик сказал мне с серьезной непреклонностью...
Давыд, несмотря на мои просьбы и наставления, распорядился по-своему:
лошади, весьма добронравные и хорошо приезженные, вылетели из сарая, как бешеные, так что он, повалившись совершенно назад, едва
остановил их у крыльца.
— Да извозчик-то: где же, скажи ты, пожалуй, зевает на
лошадь, а на пассажира и не посмотрит. Мало ведь чуть не всю Гороховую я так проехала, да уж городовой, спасибо ему,
остановил. «Что это, — говорит, — за мерзость такая? Это не позволено, что ты показываешь?» Вот как я посветила наготой-то.
Вдруг Козловский наклонился и
остановил за повод мою
лошадь.
Посередине улицы Василий Андреич повернул
лошадь к большому, в две кирпичные связи, дому и
остановил ее у крыльца.
Между тем Василий Андреич и ногами и концами повода гнал
лошадь туда, где он почему-то предположил лес и сторожку. Снег слепил ему глаза, а ветер, казалось, хотел
остановить его, но он, нагнувшись вперед и беспрестанно запахивая шубу и подвертывая ее между собой и мешавшей ему сидеть холодной седелкой, не переставая гнал
лошадь.
Лошадь хотя с трудом, но покорно шла иноходью туда, куда он посылал ее.