Неточные совпадения
Клим сел против него
на широкие
нары, грубо сбитые из четырех досок; в углу
нар лежала груда рухляди, чья-то постель. Большой стол пред
нарами испускал одуряющий запах протухшего жира. За деревянной переборкой, некрашеной и щелявой, светился огонь, там кто-то покашливал, шуршал бумагой. Усатая женщина зажгла жестяную лампу, поставила ее
на стол и, посмотрев
на Клима, сказала дьякону...
— Разве можно тут разговаривать, — сказала она, — пройдите сюда, там одна Верочка. — И она вперед прошла в соседнюю дверь крошечной, очевидно одиночной камеры, отданной теперь в распоряжение политических женщин.
На нарах, укрывшись с головой,
лежала Вера Ефремовна.
Уголовные теперь затихли, и большинство спало. Несмотря
на то, что люди в камерах
лежали и
на нарах, и под
нарами и в проходах, они все не могли поместиться, и часть их
лежала на полу в коридоре, положив головы
на мешки и укрываясь сырыми халатами.
Печка истопилась, согрелась, чай был заварен и paзлит по стаканам и кружкам и забелен молоком, были выложены баранки, свежий ситный и пшеничный хлеб, крутые яйца, масло и телячья голова и ножки. Все подвинулись к месту
на нарах, заменяющему стол, и пили, ели и разговаривали. Ранцева сидела
на ящике, разливая чай. Вокруг нее столпились все остальные, кроме Крыльцова, который, сняв мокрый полушубок и завернувшись в сухой плед,
лежал на своем месте и разговаривал с Нехлюдовым.
Но Маслова не отвечала своим товаркам, а легла
на нары и с уставленными в угол косыми глазами
лежала так до вечера. В ней шла мучительная работа. То, что ей сказал Нехлюдов, вызывало ее в тот мир, в котором она страдала и из которого ушла, не поняв и возненавидев его. Она теперь потеряла то забвение, в котором жила, а жить с ясной памятью о том, что было, было слишком мучительно. Вечером она опять купила вина и напилась вместе с своими товарками.
Они в первой же жилой избе натолкнулись
на ужасающую картину:
на нарах сидела старуха и выла, схватившись за живот; в углу
лежала башкирка помоложе, спрятав голову в какое-то тряпье, — несчастная не хотела слышать воя, стонов и плача ползавших по избе голодных ребятишек.
На нарах лежат шапки, обувь, кусочки хлеба, пустые бутылки из-под молока, заткнутые бумажкой или тряпочкой, сапожные колодки; под
нарами сундучки, грязные мешки, узлы, инструменты и разная ветошь.
Мыльников уставился
на Петра Васильича, который
лежал неподвижно
на нарах.
В белой татарской избе,
на широких
нарах,
лежала груда довольно сальных перин чуть не до потолка, прикрытых с одной стороны ковром; остальная часть
нар покрыта была белою кошмою.
Кругом всех стен шли
нары,
на которых арестанты
лежали и сидели.
Он несколько раз с утра подходил к
нарам, где
на тонкой, как блин, подстилке и
на каком-то узле под головой вместо подушки
лежала больная мать его.
Всё утихло в камере. Степан
лежал на своем месте
на нарах и не спал еще. Василий подошел к нему и, дернув его за ногу, мигнул ему, чтобы он встал и вышел к нему. Степан сполз с
нар и подошел к Василью.
Дежурный унтер-офицер уже не хотел нас пускать в казарму, но Зухин как-то уговорил его, и тот же самый солдат, который приходил с запиской, провел нас в большую, почти темную, слабо освещенную несколькими ночниками комнату, в которой с обеих сторон
на нарах, с бритыми лбами, сидели и
лежали рекруты в серых шинелях.
В эти три дня я в тоске слонялся по острогу,
лежал на своих
нарах, отдал шить надежному арестанту, указанному мне Акимом Акимычем, из выданного мне казенного холста рубашки, разумеется за плату (по скольку-то грошей с рубашки), завел себе, по настоятельному совету Акима Акимыча, складной тюфячок (из войлока, обшитого холстом), чрезвычайно тоненький, как блин, и подушку, набитую шерстью, страшно жесткую с непривычки.
Мне об это самое место начальство праведное целую рощу перевело… Так полосовали, не вроде Орлова, которого добрая душа, майор, как сына родного обласкал… А нас, бывало, выпорют, да в госпиталь
на носилках или просто
на нары бросят —
лежи и молчи, пока подсохнет.
Я стал осматриваться: это была огромная квадратная комната в пять окон; вокруг стен были сплошные
нары, и
на них в самых непринужденных позах кто сидел, кто
лежал; некоторые чинили свои отрепья.
Свое родное и чужому продать? — рассуждал он,
лежа на грязных
нарах ночлежной квартиры и вспоминая все те мелкие обстоятельства, при которых сшит был полушубок…
На нарах, совершенно больной, ослабший,
лежал Кавказский. Он жалованье не ходил получать и не ел ничего дня четыре. Похудел, осунулся — страшно смотреть
на него было. Живой скелет. Да не пил
на этот раз и Луговский, все время сидевший подле больного.
Вот, супротив вас,
на нарах долговолосый
лежит — чиновник-пропойца, три года и лето и зиму здесь около шляется.
За такие поносные слова пристав ударил Арефу, а потом втолкнул в казарму, где было и темно и душно, как в тюрьме. Около стен шли сплошные деревянные
нары, и
на них сплошь
лежали тела. Арефа только здесь облегченно вздохнул, потому что вольные рабочие были набраны Гарусовым по деревням, и тут много было крестьян из бывших монастырских вотчин. Все-таки свои, православные, а не двоеданы. Одним словом, свой, крещеный народ. Только не было ни одной души из своей Служней слободы.
По стенам ночлежки всё прыгали тени, как бы молча борясь друг с другом.
На нарах, вытянувшись во весь рост,
лежал учитель и хрипел. Глаза у него были широко открыты, обнаженная грудь сильно колыхалась, в углах губ кипела пена, и
на лице было такое напряженное выражение, как будто он силился сказать что-то большое, трудное и — не мог и невыразимо страдал от этого.
А сам, признаться, тоже задумался. Притомились мы, идем — дремлем; бродяге это в привычку
на ходу спать. И чуть маленько забудусь, сейчас казарма и приснится. Месяц будто светит и стенка
на свету поблескивает, а за решетчатыми окнами —
нары, а
на нарах арестантики спят рядами. А потом приснится, и сам будто
лежу, потягиваюсь… Потянусь — и сна не бывало…
И в ту самую ночь, когда пароход шлепал колесами по спокойному морю, дробясь в мрачной зыбучей глубине своими огнями, когда часовые, опершись
на ружья, дремали в проходах трюма и фонари, слегка вздрагивая от ударов никогда не засыпавшей машины, разливали свой тусклый, задумчивый свет в железном коридоре и за решетками… когда
на нарах рядами
лежали серые неподвижные фигуры спавших арестантов, — там, за этими решетками, совершалась безмолвная драма.
Теперь, воротясь, я приметил в конце казармы,
на нарах в углу, бесчувственного уже Газина почти без признаков жизни; он
лежал прикрытый тулупом, и его все обходили молча: хоть и твердо надеялись, что завтра к утру очнется, «но с таких побоев, не ровен час, пожалуй, что и помрет человек».
У двух других стен тянулись деревянные
нары,
на которых вместо подстилок
лежали кожи сохатых и шкуры медведей.
В углу
на нарах лежал раненный в бедро солдат, которого я только что перевязал. Смотрел он, смотрел
на японца; смотрел, как тепло сверкало под водою его чистое, крепкое тело. Вдруг вздохнул, почесал в голове и решительно приподнялся.
Он привел его в женскую камеру и, растолкав столпившихся у одной из
нар арестанток, указал ему
на лежавшую
на нарах княжну Маргариту. Она
лежала навзничь, с закрытыми глазами, приложив обе руки к груди, и стонала. Увидав ее, Антон Михайлович остолбенел и машинально взял за руку. Она открыла глаза и узнала его.
Меженецкий вошел с арестантом в небольшую камеру с
нарами,
на которых сидели и
лежали арестанты.
На голых досках, под серым халатом,
на краю
нар,
лежал тот самый старик раскольник, который семь лет тому назад приходил к Меженецкому расспрашивать о Светлогубе. Лицо старика, бледное, все ссохлось и сморщилось, волоса все были такие же густые, редкая бородка была совсем седая и торчала кверху. Глаза голубые, добрые и внимательные. Он
лежал навзничь и, очевидно, был в жару:
на мослаках щек был болезненный румянец.