Неточные совпадения
Как ты не догадалась сказать, что чрез месяц еще
лучше можно узнать!
— Да так же и вести,
как Михаил Петрович: или отдать исполу, или внаймы мужикам; это
можно, но только этим самым уничтожается общее богатство государства. Где земля у меня при крепостном труде и
хорошем хозяйстве приносила сам-девять, она исполу принесет сам-третей. Погубила Россию эмансипация!
И странно то, что хотя они действительно говорили о том,
как смешон Иван Иванович своим французским языком, и о том, что для Елецкой
можно было бы найти
лучше партию, а между тем эти слова имели для них значение, и они чувствовали это так же,
как и Кити.
Они прошли молча несколько шагов. Варенька видела, что он хотел говорить; она догадывалась о чем и замирала от волнения радости и страха. Они отошли так далеко, что никто уже не мог бы слышать их, но он всё еще не начинал говорить. Вареньке
лучше было молчать. После молчания
можно было легче сказать то, что они хотели сказать, чем после слов о грибах; но против своей воли,
как будто нечаянно, Варенька сказала...
— Ах,
можно ли так подкрадываться?
Как вы меня испугали, — отвечала она. — Не говорите, пожалуйста, со мной про оперу, вы ничего не понимаете в музыке.
Лучше я спущусь до вас и буду говорить с вами про ваши майолики и гравюры. Ну,
какое там сокровище купили вы недавно на толкучке?
Ему хотелось еще сказать, что если общественное мнение есть непогрешимый судья, то почему революция, коммуна не так же законны,
как и движение в пользу Славян? Но всё это были мысли, которые ничего не могли решить. Одно несомненно
можно было видеть — это то, что в настоящую минуту спор раздражал Сергея Ивановича, и потому спорить было дурно; и Левин замолчал и обратил внимание гостей на то, что тучки собрались и что от дождя
лучше итти домой.
— Другая идея вот: мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому, что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих,
можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому, что такие умные люди,
как вы,
лучше любят слушателей, чем рассказчиков. Теперь к делу: что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
К утру бред прошел; с час она лежала неподвижная, бледная и в такой слабости, что едва
можно было заметить, что она дышит; потом ей стало
лучше, и она начала говорить, только
как вы думаете, о чем?..
— Нет, ваше благородие,
как можно, чтобы я позабыл. Я уже дело свое знаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С
хорошим человеком поговорил, потому что…
В угольной из этих лавочек, или,
лучше, в окне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так же красным,
как самовар, так что издали
можно бы подумать, что на окне стояло два самовара, если б один самовар не был с черною
как смоль бородою.
— Скажите этому Чичикову, чтобы он убирался отсюда
как можно поскорей, и чем дальше, тем
лучше. Его-то уже я бы никогда не простил.
— Да увезти губернаторскую дочку. Я, признаюсь, ждал этого, ей-богу, ждал! В первый раз,
как только увидел вас вместе на бале, ну уж, думаю себе, Чичиков, верно, недаром… Впрочем, напрасно ты сделал такой выбор, я ничего в ней не нахожу
хорошего. А есть одна, родственница Бикусова, сестры его дочь, так вот уж девушка!
можно сказать: чудо коленкор!
— Нет, барин,
как можно, чтоб я был пьян! Я знаю, что это нехорошее дело быть пьяным. С приятелем поговорил, потому что с
хорошим человеком
можно поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. Закуска не обидное дело; с
хорошим человеком
можно закусить.
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых,
хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. —
Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами
лучше это знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда
как молодому человеку, — и сами знаете, панове, — без войны не
можно пробыть.
Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
— Да на что совещаться?
Лучше не
можно поставить в куренные,
как Бульбенка Остапа. Он, правда, младший всех нас, но разум у него,
как у старого человека.
— Так вот, Дмитрий Прокофьич, я бы очень, очень хотела узнать…
как вообще… он глядит теперь на предметы, то есть, поймите меня,
как бы это вам сказать, то есть
лучше сказать: что он любит и что не любит? Всегда ли он такой раздражительный?
Какие у него желания и, так сказать, мечты, если
можно? Что именно теперь имеет на него особенное влияние? Одним словом, я бы желала…
Купол собора, который ни с
какой точки не обрисовывается
лучше,
как смотря на него отсюда, с моста, не доходя шагов двадцать до часовни, так и сиял, и сквозь чистый воздух
можно было отчетливо разглядеть даже каждое его украшение.
Не в полной памяти прошел он и в ворота своего дома; по крайней мере, он уже прошел на лестницу и тогда только вспомнил о топоре. А между тем предстояла очень важная задача: положить его обратно, и
как можно незаметнее. Конечно, он уже не в силах был сообразить, что, может быть, гораздо
лучше было бы ему совсем не класть топора на прежнее место, а подбросить его, хотя потом, куда-нибудь на чужой двор.
— Здравствуйте, Алена Ивановна, — начал он
как можно развязнее, но голос не послушался его, прервался и задрожал, — я вам… вещь принес… да вот
лучше пойдемте сюда… к свету… — И, бросив ее, он прямо, без приглашения, прошел в комнату. Старуха побежала за ним; язык ее развязался...
«Где это, — подумал Раскольников, идя далее, — где это я читал,
как один приговоренный к смерти, за час до смерти, говорит или думает, что если бы пришлось ему жить где-нибудь на высоте, на скале, и на такой узенькой площадке, чтобы только две ноги
можно было поставить, — а кругом будут пропасти, океан, вечный мрак, вечное уединение и вечная буря, — и оставаться так, стоя на аршине пространства, всю жизнь, тысячу лет, вечность, — то
лучше так жить, чем сейчас умирать!
Робинзон. Нет,
как можно! Эти сигары надо курить в природе, в
хорошем местоположении.
Не понравился Самгину истерический и подозрительный пессимизм «Тьмы»; предложение героя «Тьмы» выпить за то, чтоб «все огни погасли», было возмутительно, и еще более возмутил Самгина крик: «Стыдно быть
хорошим!» В общем же этот рассказ
можно было понять
как сатиру на литературный гуманизм.
Бальзаминов. Впотьмах, маменька, мечтать
лучше. Оно
можно и при огне, только надобно зажмуриться, а в потемках
можно и так, с открытыми глазами. Я теперь могу себя представить
как угодно. И в зале могу себя представить в отличной, и в карете, и в саду; а принесите вы свечку, я сейчас увижу, что я в самой бедной комнате, мебель скверная, ну и все пропало. Да и на себя-то взгляну — совсем не тот,
какой я в мечтах-то.
— Я
лучше сам пойду.
Как можно ей сюда? — сказал Обломов.
В службе у него нет особенного постоянного занятия, потому что никак не могли заметить сослуживцы и начальники, что он делает хуже, что
лучше, так, чтоб
можно было определить, к чему он именно способен. Если дадут сделать и то и другое, он так сделает, что начальник всегда затрудняется,
как отозваться о его труде; посмотрит, посмотрит, почитает, почитает, да и скажет только: «Оставьте, я после посмотрю… да, оно почти так,
как нужно».
—
Как это
можно —
лучше это, — переговорит он.
— Mon ami! Mon enfant! — воскликнул он вдруг, складывая перед собою руки и уже вполне не скрывая своего испуга, — если у тебя в самом деле что-то есть… документы… одним словом — если у тебя есть что мне сказать, то не говори; ради Бога, ничего не говори;
лучше не говори совсем…
как можно дольше не говори…
Печальный, пустынный и скудный край!
Как ни пробуют, хлеб все плохо родится. Дальше, к Якутску, говорят,
лучше: и население гуще, и хлеб богаче, порядка и труда больше. Не знаю; посмотрим. А тут,
как поглядишь, нет даже сенокосов; от болот топко; сена мало, и скот пропадает. Овощи родятся очень хорошо, и на всякой станции, начиная от Нелькана,
можно найти капусту, морковь, картофель и проч.
Не
лучше ли, когда порядочные люди называют друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив друг друга ни разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь друг другом, если
можно, бессознательно, если нельзя, то
как можно менее заметно,
как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя ни дать нарочно, ни отнять?
— Ну, батенька,
можно сказать, что вы прошли
хорошую школу… — говорил задумчиво Веревкин. — Что бы вам явиться к нам полгодом раньше?.. А вы
какие роли играли в театре?
Похоже было на то, что джентльмен принадлежит к разряду бывших белоручек-помещиков, процветавших еще при крепостном праве; очевидно, видавший свет и порядочное общество, имевший когда-то связи и сохранивший их, пожалуй, и до сих пор, но мало-помалу с обеднением после веселой жизни в молодости и недавней отмены крепостного права обратившийся вроде
как бы в приживальщика
хорошего тона, скитающегося по добрым старым знакомым, которые принимают его за уживчивый складный характер, да еще и ввиду того, что все же порядочный человек, которого даже и при ком угодно
можно посадить у себя за стол, хотя, конечно, на скромное место.
Это было существо доброе, умное, молчаливое, с теплым сердцем; но, бог знает отчего, от долгого ли житья в деревне, от других ли
каких причин, у ней на дне души (если только есть дно у души) таилась рана, или,
лучше сказать, сочилась ранка, которую ничем не
можно было излечить, да и назвать ее ни она не умела, ни я не мог.
Идиллия нынче не в моде, и я сам вовсе не люблю ее, то есть лично я не люблю,
как не люблю гуляний, не люблю спаржи, — мало ли, до чего я не охотник? ведь нельзя же одному человеку любить все блюда, все способы развлечений; но я знаю, что эти вещи, которые не по моему личному вкусу, очень
хорошие вещи, что они по вкусу, или были бы по вкусу, гораздо большему числу людей, чем те, которые, подобно мне, предпочитают гулянью — шахматную игру, спарже — кислую капусту с конопляным маслом; я знаю даже, что у большинства, которое не разделяет моего вкуса к шахматной игре, и радо было бы не разделять моего вкуса к кислой капусте с конопляным маслом, что у него вкусы не хуже моих, и потому я говорю: пусть будет на свете
как можно больше гуляний, и пусть почти совершенно исчезнет из света, останется только античною редкостью для немногих, подобных мне чудаков, кислая капуста с конопляным маслом!
«
Как отлично устроится, если это будет так, — думал Лопухов по дороге к ней: — через два, много через два с половиною года, я буду иметь кафедру. Тогда
можно будет жить. А пока она проживет спокойно у Б., — если только Б. действительно
хорошая женщина, — да в этом нельзя и сомневаться».
— Вот мы теперь хорошо знаем друг друга, — начала она, — я могу про вас сказать, что вы и
хорошие работницы, и
хорошие девушки. А вы про меня не скажете, чтобы я была какая-нибудь дура. Значит,
можно мне теперь поговорить с вами откровенно,
какие у меня мысли. Если вам представится что-нибудь странно в них, так вы теперь уже подумаете об этом хорошенько, а не скажете с первого же раза, что у меня мысли пустые, потому что знаете меня
как женщину не какую-нибудь пустую. Вот
какие мои мысли.
Я буду вам понемногу рассказывать, что еще
можно сделать, по словам умных людей, да вы и сами будете присматриваться, так будете замечать, и
как вам покажется, что
можно сделать что-нибудь
хорошее, мы и будем пробовать это делать, — понемножечку,
как можно будет.
Соглашаться с ним нельзя было,
как и с братом его, но понимать его
можно было
лучше,
как всякую беспощадную крайность.
Можно ли было найти
лучше место для храма в память 1812 года
как дальнейшую точку, до которой достигнул неприятель?
— Ну, вот видите, — сказал мне Парфений, кладя палец за губу и растягивая себе рот, зацепивши им за щеку, одна из его любимых игрушек. — Вы человек умный и начитанный, ну, а старого воробья на мякине вам не провести. У вас тут что-то неладно; так вы, коли уже пожаловали ко мне,
лучше расскажите мне ваше дело по совести,
как на духу. Ну, я тогда прямо вам и скажу, что
можно и чего нельзя, во всяком случае, совет дам не к худу.
Пусть
лучше,
как доживу, если даст Бог, до нового году и выпущу другую книжку, тогда
можно будет постращать выходцами с того света и дивами,
какие творились в старину в православной стороне нашей.
Луга и скот есть только у 8 хозяев, пашут землю 12, и,
как бы ни было, размеры сельского хозяйства здесь не настолько серьезны, чтобы ими
можно было объяснить исключительно
хорошее экономическое положение.
Ш.
Как, матка? Сверх того, что в нынешние времена не худо иметь
хороший чин, что меня называть будут: ваше высокородие, а кто поглупее — ваше превосходительство; но будет-таки кто-нибудь, с кем в долгие зимние вечера
можно хоть поиграть в бирюльки. А ныне сиди, сиди, все одна; да и того удовольствия не имею, когда чхну, чтоб кто говорил: здравствуй. А
как муж будет свой, то
какой бы насморк ни был, все слышать буду: здравствуй, мой свет, здравствуй, моя душенька…
Находясь почти в отчаянии, я думал, что нигде не
можно мне
лучше искать помощи,
как у тамошнего начальника.
На другое же ни на что он не годен, и от него
можно ожидать ровно столько же пакостей, сколько и
хороших поступков: все будет зависеть от того, в
какие руки он попадется.
Сколько могу, стараюсь оправдать
хорошее их мнение на счет мой собственно. Мне кажется, что, заботясь быть
как можно ровнее в расположении духа, это единственный способ быть сносным для других и для себя, особенно в нашем здешнем положении…
Досадно, что не могу тебя послушать,
как Таня [Фонвизина] магически приказывает Юноше… Письмо твое меня застало; ноге несколько
лучше, но все хромаю, когда приходится испытать процесс хождения… кажется, в первой половине ноября
можно будет двинуться.
Это дело делать у нее сводилось к исполнению женских обязанностей дома для того, чтобы всем в доме было
как можно легче, отраднее и
лучше.
Но он высвободился из-под ее руки, втянув в себя голову,
как черепаха, и она без всякой обиды пошла танцевать с Нюрой. Кружились и еще три пары. В танцах все девицы старались держать талию
как можно прямее, а голову
как можно неподвижнее, с полным безучастием на лицах, что составляло одно из условий
хорошего тона заведения. Под шумок учитель подошел к Маньке Маленькой.
Некоторые стихотворения,
как, например: «Дитя, рассуждающее здраво», «Детские забавы», «Фиалка и Терновый куст», «Бабочка», «Счастье благодетельства», «Николашина похвала зимним утехам» (
лучше всех написанное),
можно назвать истинными сокровищами для маленьких детей.