Неточные совпадения
И, схватив за руку Дунечку так, что чуть не вывернул ей руки, он пригнул ее посмотреть на то, что «вот уж он и очнулся». И
мать и сестра смотрели на Разумихина
как на провидение, с умилением и благодарностью; они уже слышали от Настасьи, чем был для их
Роди, во все время болезни, этот «расторопный молодой человек»,
как назвала его, в тот же вечер, в интимном разговоре с Дуней, сама Пульхерия Александровна Раскольникова.
История арестантки Масловой была очень обыкновенная история. Маслова была дочь незамужней дворовой женщины, жившей при своей матери-скотнице в деревне у двух сестер-барышень помещиц. Незамужняя женщина эта
рожала каждый год, и,
как это обыкновенно делается по деревням, ребенка крестили, и потом
мать не кормила нежеланно появившегося, ненужного и мешавшего работе ребенка, и он скоро умирал от голода.
— Вот так Хина!.. Отлично устроила все, право. А помнишь, Nicolas,
как Ломтев в этих комнатах тогда обчистил вместе с Иваном Яковличем этих золотопромышленников?.. Ха-ха… В чем
мать родила пустили сердечных. Да-с…
— Слушай, я разбойника Митьку хотел сегодня было засадить, да и теперь еще не знаю,
как решу. Конечно, в теперешнее модное время принято отцов да
матерей за предрассудок считать, но ведь по законам-то, кажется, и в наше время не позволено стариков отцов за волосы таскать, да по
роже каблуками на полу бить, в их собственном доме, да похваляться прийти и совсем убить — все при свидетелях-с. Я бы, если бы захотел, скрючил его и мог бы за вчерашнее сейчас засадить.
Когда Верочке подошел шестнадцатый год,
мать стала кричать на нее так: «отмывай рожу-то, что она у тебя,
как у цыганки!
— Уйди, — приказала мне бабушка; я ушел в кухню, подавленный, залез на печь и долго слушал,
как за переборкой то — говорили все сразу, перебивая друг друга, то — молчали, словно вдруг уснув. Речь шла о ребенке, рожденном
матерью и отданном ею кому-то, но нельзя было понять, за что сердится дедушка: за то ли, что
мать родила, не спросясь его, или за то, что не привезла ему ребенка?
Поселились они с
матерью во флигеле, в саду, там и родился ты,
как раз в полдень — отец обедать идет, а ты ему встречу. То-то радовался он, то-то бесновался, а уж
мать — замаял просто, дурачок, будто и невесть
какое трудное дело ребенка
родить! Посадил меня на плечо себе и понес через весь двор к дедушке докладывать ему, что еще внук явился, — дедушко даже смеяться стал: «Экой, говорит, леший ты, Максим!»
— Бабушка-то обожглась-таки.
Как она принимать будет? Ишь,
как стенает тетка! Забыли про нее; она, слышь, еще в самом начале пожара корчиться стала — с испугу… Вот оно
как трудно человека
родить, а баб не уважают! Ты запомни: баб надо уважать,
матерей то есть…
Бывает, что приходят на каторгу старуха
мать и взрослая дочь; обе поступают в сожительницы к поселенцам, и обе начинают
рожать как бы вперегонку.
Живут? Но молодость свою
Припомните… дитя!
Здесь
мать — водицей снеговой,
Родив, омоет дочь,
Малютку грозной бури вой
Баюкает всю ночь,
А будит дикий зверь, рыча
Близ хижины лесной,
Да пурга, бешено стуча
В окно,
как домовой.
С глухих лесов, с пустынных рек
Сбирая дань свою,
Окреп туземный человек
С природою в бою,
А вы?..
—
Какой тебе выдел, полоумная башка?.. Выгоню на улицу в чем
мать родила, вот и выдел тебе. По миру пойдешь с ребятами…
Потом в переднюю впорхнуло семейство Лыкачевых — целый выводок хорошеньких, смешливых и картавых барышень во главе с
матерью — маленькой, живой женщиной, которая в сорок лет танцевала без устали и постоянно
рожала детей — «между второй и третьей кадрилью»,
как говорил про нее полковой остряк Арчаковский.
Аграфена Кондратьевна. Каково детище-то ненаглядное! Прошу подумать,
как она мать-то честит! Ах ты болтушка бестолковая! Да разве можно такими речами поносить родителей? Да неужто я затем тебя на свет
родила, учила да берегла пуще соломинки?
— И зачем она меня
родила? И что она тогда думала?
Какая теперь моя жизнь! Она мне не
мать, а только родительница. Потому
как настоящая
мать заботится о своем детище, а моя только
родила меня и отдала на казенное воспитание с самых малых лет.
Какою бездной талантливости должны были обладать эти люди! ведь они являлись на арену деятельности не только без всяких приготовлений, но просто в чем
мать на свет
родила, однако и за всем тем все-таки умели нечто понимать, нечто сказать, рассуждать, выслушивать, говорить.
— Да другого-то делать нечего, — продолжал Лесута, — в Москву теперь не проедешь. Вокруг ее идет такая каша, что упаси господи! и Трубецкой, и Пожарский, и Заруцкий, и проклятые шиши, — и, словом, весь русский сброд, ни дать ни взять,
как саранча, загатил все дороги около Москвы. Я слышал, что и Гонсевский перебрался в стан к гетману Хоткевичу, а в Москве остался старшим пан Струся. О-ох, Юрий Дмитрич! плохие времена, отец мой! Того и гляди, придется пенять отцу и
матери, зачем на свет
родили!
— Люди, — продолжала она,
как дитя, ибо каждая
Мать — сто раз дитя в душе своей, — люди — это всегда дети своих
матерей, — сказала она, — ведь у каждого есть
Мать, каждый чей-то сын, даже и тебя, старик, ты знаешь это, —
родила женщина, ты можешь отказаться от бога, но от этого не откажешься и ты, старик!
Гражданка и
мать, она думала о сыне и родине: во главе людей, разрушавших город, стоял ее сын, веселый и безжалостный красавец; еще недавно она смотрела на него с гордостью,
как на драгоценный свой подарок родине,
как на добрую силу, рожденную ею в помощь людям города — гнезда, где она родилась сама,
родила и выкормила его.
Поклонимся Той, которая, неутомимо
родит нам великих! Аристотель сын Ее, и Фирдуси, и сладкий,
как мед, Саади, и Омар Хайям, подобный вину, смешанному с ядом, Искандер [Искандер — арабизированное имя Александра Македонского.] и слепой Гомер — это всё Ее дети, все они пили Ее молоко, и каждого Она ввела в мир за руку, когда они были ростом не выше тюльпана, — вся гордость мира — от
Матерей!
Кто бы он ни был — всё равно! Он —
как дитя, оторванное от груди
матери, вино чужбины горько ему и не радует сердца, но отравляет его тоскою, делает рыхлым,
как губка, и, точно губка воду, это сердце, вырванное из груди родины, — жадно поглощает всякое зло,
родит темные чувства.
— Да так-то плоха, что и сказать нельзя. Объездом лучше; а все,
как станете подъезжать к селу, так — не
роди мать на свете!.. грязь по ступицу. Вот я поеду подле вас да укажу, где надо своротить с дороги.
— Нет, погоди, что я на базаре-то слыхал! Будто раскапывали это кладбище, что под горой, так что ж ты думаешь? — все покойники окарач стоят, на четвереньках,
как медведи. И
какие барины, так те в мундирах, а
какие мужики и мещане, так те совсем голые, в чем
мать родила, так голой задницей в небо и уставились. Ей-Богу, правда, провалиться мне на этом месте. Смехота!
— Да; так вы представьте себе, Роман Прокофьич, девять месяцев кряду, каждую ночь, каждую ночь мне все снилось, что меня какой-то маленький ребенок грудью кормит. И что же бы вы думали?
родила я Идочку,
как раз вот, решительно
как две капли воды то самое дитя, что меня кормило… Боже мой! Боже мой! вы не знаете,
как я сокрушаюсь о моем счастье! Я такая счастливая, такая счастливая
мать, такие у меня добрые дети, что я боюсь, боюсь… не могу я быть спокойна. Ах, не могу быть спокойна!
— Ты что же это,
мать, лучшего места не нашла
рожать,
как на мосту? Почему же на лошади не приехала?
— Ребёночка хочу…
Как беременна-то буду, выгонят меня! Нужно мне младенца; если первый помер — другого хочу
родить, и уж не позволю отнять его, ограбить душу мою! Милости и помощи прошу я, добрый человек, помоги силой твоей, вороти мне отнятое у меня… Поверь, Христа ради, —
мать я, а не блудница, не греха хочу, а сына; не забавы — рождения!
Федор Иваныч (кивает головой). А ласковая девочка, хорошая. А ведь сколько их таких пропадает, подумаешь! Только ведь промахнись раз один — пошла по рукам… Потом в грязи ее уж не сыщешь. Не хуже,
как Наталья сердечная… А тоже была хорошая, тоже
мать родила, лелеяла, выращивала… (Берет газету.) Ну-ка, что Фердинанд наш,
как изворачивается?..
— И вижу это я сквозь щелку, — стоит барышня перед зеркалом в чем
мать родила, — вся
как есть совсем выпялимшись.
Платонов (хватает себя за голову). Не один я таков, все таковы! Все! Где же люди, боже мой? Я-то каков! Не ходи к ней! Она не твоя! Это чужое добро! Испортишь ее жизнь, исковеркаешь навсегда! Уйти отсюда! Нет! Буду у ней, буду здесь жить, буду пьянствовать, язычничать… Развратные, глупые, пьяные… Вечно пьяные! Глупая
мать родила от пьяного отца! Отец…
мать! Отец… О, чтоб у вас там кости так переворочились,
как вы спьяна и сдуру переворочили мою бедную жизнь!
Все истинное христианство есть
Матерь Христа,
рождает в себе Христа, а Иоанны,
как служители Христа, суть ее нянька, которая принимает к себе
Матерь Христа,
как сделал это Иоанн» (Böhme's Werke, IV, 393, § 55, 57–58).
— Прелюбопытно! Я представлялся королевской чете три года тому назад, когда был здесь на «Голубчике»… Король в шитом мундире, черномазая и очень недурненькая королева в модном платье, министры, — одним словом, все
как следует; вот увидите… А подумаешь, давно ли эти короли ходили, в чем
мать родила! — засмеялся Андрей Николаевич.
Мать,
как и земля,
рождает, а не творит.
Докатил до опушки, одежу с себя долой. Сел под куст в чем
мать родила, смазал себя по всем швам картофельным крахмалом, да в пакле и вывалялся. Чисто
как леший стал — свой ротный командир не признает. Бороду себе из мха венчиком приспособил, личность пеплом затер. Одни глаза солдатские, да и те зеленью отливают, потому на голову, заместо фуражки, цельный куст вереску нахлобучил.
Дарья Николаевна
родила своему мужу второго сына, названного при святой молитве Николаем, и встреченного с тем же, если не с большим, равнодушием,
как и первенец, и отцом, и
матерью.
На той части осуществления искупления, вследствие которой после Христа земля для верующих уже стала
рождать везде без труда, болезни прекратились и чада стали родиться у
матерей без страданий, — учение это не очень останавливается, потому что тем, которым тяжело работать и больно страдать,
как бы они ни верили, трудно внушить, что не трудно работать и не больно страдать. Но та часть учения, по которой смерти и греха уже нет, утверждается с особенной силой.