Найденная

Юлия Михалева, 2022

Однажды ночью на порог помещичьей усадьбы подкинули невообразимое нечто. Отныне никогда не будет прежней жизнь в имении – и хозяева, и слуги, и жители деревни теперь забудут о покое. Однако есть те, кого находка коснется сильнее всех остальных: владелец поместья Орлов, его английская экономка Брайс и юная знахарка Алена. Хотят они того или нет, но каждому из них по отдельности придется выяснить, что на самом деле подбросили к барскому дому, и при этом постараться скрыть собственные скелеты в шкафу. Поиск разгадок особенно непрост в местности, насквозь пропитанной суевериями – кое-кому в погоне за истиной придется проститься и с собственным телом. На время или навсегда – лишь один из многих вопросов, ответы на которые предстоит найти.

Глава 5. Без креста

Англичанка взяла и убежала. Повернулась — и только и видел Орлов в двери черный силуэт. Не в силах она после пережитого поверить в чудесное спасение малышки.

— Потита. А что, неплохо звучит, — шептал, укачивая ребенка, Орлов.

Похоже, ей нравилось: смеялась и агукала. Хотя она почти всегда улыбалась, солнечная девочка.

— А потом и мамка твоя найдется, да? — Орлов ткнул носом бархатистый, сладко пахнущий лоб. — И ты пойдешь домой.

От этих слов где-то внутри кольнуло. За три неполных дня он, похоже, успел привязаться к ребенку.

Возраст малышки Орлов определить бы не взялся. Но Фрося с Марусей по пухлости щек и тому, как девочка держит голову и пытается хватать ручками, решили, что месяца три с половиной.

И при том крестика на младенце не было. Орлов еще в первый день обратил внимание, и после кухарку с Тарасом спрашивал: куда пропал?

— Нет, батюшка! Как мать родила в траве лежала и без креста, — отвечали те.

Но все равно он велел и двор, и кухню проверить. И сам в траве посмотрел: вдруг веревка случайно оборвалась, и он там лежит. Но крест не нашли.

Выходит, младенца до сих пор не крестили. Иначе что ж за мать могла снять крестик перед тем, как оставить ребенка у чужого порога? И даже если вдруг допустить, что есть из корысти и на такое способные, то причины на то все равно не было: при крещении отец Алексий надевал деревенским простой латунный крест. Он ценность только для души представлял, а никак не для кошелька.

Так что малютка для Христа еще не рождалась. Может, потому и спросила Ольга: почему едва не загубленная душа — христианская?

И, как подозревал Орлов, в этом крылась и причина, по которой кормить малышку деревенские бабы не хотели. Очередное зерно в почву, богато удобренную слухами и суевериями. А Щукин — уж Орлов его знал — тушить огонь не спешил, и хорошо, если еще сам не подливал в него масла. И уж наверняка с небольшим рвением искал управляющий и мать малышки.

— Как видно, самому мне придется поисками заняться, — сказал Орлов девочке. — Схожу в деревню, а заодно и о крещении твоем договорюсь.

Оставив ребенка на попечении Маруси, Орлов вышел на крыльцо. Увядающее октябрьское солнце ласкало нежно, свежил послеобеденный воздух — еще теплый, он пах по-осеннему. Орлов решил, что пройдется до деревни пешком.

Мощеная дорожка, опоясывающая усадьбу, направо вела к садам, превращаясь в грунтовую, а затем выводила на дорогу в город. Налево она шла, огибая два дуба-великана, к деревне — туда менее четверти часа ходьбы.

В верхушках деревьев сварливо трещали птицы. В высокой траве колыхнулось, на миг показались уши — промелькнул заяц. Орлов шел небыстро и останавливался временами, вдыхая глубже. Думал. Детство, юность, зрелые годы — сколько же раз он бегал, ходил, ездил по этой дороге? С отцом и один, с деревенским дружком Гришкой и городским Евгением, с Ольгой, с Щукиным — всех лиц не перечесть. И с ней, конечно.

Но для тех воспоминаний не время. Гнать их! Лучше о малышке подумать. А любопытно, какая малютка родилась бы у них с Ольгой, если бы Господь был более милосерден. Но он не таков: вместо того, чтобы дать Орлову младенца, грозит отнять и жену.

Болезнь так меняла ее, что временами она делалась незнакомкой. А ведь казалось, что все позади, что худшее произошло на крыше городского особняка. Ольга яростно отбивалась, прося не мешать: ее ждут, она должна поспешить. Порезы от тонких ногтей на руках, шее, плечах Орлово давно зажили, но шрамы от них остались на теле, равно как и в душе.

Перед тем, как это случилось, она почти перестала спать. Жаловалась — мешают голоса под кроватью. Перепугала каменщика, пришедшего перекладывать печь: встала за его спиной, читая стихи.

Но после, еще до отъезда в Орловское, вдруг все прошло. Она проснулась, и светлый взгляд был осмысленным. Орлов на радостях так ни о чем и не спрашивал и твердо решил о случае позабыть.

Но не вышло. И если в городе были доктора, то здесь, в глуши, никогда нельзя предсказать, что почудится Ольге снова и чем все закончится. Однако Орлов продолжал отрицать болезнь жены. Стоило темным временам отступить, как он убеждал себя, что недуг не настолько серьезен, соглашался с Ольгой, что причин возвращаться нет, что в имении им живется привольнее и дышится легче, и что все он преувеличил. И настолько преуспел в самообмане, что даже покидал Ольгу, оставлял одну — о, как безответственно! Как глупо и преступно!..

И теперь все повторяется снова. Ночные блуждания по дому — в белой сорочке со свечой в руке Ольга делалась похожей на призрак. Странные, неуместные, чудовищные слова. Иногда она опять его не узнавала: как отшатнулась, когда Орлов хотел ее поцеловать! И все же — да, неправильно, и не исключено, что даже губительно — в глубине души он продолжал верить, что ей станет лучше. Без городских докторов, и, главное, без расставания.

Вот и деревня виднеется, позолоченная октябрем. А дорога троится. Теперь, если свернуть налево, встретишь поля, направо она упрется в деревянную деревенскую церковь, за которой раскинулось кладбище. Если же продолжать идти прямо, дорога, разрезав деревню напополам, создаст улицу и выведет к реке.

Пожалуй, телесная пища малышке сейчас требуется сильнее духовной. Молока, даже с сахаром, мало. Так что, миновав бредущее коровье стадо, Орлов двинулся прямо. И почти сразу услышал крики и увидел толчею у деревенского амбара.

— Худой знак! Ой, худой! — выкрикнул кто-то.

А когда деревенские видели добрые знаки? Однако Орлов решил выяснить, что так взбудоражило крестьян на сей раз.

У входа в амбар стоял Щукин, широко расставив ноги и скрестив руки на груди.

— Все, расходимся! Нечего тут смотреть, — увещевал он.

В паре шагов, сидя на земле, плакал простоволосый мужик.

Заинтересованная происходящим толпа не обратила внимания на барина. Протолкнувшись через нее, Орлов вышел к амбару.

— Что случилось, Григорий?

Щукин явно не ожидал его здесь увидеть.

— Да все жена плотника, — он указал носком сапога на плачущего. — Вздернулась прямо в амбаре. Люди ваши чинить его наконец пришли — и нашли ее.

— Худой знак! Конец урожаю! — выкрикнули из толпы.

— Точно худой будет, если амбар не почините, — отвечал Щукин.

— И младенца с собой забрала, — всхлипнул мужик на земле.

— Так у тебя еще двое, и с ними-то одному нелегко будет, — сказала с жалостью полная молодая баба.

— Дам тебе четвертную, — вмешался Орлов. — И жену проводишь, и детей накормишь.

Мужик поднял голову, посмотрел на Орлова.

— Спасибо, барин.

— А еще, люди, нужна в усадьбу кормилица для младенца. Пятак плачу в неделю.

— Пять копеек, — уточнил Щукин.

Орлов поморщился непрошенному уточнению.

— Пять рублей.

Бабы с недоверием переглядывались. За такой пустяк?

— Ну а что, а возьмусь, — вызвалась жалостливая.

— Как зовут? — спросил Щукин.

— Анфиса.

— Славно. Вот Григорий Ильич тебя в усадьбу и доставит, — заключил довольный быстрому решению первого из своих вопросов Орлов.

От Щукина, желавшего сообщить о затруднениях с амбаром, он снова отмахнулся. Для того и нанят, в самом деле, чтобы подобное улаживать. А Орлову теперь надо отца Алексия навестить, а потом можно и обратно к малютке. Как она там?

В храме пахло деревом. Под иконами горели лампады, но людей — никого. Однако священник точно должен быть где-то поблизости.

— Отец Алексий?

Орлов позвал несколько раз, прежде чем послышались шаги, и неприметная дверь слева распахнулась. Священник — худой, суетливый, лицо капризное, губы яркие, словно выкрашены, пятном смотрят из темной бороды, взгляд влажных глаз ускользает от собеседника. Орлов знал, что он исключительно суеверен и слышал, что даже балуется гаданиями.

— Сергей Аркадьевич, — не слишком искренне улыбнулся отец Алексий.

— Младенца хочу крестить, — сразу перешел к делу Орлов.

Отец Алексий кивнул, перебирая рясу.

— Чей младенец?

Мог ли он не знать, что произошло в усадьбе, живя в деревне, где всего двести сорок душ?

Нет, Орлов не хочет и не станет снова обсуждать эту историю — и помешательство Ольги. Чувствуя растущее возмущение, он вдруг ответил:

Чувствуя растущее возмущение, Орлов вдруг ответил:

— Мой.

Одно это слово влекло за собой последствия, размах которых сходу не оценить. Тонкие растрепанные брови отца Алексия поднялись.

— Поздравляю с долгожданной милостью Божией. И Ольге Михайловне сердечные поздравления. Когда свершилось?

Если девочке чуть больше трех месяцев, стало быть, в конце июня.

— 24 июня, — наобум назвал дату Орлов.

— Вот как? На Ивана Купалу, значит, — кивнул отец Алексий. — Однако немало времени прошло, а малютка ваш не крещен.

— Так давайте день для того и назначим.

Священник снова открыл левую дверь и жестом пригласил войти. Орлов хорошо помнил эту пахнущую мелом, воском и ладаном боковую каморку, где на столе десятилетиями лежала метрическая приходская книга. Не в первый раз доводилось видеть ее — и все предыдущие были скорбны.

Отец Алексий обмакнул перо в чернильницу и, стоя, принялся выводить красивыми вензелями дату и имена — Орлова, а затем Ольги. Спросил пол младенца.

— Девочка.

— В Ивана Купалу, как помню, именины Марии. Либо же вы с супругой иное имя ей выбрали?

— Да. Ее зовут Потита.

Отец Алексий поджал яркие губы.

— Потит — есть такое имя. А Потиты среди святых жен не встречалось. Невозможно под таким именем во крещение. Надо бы по святцам подобрать.

Орлов согласился. Посмотрели святцы, остановились на Аполлинарии. Крестить решили в среду, через два дня.

Пожертвовав еще одну четвертную — теперь храму, и на сей раз отец Алексий улыбнулся куда душевнее — Орлов простился и вышел.

Издалека, от амбара, ветер по-прежнему доносил гомон — взбудораженные люди так и не стихли. Зато по другую сторону церкви — полная тишина: там кладбище, и за ним деревня кончалась. За околицей — густой лес. Но нахоженная тропа вела дальше — туда, где жили знахарки. Но к ним Орлов не пойдет. Еще не одна встреча с ними к доброму не приводила.