Неточные совпадения
Вронский был
в эту зиму произведен
в полковники, вышел из полка и
жил один. Позавтракав, он тотчас же лег на диван, и
в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им
в последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся
в темноте, дрожа от
страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
С той минуты, хотя и не отдавая себе
в том отчета и продолжая
жить по-прежнему, Левин не переставал чувствовать этот
страх за свое незнание.
Но вернее, что этот
страх живет в самой Лидии.
— Меня к
страху приучил хозяин, я у трубочиста
жил, как я — сирота. Бывало, заорет: «Лезь, сволочь, сукиного сына!»
В каменную стену полезешь, не то что куда-нибудь. Он и печник был. Ему смешно было, что я боюсь.
Почти неделю он
прожил в настроении приподнятом, злорадно забавляясь
страхами жены.
— Знаешь, Климчик, у меня — успех! Успех и успех! — с удивлением и как будто даже со
страхом повторила она. — И все — Алина, дай ей бог счастья, она ставит меня на ноги! Многому она и Лютов научили меня. «Ну, говорит, довольно, Дунька, поезжай
в провинцию за хорошими рецензиями». Сама она — не талантливая, но — все понимает, все до последней тютельки, — как одеться и раздеться. Любит талант, за талантливость и с Лютовым
живет.
«Короче, потому что быстро хожу», — сообразил он. Думалось о том, что
в городе
живет свыше миллиона людей, из них — шестьсот тысяч мужчин, расположено несколько полков солдат, а рабочих, кажется, менее ста тысяч, вооружено из них, говорят, не больше пятисот. И эти пять сотен держат весь город
в страхе. Горестно думалось о том, что Клим Самгин, человек, которому ничего не нужно, который никому не сделал зла, быстро идет по улице и знает, что его могут убить.
В любую минуту. Безнаказанно…
Однако он видел:
страх недолго
живет в людях, убежденных, что они могут изменить действительность, приручить ее.
«Он делает не то, что все, а против всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под всею путаницей твоих размышлений скрыто
живет страх пред жизнью, детский
страх темноты, которую ты не можешь, не
в силах осветить. Да и мысли твои — не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
Хочется ему и
в овраг сбегать: он всего саженях
в пятидесяти от сада; ребенок уж прибегал к краю, зажмурил глаза, хотел заглянуть, как
в кратер вулкана… но вдруг перед ним восстали все толки и предания об этом овраге: его объял ужас, и он, ни
жив ни мертв, мчится назад и, дрожа от
страха, бросился к няньке и разбудил старуху.
Вся Малиновка, слобода и дом Райских, и город были поражены ужасом.
В народе, как всегда
в таких случаях, возникли слухи, что самоубийца, весь
в белом, блуждает по лесу, взбирается иногда на обрыв, смотрит на
жилые места и исчезает. От суеверного
страха ту часть сада, которая шла с обрыва по горе и отделялась плетнем от ельника и кустов шиповника, забросили.
Но пока она будет держаться нынешней своей системы, увертываясь от влияния иностранцев, уступая им кое-что и держа своих по-прежнему
в страхе, не позволяя им брать без позволения даже пустой бутылки, она еще будет
жить старыми своими началами, старой религией, простотой нравов, скромностью и умеренностью образа жизни.
Нелегальный
живет вечно
в тревоге и материальных лишениях и
страхе и за себя, и за других, и за дело, и наконец его берут, и всё кончено, вся ответственность снята: сиди и отдыхай.
Снегурочка, обманщица,
живи,
Люби меня! Не призраком лежала
Снегурочка
в объятиях горячих:
Тепла была; и чуял я у сердца,
Как сердце
в ней дрожало человечье.
Любовь и
страх в ее душе боролись.
От света дня бежать она молила.
Не слушал я мольбы — и предо мною
Как вешний снег растаяла она.
Снегурочка, обманщица не ты:
Обманут я богами; это шутка
Жестокая судьбы. Но если боги
Обманщики — не стоит
жить на свете!
Но Иван Федорович стоял, как будто громом оглушенный. Правда, Марья Григорьевна очень недурная барышня; но жениться!.. это казалось ему так странно, так чудно, что он никак не мог подумать без
страха.
Жить с женою!.. непонятно! Он не один будет
в своей комнате, но их должно быть везде двое!.. Пот проступал у него на лице, по мере того чем более углублялся он
в размышление.
Но все стихло. Лодка поворотила и стала огибать выдавшийся берег. Вдруг гребцы опустили весла и недвижно уставили очи. Остановился и пан Данило:
страх и холод прорезался
в козацкие
жилы.
Вскоре он уехал на время
в деревню, где у него был
жив старик отец, а когда вернулся, то за ним приехал целый воз разных деревенских продуктов, и на возу сидел мальчик лет десяти — одиннадцати,
в коротенькой курточке, с смуглым лицом и круглыми глазами, со
страхом глядевшими на незнакомую обстановку…
Пока он еще чувствует истощение от минувшей гульбы да пока
жив в его памяти
страх недавнего происшествия, до тех пор и он поостережется…
Какая, например, мать, нежно любящая свое дитя, не испугается и не заболеет от
страха, если ее сын или дочь чуть-чуть выйдут из рельсов: «Нет, уж лучше пусть будет счастлив и
проживет в довольстве и без оригинальности», — думает каждая мать, закачивая свое дитя.
Старик Лаврецкий долго не мог простить сыну его свадьбу; если б, пропустя полгода, Иван Петрович явился к нему с повинной головой и бросился ему
в ноги, он бы, пожалуй, помиловал его, выбранив его сперва хорошенько и постучав по нем для
страха клюкою; но Иван Петрович
жил за границей и, по-видимому,
в ус себе не дул.
— Святыми бывают после смерти, когда чудеса явятся, а живых подвижников видывала… Удостоилась видеть схимника Паисия, который спасался на горе Нудихе. Я тогда
в скитах
жила… Ну,
в лесу его и встретила: прошел от меня этак будет как через улицу. Борода уж не седая, а совсем желтая, глаза опущены, — идет и молитву творит. Потом уж он
в затвор сел и не показывался никому до самой смерти… Как я его увидела, так со
страху чуть не умерла.
Эти мысли казались ей чужими, точно их кто-то извне насильно втыкал
в нее. Они ее жгли, ожоги их больно кололи мозг, хлестали по сердцу, как огненные нити. И, возбуждая боль, обижали женщину, отгоняя ее прочь от самой себя, от Павла и всего, что уже срослось с ее сердцем. Она чувствовала, что ее настойчиво сжимает враждебная сила, давит ей на плечи и грудь, унижает ее, погружая
в мертвый
страх; на висках у нее сильно забились
жилы, и корням волос стало тепло.
— Не сердись! Как мне не бояться! Всю жизнь
в страхе жила, — вся душа обросла
страхом!
Стоя среди комнаты полуодетая, она на минуту задумалась. Ей показалось, что нет ее, той, которая
жила тревогами и
страхом за сына, мыслями об охране его тела, нет ее теперь — такой, она отделилась, отошла далеко куда-то, а может быть, совсем сгорела на огне волнения, и это облегчило, очистило душу, обновило сердце новой силой. Она прислушивалась к себе, желая заглянуть
в свое сердце и боясь снова разбудить там что-либо старое, тревожное.
— Но ты не знал и только немногие знали, что небольшая часть их все же уцелела и осталась
жить там, за Стенами. Голые — они ушли
в леса. Они учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью, но зато под шерстью сберегли горячую, красную кровь. С вами хуже: вы обросли цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать голыми
в леса. Пусть научатся дрожать от
страха, от радости, от бешеного гнева, от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, — мы хотим…
Но последнее дело с купоном и, главное, его фальшивая присяга, от которой, несмотря на его
страх, ничего худого не вышло, а, напротив, вышло еще 10 рублей, он совсем уверился, что нет никаких законов, и надо
жить в свое удовольствие.
Словом сказать, Ольга поняла, что
в России благие начинания, во-первых,
живут под
страхом и, во-вторых, еле дышат, благодаря благонамеренному вымогательству, без которого никто бы и не подумал явиться
в качестве жертвователя. Сама Надежда Федоровна откровенно созналась
в этом.
— Свиньи — и те лучше, не-чем эти французы,
живут! Ишь ведь! Королей не имеют, властей не признают,
страху не знают…
в бога-то веруют ли?
Он был камнем легко ранен
в голову. Самое первое впечатление его было как будто сожаление: он так было хорошо и спокойно приготовился к переходу туда, что на него неприятно подействовало возвращение к действительности, с бомбами, траншеями, солдатами и кровью; второе впечатление его была бессознательная радость, что он
жив, и третье —
страх и желание уйти поскорее с бастьона. Барабанщик платком завязал голову своему командиру и, взяв его под руку, повел к перевязочному пункту.
«Любить — значит не принадлежать себе, перестать
жить для себя, перейти
в существование другого, сосредоточить на одном предмете все человеческие чувства — надежду,
страх, горесть, наслаждение; любить — значит
жить в бесконечном…»
— Обыкновенно что: что ты также ее любишь без ума; что ты давно искал нежного сердца; что тебе
страх как нравятся искренние излияния и без любви ты тоже не можешь
жить; сказал, что напрасно она беспокоится: ты воротишься; советовал не очень стеснять тебя, позволить иногда и пошалить… а то, говорю, вы наскучите друг другу… ну, обыкновенно, что говорится
в таких случаях.
Помните, что Александровское военное училище есть первейшее изо всех российских училищ и
в нем дисциплина
живет не за
страх, а за совесть и за добровольное взаимное доверие.
Сусанна Николаевна, услышав это, одновременно обрадовалась и обмерла от
страха, и когда потом возник вопрос о времени отправления Лябьевых
в назначенное им место жительства, то она, с своей стороны, подала голос за скорейший отъезд их, потому что там они будут
жить все-таки на свежем воздухе, а не
в тюрьме.
— Не взыщи, батюшка, — сказал мельник, вылезая, — виноват, родимый, туг на ухо, иного сразу не пойму! Да к тому ж, нечего греха таить, как стали вы, родимые, долбить
в дверь да
в стену, я испужался, подумал, оборони боже, уж не станичники ли! Ведь тут, кормильцы, их самые засеки и притоны.
Живешь в лесу со
страхом, все думаешь: что коли, не дай бог, навернутся!
Меня тронуло и смутило ее испуганное восклицание; я понял, что она испугалась за меня:
страх и удивление так ясно выразились на ее умном лице. Наскоро я объяснил ей, что не
живу в этой улице, а только иногда прихожу посмотреть.
Зачем я рассказываю эти мерзости? А чтобы вы знали, милостивые государи, — это ведь не прошло! Вам нравятся
страхи выдуманные, нравятся ужасы, красиво рассказанные, фантастически страшное приятно волнует вас. А я вот знаю действительно страшное, буднично ужасное, и за мною не отрицаемое право неприятно волновать вас рассказами о нем, дабы вы вспомнили, как
живете и
в чем
живете.
«Если вы довольны старым миром, — старайтесь его сохранить, он очень хил и надолго его не станет; но если вам невыносимо
жить в вечном раздоре убеждений с жизнью, думать одно и делать другое, выходите из-под выбеленных средневековых сводов на свой
страх.
В страхе этом есть что-то болезненное, зависящее преимущественно от тех ложных условий,
в которых многие из нас
живут и выросли.
Человек с чуткой совестью не может не страдать, если он
живет этой жизнью. Одно средство для него избавиться от этого страдания —
в том, чтобы заглушить свою совесть, но если и удается таким людям заглушить совесть, они не могут заглушить
страх.
На его жёлтом лице не отражалось ни радости, ни любопытства, ни
страха, ничего — чем
жили люди
в эти дни; глаза смотрели скучно и рассеянно, руки касались вещей осторожно, брезгливо; все при нём как будто вдруг уставали, и невольно грустно думалось, глядя на него, что, пока есть такой человек, при нём ничего хорошего не может быть.
Катя ее ненавидела и все говорила о том, как она убежит от тетки, как будет
жить на всей Божьей воле; с тайным уважением и
страхом внимала Елена этим неведомым, новым словам, пристально смотрела на Катю, и все
в ней тогда — ее черные быстрые, почти звериные глаза, ее загорелые руки, глухой голосок, даже ее изорванное платье — казалось Елене чем-то особенным, чуть не священным.
Страдания лишили ее чувств на несколько минут, и она как будто забылась; очнувшись, она встала и видит, что перед образом теплится свеча, которая была потушена ею накануне; страдалица вскрикнула от изумления и невольного
страха, но скоро, признав
в этом явлении чудо всемогущества божьего, она ободрилась, почувствовала неизвестные ей до тех пор спокойствие и силу и твердо решилась страдать, терпеть и
жить.
— Сделаю так, что вам страшно станет. Сидите вы, например, у себя
в комнате вечером, и вдруг на вас найдет ни с того ни с сего такой
страх, что вы задрожите и оглянуться назад не посмеете. Только для этого мне нужно знать, где вы
живете, и раньше видеть вашу комнату.
Ваш
страх напрасен!..
Арбенин
в свете
жил, — и слишком он умен,
Чтобы решиться на огласку;
И сделать, наконец, без цели и нужды,
В пустой комедии — кровавую развязку.
А рассердился он, — и
в этом нет беды:
Возьмут Лепажа пистолеты,
Отмерят тридцать два шага
И, право, эти эполеты
Я заслужил не бегством от врага.
Только трус, у которого больше
страха перед смертью, чем достоинства, может утешать себя тем, что тело его будет со временем
жить в траве,
в камне,
в жабе…
Когда же она узнала, что Гварначья
жив и его отнесли на стуле
в аптеку, чтобы перевязать страшные раны, ее охватил трепет, и, вращая безумными, полными
страха глазами, она сказала...
Но это-то именно и наполняет мое сердце каким-то загадочным
страхом. По мнению моему, с таким критериумом нельзя
жить, потому что он прямо бьет
в пустоту. А между тем люди
живут. Но не потому ли они
живут, что представляют собой особенную породу людей, фасонированных ad hoc [для этой именно цели (лат.)] самою историей, людей, у которых нет иных перспектив, кроме одной: что, может быть, их и не перешибет пополам, как они того всечасно ожидают…
Ободряюще светила строчка: «Вперед без
страха и сомненья на подвиг доблестный». Но
в суете актерской и веселой жизни проходило и забывалось. Я
жил данным моментом: театром
в Воронеже.
Люблю я
в глубоких могилах
Покойников
в иней рядить,
И кровь вымораживать
в жилах,
И мозг
в голове леденить.
На горе недоброму вору,
На
страх седоку и коню
Люблю я
в вечернюю пору
Затеять
в лесу трескотню.
Это случилось далеко,
в городе, неизвестном Евсею, но он знал, что
страх живёт везде, он чувствовал его всюду вокруг себя.