Неточные совпадения
— Ну вот вам и Долли, княжна, вы так хотели ее видеть, — сказала Анна, вместе с Дарьей Александровной
выходя на большую каменную террасу, на которой в тени, за пяльцами, вышивая кресло для
графа Алексея Кирилловича, сидела княжна Варвара. — Она говорит, что ничего не хочет до обеда, но вы велите подать завтракать, а я пойду сыщу Алексея и приведу их всех.
Отец мой, Андрей Петрович Гринев, в молодости своей служил при
графе Минихе [Миних Б. Х. (1683–1767) — военачальник и политический деятель, командовал русскими войсками в войне с Турцией в 1735–1739 годах.] и
вышел в отставку премьер-майором [Премьер-майор — старинный офицерский чин (приблизительно соответствует должности командира батальона).] в 17… году.
В самом деле ей нечего было ужасаться и стыдиться:
граф Милари был у ней раз шесть, всегда при других, пел, слушал ее игру, и разговор никогда не
выходил из пределов обыкновенной учтивости, едва заметного благоухания тонкой и покорной лести.
От него я добился только — сначала, что кузина твоя — a pousse la chose trop loin… qu’elle a fait un faux pas… а потом — что после визита княгини Олимпиады Измайловны, этой гонительницы женских пороков и поборницы добродетелей, тетки разом слегли, в окнах опустили шторы, Софья Николаевна сидит у себя запершись, и все обедают по своим комнатам, и даже не обедают, а только блюда приносятся и уносятся нетронутые, — что трогает их один Николай Васильевич, но ему запрещено
выходить из дома, чтоб как-нибудь не проболтался, что
граф Милари и носа не показывает в дом, а ездит старый доктор Петров, бросивший давно практику и в молодости лечивший обеих барышень (и бывший их любовником, по словам старой, забытой хроники — прибавлю в скобках).
[Офицер, если не ошибаюсь,
граф Самойлов,
вышел в отставку и спокойно жил в Москве.
— Жаль, что это прежде мы не знали, впрочем, если что можно сделать,
граф сделает, я ему передам наш разговор. Из Петербурга во всяком случае вас
вышлют.
— Ах, — сказал он, меняя тон, как будто встретил старого знакомого, — сделайте одолжение, не угодно ли сесть?
Граф через четверть часа
выйдет.
Граф, красный и взбешенный,
вышел от отца с угрозами и быстро сел в свою карету…
Про нее уведомлял Евгений Павлович в одном довольно нескладном письме из Парижа, что она, после короткой и необычайной привязанности к одному эмигранту, польскому
графу,
вышла вдруг за него замуж, против желания своих родителей, если и давших наконец согласие, то потому, что дело угрожало каким-то необыкновенным скандалом.
Бывает, что и так не
выходит — он титлу прибавит: господин, или
граф, или князь, или дух тьмы.
С своей стороны,
граф не заставил меня ждать и
вышел ко мне, одетый в легкую жакетку и в белый однобортный жилет с светлыми пуговицами, застегнутыми сверху донизу a la militaire.
— Готов доклад о
графе? — спросил он,
выходя.
И в этот день, когда
граф уже ушел, Александр старался улучить минуту, чтобы поговорить с Наденькой наедине. Чего он не делал? Взял книгу, которою она, бывало, вызывала его в сад от матери, показал ей и пошел к берегу, думая: вот сейчас прибежит. Ждал, ждал — нейдет. Он воротился в комнату. Она сама читала книгу и не взглянула на него. Он сел подле нее. Она не поднимала глаз, потом спросила бегло, мимоходом, занимается ли он литературой, не
вышло ли чего-нибудь нового? О прошлом ни слова.
Прошла осень, прошла зима, и наступила снова весна, а вместе с нею в описываемой мною губернии совершились важные события: губернатор был удален от должности, — впрочем, по прошению; сенаторская ревизия закончилась, и сенатор — если не в одном экипаже, то совершенно одновременно — уехал с m-me Клавской в Петербург, после чего прошел слух, что новым губернатором будет назначен Крапчик, которому будто бы обещал это сенатор, действительно бывший последнее время весьма благосклонен к Петру Григорьичу; но
вышло совершенно противное (Егор Егорыч недаром, видно, говорил, что
граф Эдлерс — старая остзейская лиса): губернатором, немедля же по возвращении сенатора в Петербург, был определен не Петр Григорьич, а дальний родственник
графа Эдлерса, барон Висбах, действительный статский советник и тоже камергер.
— Не знаю-с, что известно
графу, но я на днях уезжаю в Петербург и буду там говорить откровенно о положении нашей губернии и дворянства, — сказал сей последний в заключение и затем, гордо подняв голову,
вышел из залы.
Зачем все это и для чего?» — спрашивал он себя, пожимая плечами и тоже
выходя чрез коридор и кабинет в залу, где увидал окончательно возмутившую его сцену: хозяин униженно упрашивал
графа остаться на бале хоть несколько еще времени, но тот упорно отказывался и отвечал, что это невозможно, потому что у него дела, и рядом же с ним стояла мадам Клавская, тоже, как видно, уезжавшая и объяснявшая свой отъезд тем, что она очень устала и что ей не совсем здоровится.
Каково же было изумление и горе
графа, когда Мизинчиков, ровно чрез пять лет, несмотря ни на какие просьбы, ни на какие надбавки, решительно отказался от службы и
вышел в отставку!
У
графа одного
Наслушался — сейчас лишь
вышел,
Историй в свете тьма.
По глазам вижу, что ничего не понял. Одним словом, через двадцать минут придем. Первое — шампанское поставить в ледник и водку тож, а красное наоборот, в теплое место в кухню. Второе… Одним словом, дорогой мажордом желтой расы, поручаю тебе квартиру и ответственность возлагаю на тебя.
Граф! Алле ву зан [AIlez-vous en.-Пошли вон (фр.).]. Во-раки!.. (
Выходит с Обольяниновым.)
Граф? У-у, это карась. Впрочем, у него уж, наверное, ни черта не осталось. Судя по физиономии, контрреволюционер… (
Выходит из-за ширм, любуется штанами, которые на нем надеты.) Гуманные штанишки! В таких брюках сразу чувствуешь себя на платформе.
Вышло: «Артист
граф Дубина-Роза».
Ольга Федотовна один раз, вся краснея и застенчиво улыбаясь, открыла мне, что и она, видя, как княгиня многим предпочитает
графа Функендорфа, заподозрила, не вздумала бы она, матушка, за него замуж
выйти.
Княжна Анастасия была лет на восемь старше братьев и воспитывалась, по некоторым обстоятельствам, против воли матери, в институте. Это была старая история; другая касающаяся ее история заключалась в том, что княжна шестнадцати лет, опять не по желанию матери,
вышла замуж за лихой памяти старого
графа Функендорфа, который сделал немало зла семье Протозановых.
Гости переглянулись и один по одному тихо
вышли. Княгиня их не удерживала. Она осталась вдвоем с
графом, который тоже не совсем был доволен своим положением и не знал, что делать с разгневанной княгиней. Он, я думаю, был только очень рад, что женится не на ней, а на ее дочери.
— Княжна
выходит за
графа Функендорфа. Слышишь?
К тому же это полутаинственное посещение бабушкою мастерской Кипренского вместе с
графом, с которым она приезжала в одной карете, дало повод к толкам об их большом дружестве, из которого делались произвольные выводы, все сходившиеся к тому, что княгиня, вероятно, наскучила вдовством и того и гляди
выйдет за
графа замуж.
Костоправ
вышел, осмотрев ногу
графа, и,
выйдя в зал, чтобы велеть подать себе таз с взбитою мыльною пеной, объявил княгине, что у больного просто небольшой вывих и что он может ходить через неделю.
— А я и люблю, да не могу: тотчас голова закружится. Я
вышел немного проветриться. Да, кстати!
Граф сейчас поехал на передовую цепь; пойдем и мы туда.
Рассказ
графа Хвостикова, что будто бы она еще любит его, не
выходил у него из головы, и он все проводил параллель между нею и m-me Меровой.
—
Граф сказывал, что хорошо, и сначала велел было мне дожидаться у гостиницы, а опосля
вышли и сказали, чтоб я ехал домой.
— Как без уплаты? — спросил
граф, по-видимому совершенно счастливый тем, что ему и сто дают. — Это, знаешь, немного
выйдет щекотливо!
Бегушев,
выйдя от сестры, прямо отправился садиться в экипаж.
Граф Хвостиков последовал за ним и, видя, что Бегушев был в пальто, не удержался и спросил...
Лакей быстро побежал наверх к
графу, который, по решительному отсутствию денег, несколько дней не
выходил из дома, а все время употреблял на то, что читал скабрезные французские романы, отрытые им в библиотеке Бегушева. На приглашение хозяина он немедленно сошел к нему.
— Это такие, я тебе скажу, мошенники, — говорил он, ходя с азартом по комнате, в то время как Бегушев полулежал на диване и с любопытством слушал его, — такие, что… особенно Янсутский. (На последнего
граф очень злился за дочь.) Все знают, что он вместе обделывал разные штуки с Хмуриным, а
выходит чист, как новорожденный младенец… Следователь, надобно отдать ему честь, умел читать душу у всех нас; но Янсутский и тому отводил глаза: на все у него нашлось или расписочка от Хмурина, или приказ Хмурина!
«На поверку
выходит, что это я помог путям природы!» — мучительно подумал он, а потом, обратясь к Минодоре, сказал, чтобы она
вышла к доктору и попросила его еще раз завтра приехать;
графа Хвостикова и Аделаиду Ивановну он услал в свои комнаты. Старушка поплелась, ведомая под руку Минодорой.
— Вначале очень, а теперь нет. Отлично отлынивает; у него все дела вот как переплетены были с делами Хмурина!.. — говорил
граф и при этом пальцы одной руки вложил между пальцами другой. — Но по делу
выходит, что ничего, никакой связи не было.
Вечером Аделаида Ивановна, почувствовав себя после сна бодрой, приоделась и
вышла на мужскую половину, где застала брата, по обыкновению, в диванной, а вместе с ним и
графа Хвостикова, нарочно целый день не уходившего для нее из дому, чтобы еще более к ней приласкаться.
Но в это время один из лакеев что-то такое тихо сказал Бегушеву, а потом и
графу Хвостикову. Оба они с беспокойством встали с своих мест и
вышли в переднюю. Там их дожидался Прокофий.
Доступ к Домне Осиповне, особенно с тех пор, как она
вышла замуж, сделался еще труднее;
графа сначала опросил швейцар и дал знать звонком о прибывшем госте наверх, оттуда сошедший лакей тоже опросил
графа, который на все эти расспросы отвечал терпеливо: он привык дожидаться в передних!
У Бегушева в доме каждый праздник обыкновенно принимали священников с их славлением и щедро им платили; только он сам редко к ним
выходил, и место его заступали прежде Прокофий и Минодора, а теперь Аделаида Ивановна, а иногда и
граф Хвостиков.
Последнее замечание сопровождалось новым взглядом, направленным на
графа. Графине, очевидно, хотелось знать мнение мужа, чтобы потом не
вышло привычного заключения, что все в доме творится без его совета и ведома.
Выходя из детской, она встретилась с сестрой и
графом.
Совершенно несправедливо говорили, будто
граф тоскует от бездействия, от недостатка случая выказать свои способности. Случаи эти представлялись чуть ли еще не в то время, когда ему минуло девятнадцать лет и дядя-посланник открыл перед ним дипломатическую карьеру. В жизни
графа случаи блестящей карьеры искусно были расставлены, как версты по шоссейной дороге; — ничего только из этого не
вышло.
Детские комнаты в доме
графа Листомирова располагались на южную сторону и
выходили в сад. Чудное было помещение! Каждый раз, как солнце было на небе, лучи его с утра до заката проходили в окна; в нижней только части окна завешивались голубыми тафтяными занавесками для предохранения детского зрения от излишнего света. С тою же целью по всем комнатам разостлан был ковер также голубого цвета и стены оклеены были не слишком светлыми обоями.
— Очень вам благодарен, ваше сиятельство, за сделанную мне честь, — вежливо отвечал Мановский, — и прошу извинения, что первый не представился вам, но это единственно потому, что меня не было дома: я только что сейчас вернулся. Прошу пожаловать, — продолжал он, показывая
графу с почтением на дверь в гостиную. — Жена сейчас
выйдет: ей очень приятно будет встретить старого знакомого. Просите Анну Павловну, — прибавил он стоявшему у дверей лакею.
—
Граф,
выйдите вон! — сказала Анна Павловна с какой-то несвойственной твердостью. — Вы нарочно сюда пришли,
выйдите, иначе я закричу, вы обманываете меня, вы не получили письма.
— Потрудитесь, любезный, принести мне от правителя конфиденциальное письмо
графа Сапеги, запечатанное в пакете, — проговорил он кротчайшим голосом. Чиновник поклонился и
вышел.
Вдова, по отъезде его, сделалась гораздо веселее и любезнее и сама начала заговаривать с
графом, и вечером, когда уже солнце начало садиться и общество
вышло в сад гулять,
граф и Клеопатра Николаевна стали ходить вдвоем по одной из отдаленных аллей.
— Ну, прощай, смотри хорошенько, я побываю у тебя, — сказал
граф,
вышедши, и запер дверь.
Граф еще раз с удивлением посмотрел на молодого человека и
вышел в гостиную.