Зойкина квартира

…Вспыхивает спиртовка в квартире Зои. Херувим с полотенцем и подносом.

Зоя.

Минутку терпения, Павлик. Сейчас. (Делает укол в руку Обольянинову.)

Пауза.

Обольянинов.

Вот. (Оживает.) Вот. (Ожил.) Вот. Напоминают мне они… иную жизнь и берег дальний… Зачем же, Зойка, скрыли закат? Я так и не повидал его. Откройте шторы, откройте.

Зоя.

Да, да… (Открывает шторы.)

В окне густой майский вечер. Окна зажигаются одно за другим. Очень отдаленно музыка в «Аквариуме».

Обольянинов.

Как хорошо, гляньте… У вас очень интересный двор… И берег дальний… Какой дивный голос пел это…

Зоя.

Хорошо сделан раствор?

Обольянинов.

Изумительно. (Херувиму.) Ты честный китаец. Сколько тебе следует?

Херувим.

Семи рубли.

Зоя.

Прошлый раз у вас же покупали грамм — четыре рубля стоил, а сегодня уже семь. Разбойники.

Обольянинов.

Пусть, Зоя, пусть. Он достойный китаец. Он постарался.

Зоя.

Павлик, я заплачу, погодите.

Обольянинов.

Нет, нет, нет. С какой стати…

Зоя.

Ведь у вас, кажется, нет больше.

Обольянинов.

Нет… у меня есть еще… В этом… как его… в пиджаке, дома…

Зоя (Херувиму).

На.

Обольянинов.

Вот тебе еще рубль на чай.

Зоя.

Да не нужно, Павлик, он и так содрал сколько мог.

Херувим.

Сапасиби.

Обольянинов.

Черт возьми! Обратите внимание, как он улыбается. Совершенный херувим. Ты прямо талантливый китаец.

Херувим.

Таланти мал-мала… (Интимно Обольянинову.) Хоцесь, я тебе казды день пириносить буду? Ты Ган-Дза-Лини не говоли… Все имеим… Молфий, спирт… Хоцись, красиви рисовать буду? (Открывает грудь, показывает татуировку — драконы и змеи. Становится странен и страшен.)

Обольянинов.

Поразительно. Зойка, посмотрите.

Зоя.

Какой ужас! Ты сам это делал?

Херувим.

Сам. Санхаи делал.

Обольянинов.

Слушай, мой херувим: ты можешь к нам приходить каждый день? Я нездоров, мне нужно лечиться морфием… Ты будешь приготовлять раствор… Идет?

Херувим.

Идет. Бетни китайси любит холосий кварлтир.

Зоя.

Вы смотрите, Павлик, осторожнее. Может быть это какой-нибудь бродяга.

Обольянинов.

Что вы — нет. У него на лице написано, что он добродетельный человек из Китая. Ты не партийный, послушай, китаец?

Херувим.

Мы белье стилаем.

Зоя.

Белье стираешь? Приходи через час, я с тобой условлюсь. Будешь гладить для мастерской.

Херувим.

Ладано.

Обольянинов.

Знаете что, Зоя, ведь у вас есть мои костюмы. Я хочу ему брюки подарить.

Зоя.

Ну что за фантазии, Павлик. Хорош он будет и так.

Обольянинов.

Ну, хорошо. Я в другой раз тебе подарю. Приходи же вечером. Желаю тебе всего хорошего. Ты свободен, китаец.

Херувим.

Холоси кварлтир.

Зоя.

Манюшка! Проводи китайца.

Манюшка (в передней).

Ну, что? Сделал?

Херувим.

Сиделал. До савидани, Мануска. Я через час приходить буду. Я, Мануска, каздый день пириходи. Я Обольяну на слузбу поступил.

Манюшка.

На службу? На какую службу?

Херувим.

Ликалство. Мал-мала пириносить буду. Мене Обольян шибко шанго бируки дарить будет.

Манюшка.

Ишь ловкач.

Херувим.

Ти мене поцелуй, Мануска.

Манюшка.

Обойдется. Пожалте.

Херувим.

Я когда богатый буду, ты меня целовать будись. Мене Обольян бируки даст, я карасиви буду. (Выходит.)

Манюшка.

До чего ты оригинальный. (Уходит к себе.)

Обольянинов (в гостиной).

Напоминают мне они…

Зоя.

Павлик, а Павлик. Я достала бумагу. (Пауза.) Граф, следует даме что-нибудь ответить, не мне вас этому учить.

Обольянинов.

Напоминают… Простите, ради бога, я замечтался. Так вы говорите граф. Ах, Зоя, пожалуйста, не называйте меня графом с сегодняшнего дня.

Зоя.

Почему именно с сегодняшнего?

Обольянинов.

Сегодня ко мне в комнату является какой-то длинный бездельник в высоких сапогах, с сильным запахом спирта, и говорит: «Вы бывший граф»… Я говорю простите… Что это значит — «бывший граф»? Куда я делся, интересно знать? Вот же я стою перед вами.

Зоя.

Чем же это кончилось?

Обольянинов.

Он, вообразите, мне ответил: «Вас нужно поместить в музей революции». И при этом еще бросил окурок на ковер.

Зоя.

Ну, дальше?

Обольянинов.

А дальше я еду к вам в трамвае мимо Зоологического сада и вижу надпись: «Сегодня демонстрируется бывшая курица». Меня настолько это заинтересовало, что я вышел из трамвая и спрашиваю у сторожа: «Скажите, пожалуйста, а кто она теперь, при советской власти?» Он спрашивает: «Кто?» Я говорю: «Курица». Он отвечает: «Она таперича пятух». Оказывается, какой-то из этих бандитов, коммунистический профессор, сделал какую то мерзость с несчастной курицей, вследствие чего она превратилась в петуха. У меня все перевернулось в голове, клянусь вам. Еду дальше, и мне начинает мерещиться: бывший тигр, он теперь, вероятно, слон. Кошмар!

Зоя.

Ах, Павлик, вы неподражаемый человек!

Обольянинов.

Бывший Павлик.

Зоя.

Ну, бывший, дорогой мой, нежный Павлик, слушайте, переезжайте ко мне.

Обольянинов.

Нет, милая Зойка, благодарю. Я могу жить только на Остоженке, моя семья живет там с 1625 года… триста лет.

Зоя.

Придется, видно, Лизаньку или Мымру прописать, ах, как бы мне этого не хотелось! Ну, ладно. Ответьте, Павлик, на предприятие вы согласны? Имейте в виду, мы разорены.

Обольянинов.

Согласен. Напоминают мне они…

Зоя.

Сегодня дала взятку Аллилуе, и у меня осталось только триста рублей. На них мы откроем дело. Квартира — это все, что есть у нас, и я выжму из нее все. К Рождеству мы будем в Париже.

Обольянинов.

А если вас накроет эта… как ее…

Зоя.

Умно буду действовать — не накроет.

Обольянинов.

Хорошо, я не могу больше видеть бывших кур. Вон отсюда, какою угодно ценой.

Зоя.

О, я знаю, вы таете здесь как свеча. Я вас увезу в Ниццу и спасу.

Обольянинов.

Нет, Зоя, на ваш счет я ехать не хочу, а чем я могу быть полезен в этом деле, я не представляю.

Зоя.

Вы будете играть на рояле.

Обольянинов.

Помилуйте, мне станут давать на чай. А не могу же я драться на дуэли с каждым, кто предложит мне двугривенный.

Зоя.

Ах, Павлик, вас действительно нужно поместить в музей. А вы берите, берите. Пусть дают. Каждая копейка дорога.

Голос глухо и нежно где-то поет под рояль:

«Покинем, покинем край, где мы так страдали…»

Потом обрывается.

Зоя.

В Париж! К Рождеству мы будем иметь миллион франков, я вам ручаюсь.

Обольянинов.

Как же вы переведете деньги?

Зоя.

Гусь!

Обольянинов.

Ну, а визы? Ведь мне же откажут.

Зоя.

Гусь!

Обольянинов.

По-видимому, он всемогущий, этот бывший Гусь. Теперь он, вероятно, орел.

Зоя.

Ах, Павлик… (Смеется.)

Обольянинов.

У меня жажда. Нет ли у вас пива, Зоя?

Зоя.

Сейчас. Манюшка! Манюшка…

Манюшка.

Что, Зоя Денисовна?

Зоя.

Принеси, детка, пива побыстрей… Манюшка. Я в Мисильпроме возьму. Сколько?

Зоя.

Бутылки четыре.

Манюшка.

Счас. (Упорхнула и забыла закрыть дверь в передней.)

Обольянинов (таинственно).

Манюшка посвящена?

Зоя.

Конечно. Манюшка мой преданный друг. За меня она в огонь и воду… Молодец девчонка!

Обольянинов.

Кто же еще будет?

Зоя (таинственно).

Лизанька, Мымра, мадам Иванова… Пойдемте ко мне, Павлик.

Уходят. Зоя опускает портьеру, глухо слышны их голоса.

Голос тонкий и глупый поет под аккомпанемент разбитого фортепиано:

«Вечер был, сверкали звезды, На дворе мороз трещал… Шел по улице…»

Аметистов (появился в передней).

Малютка. Голос: «Боже, говорил малютка, Я озяб и есть хочу. Кто накормит, кто согреет, Боже добрый…» Сироту. (Ставит замызганный чемодан на пол и садится на него.) Аметистов в кепке, рваных штанах и френче с медальоном на груди. Фу, черт тебя возьми! Отхлопать с Курского вокзала четыре версты с чемоданом — это тоже номер, я вам доложу. Сейчас пива следовало бы выпить. Эх, судьба ты моя загадочная, затащила ты меня вновь в пятый этаж, что-то ты мне тут дашь? Москва-матушка. Пять лет я тебя не видал. (Заглядывает в кухню.) Эй, товарищ! Кто тут есть? Зоя Денисовна дома?

Глухо слышны голоса Обольянинова и Зои. Аметистов подслушивает.

Ого-го…

Обольянинов (за сценой, глухо).

Для этого я совершенно не гожусь. На такую должность нужен опытный прохвост.

Аметистов.

Вовремя попал!

Манюшка (с бутылками).

Батюшки! Двери-то я не заперла! Кто это? Вам что?

Аметистов.

Пардон-пардон. Не волнуйтесь, товарищ. Пиво? Чрезвычайно вовремя! С Курского вокзала мечтаю о пиве!

Манюшка.

Да кого вам?

Аметистов.

Мне Зою Денисовну. С кем имею удовольствие разговаривать?

Манюшка.

Я племянница Зои Денисовны.

Аметистов.

Очень приятно. Очень. Я и не знал, что у Зойки такая хорошенькая племянница. Позвольте представиться: кузен Зои Денисовны. (Целует Манюшке руку.)

Манюшка.

Что вы. Что вы. Зоя Денисовна!

Входит в гостиную, Аметистов за нею с чемоданом. Выходят Зоя и Обольянинов.

Аметистов.

Пардон-пардон! Лучшего администратора на эту должность вам не найти. Вам просто свезло, господа. Дорогая кузиночка, же ву салю [je vous salue! – я вас приветствую! (фр.)]! Прошу извинения, что перебил столь приятную беседу.

Зоя окаменела.

Аметистов.

Познакомьте же меня, кузиночка, с гражданином.

Зоя.

Ты… вы… Павел Федорович, позвольте вас познакомить. Мой кузен Аметист…

Аметистов.

Пардон-пардон. (Оболъянинову.) Путинковский, беспартийный, бывший дворянин.

Обольянинов (поражен).

Очень рад…

Аметистов.

Кузиночка, позвольте мне попросить вас на два слова а парт [a parte – в сторону (фр.).], как говорится.

Зоя.

Павлик… извините, пожалуйста. Мне нужно перемолвиться двумя словами с Александром Тарасовичем…

Аметистов.

Пардон! Василием Ивановичем. Прошел ничтожный срок, и вы забыли даже мое имя! Мне это горько. Ай-яй-яй.

Зоя.

Павлик…

Обольянинов (поражен).

Пожалуйста, пожалуйста… (Уходит.)

Зоя.

Манюшка, налей Павлу Федоровичу пива.

Манюшка уходит.

Тебя же расстреляли в Баку, я читала!

Аметистов.

Пардон-пардон. Так что из этого? Если меня расстреляли в Баку, я, значит, уж и в Москву не могу приехать? Хорошенькое дело. Меня по ошибке расстреляли совершенно невинно.

Зоя.

У меня даже голова закружилась.

Аметистов.

От радости.

Зоя.

Нет, ты скажи… ничего не понимаю.

Аметистов.

Ну, натурально, под амнистию подлетел. Кстати об амнистии, что это у тебя за племянница?

Зоя.

Ах, какая там племянница. Это моя горничная Манюшка.

Аметистов.

Так-с. Понимаем. В целях сохранения жилплощади. (Зычно.) Манюшка! Манюшка появилась.

Аметистов.

Милая, приволоки-ка мне пивца. Умираю от жажды. Какая же ты племянница, шут тебя возьми!

Манюшка (расстроенно).

Я… сейчас… (Уходит.)

Аметистов.

А я ей руку поцеловал. Позор-позор!

Зоя.

Ты где же собираешься остановиться? Имей в виду, в Москве жилищный кризис.

Аметистов.

Я вижу. Натурально, у тебя.

Зоя.

А если я тебе скажу, что я не могу тебя принять?

Аметистов.

Ах, вот как! Хамишь, Зойка. Ну что ж, хами… хами… Гонишь двоюродного брата, пешком першего с Курского вокзала? Сироту? Гони, гони… Что ж, я человек маленький. Я уйду. И даже пива пить не стану. Только вы пожалеете об этом, дорогая кузиночка.

Зоя.

Ах, ты хочешь испугать. Не беспокойся, я не из пугливых.

Аметистов.

Зачем пугать? Я, Зоя Денисовна, человек порядочный. Джентльмен, как говорится. И будь я не я, если я не пойду и не донесу в Гепеу о том, что ты организуешь в своей уютной квартирке. Я, дорогая Зоя Денисовна, все слышал!

Зоя (стала бледна, глухо).

Как ты вошел без звонка?

Аметистов.

Дверь была открыта.

Зоя.

Судьба — это ты! Манюшка входит с пивом. Ах, Манюшка, Манюшка! Ты дверь не закрыла?

Манюшка (расстроенно).

Извините, Зоя Денисовна, забыла.

Зоя.

Ах, Манюшка, ах. Ну, ничего, ничего. Иди. Извинись перед Павлом Федоровичем…

Манюшка ушла.

Аметистов (пьет пиво).

Фу, хорошо! Прекрасное пиво в Москве! В провинции такая кислятина, в рот взять нельзя. Квартиру-то ты сохранила, я вижу. Молодец, Зойка.

Зоя.

Судьба. Видно, придется мне еще нести мой крест.

Аметистов.

Ты что ж, хочешь, чтобы я обиделся и ушел?

Зоя.

Нет, постой. Что ты хочешь прежде всего?

Аметистов.

Прежде всего — брюки.

Зоя.

Неужели у тебя брюк нет? А чемодан?

Аметистов.

В чемодане шесть колод карт и портреты вождей. Спасибо дорогим вождям, ежели бы не они, я бы прямо с голоду издох. Шутка сказать, в почтовом поезде от Баку до Москвы. Понимаешь, захватил в культотделе в Баку на память пятьдесят экземпляров вождей. Продавал их по двугривенному.

Зоя.

Ну, ты и тип!

Аметистов.

Чудное пиво. Товарищ, купите вождя! Один буржуй пять штук купил. Я, говорит, их родным раздарю. Они любят вождей.

Зоя.

Карты крапленые?

Аметистов.

За кого вы меня принимаете, мадам?

Зоя.

Брось, Аметистов. Где ты шатался пять лет?

Аметистов.

Эх, кузина!.. Эх… В Чернигове я подотделом искусств заведовал.

Зоя.

Воображаю.

Аметистов.

Белые пришли. Мне, значит, красные дали денег на эвакуацию в Москву, а я, стало быть, эвакуировался к белым в Ростов. Ну, поступил к ним на службу. Красные немного погодя. Я, значит, у белых получил на эвакуацию и к красным. Поступил заведующим агитационной группой. Белые, мне красные на эвакуацию, я к белым в Крым. Там я просто администратором служил в одном ресторанчике в Севастополе. Ну, и напоролся на одну компанию, взяли у меня пятьдесят тысяч в один вечер в железку.

Зоя.

У тебя? Ну, уж это, значит, специалисты были.

Аметистов.

Темные арапы, говорю тебе, темные! Нуте-с, и пошел я нырять при советском строе. Куда меня только не швыряло, господи! Актером был во Владикавказе. Старшим музыкантом в областной милиции в Новочеркасске. Оттуда я в Воронеж подался, отделом снабжения заведовал. Наконец, убедился за четыре года: нету у меня никакого козырного хода. И решил я тогда по партийной линии двинуться. Чуть не погиб, ей-богу. Дай, думаю, я бюрократизм этот изживу, стажи всякие… И скончался у меня в комнате приятель мой Чемоданов Карл Петрович, светлая личность, партийный.

Зоя.

В Воронеже?

Аметистов.

Нет, уж это дело в Одессе произошло. Я думаю, какой ущерб для партии? Один умер, а другой на его место становится в ряды. Железная когорта, так сказать. Взял я, стало быть, партбилетик у покойника и в Баку. Думаю, место тихое, нефтяное, шмендефер можно развернуть — небу станет жарко. И, стало быть, открывается дверь, и знакомый Чемоданова — шасть. Дамбле! У него девятка, у меня жир. Я к окнам, а окна во втором этаже.

Зоя.

Узнаю коней ретивых…

Аметистов.

Ну, не везло, Зоечка, ну что ж ты поделаешь. Возьмешь карту — жир, жир… Да… На суде я заключительное слово подсудимого сказал, веришь ли, не только интеллигентная публика, конвойные несознательные и те рыдали. Ну, отсидел я… Вижу, нечего мне больше делать в провинции. Ну, а когда у человека все потеряно, ему нужно ехать в Москву. Эх, Зойка, очерствела ты в своей квартире, оторвалась от массы.

Зоя.

Ну, ладно. Все понятно. Раз уж ты притащился, ничего с тобой не сделаешь. Слушай, я тебя оставлю… Все слышал?

Аметистов.

Свезло, Зоечка.

Зоя.

Я не только тебя пропишу, но дам место администратора в предприятии…

Аметистов.

Зоечка!

Зоя.

Но в квартире мне о картах не будет и речи. Понял?

Аметистов.

Что она делает, товарищи? Зоя, это не марксистский подход! Ведь у тебя ж карточная квартира. Да дай ты мне сюда спецов штук пять, у них теперь деньги…

Зоя.

Карт не будет.

Аметистов.

Эх!

Зоя.

И работать будешь под строгим контролем. Смотри, Аметистов, ой смотри. Если ты выкинешь какой-нибудь фокус, я, уж так и быть, рискну всем, а посажу тебя. Ты вздумал меня попугать. Не беспокойся, за меня найдется кому заступиться, а ты… ты слишком много о себе рассказал.

Аметистов.

Итак, я грустную повесть скитальца доверил змее. Мон дье [Mon dieu! – Мой бог! (фр.)]!

Зоя.

Молчи, болван. Где колье, которое ты перед самым отъездом в восемнадцатом году взялся продать?

Аметистов.

Колье? Постой, постой… Это с бриллиантами?

Зоя.

Ах ты, мерзавец, мерзавец!

Аметистов.

Спасибо, спасибо. Видали, как Зоечка родственников принимает!

Зоя.

Документы-то у тебя есть?

Аметистов.

Документов-то полный карман, весь вопрос в том, какой из этих документов, так сказать, свежей. (Достает бумажки.) Чемоданов Карл… об этом речи быть не может. Сигурадзе Антон… Нет, это нехороший документ.

Зоя.

Это ужас, ужас, честное слово. Ты же Путинковский!

Аметистов.

Нет, Зоечка, я спутал. Путинковский в Москве — это отпадает. Пожалуй, лучше всего моя собственная фамилия. Я думаю, что меня уж забыли за пять лет в Москве. На, прописывай Аметистова. Постой, тут по воинской повинности у меня еще грыжа где-то была…

Зоя достает из шкафа великолепные брюки.

(Надевая штаны.) Бог благословит твое доброе сердечко, сестренка. Отвернись.

Зоя.

Очень ты мне нужен. Потрудись штаны вернуть, это Павла Федоровича.

Аметистов.

Морганатический супруг?

Зоя.

Попрошу держать себя с ним вежливо. Это мой муж.

Аметистов.

Фамилия ему как?

Зоя.

Обольянинов.

Аметистов.

Граф? У-у, это карась. Впрочем, у него уж, наверное, ни черта не осталось. Судя по физиономии, контрреволюционер… (Выходит из-за ширм, любуется штанами, которые на нем надеты.) Гуманные штанишки! В таких брюках сразу чувствуешь себя на платформе.

Зоя.

Сам выпутывайся с фамилией. В нелепое положение ставишь. Павлик! Голубчик! Обольянинов входит. Извините, милый, что бросили вас одного. По делу говорили.

Аметистов.

Увлеклись воспоминаниями детства. Ведь мы росли с Зоечкой. Я сейчас прямо рыдал.

Обольянинов (смотря на брюки).

Напоминают мне они…

Аметистов.

Пардон-пардон. Обокрали в дороге. Свистнули в Ростове второй чемодан. Прямо гротеск! Я думаю, вы не будете в претензии? Между дворянами на это нечего смотреть.

Обольянинов.

Пожалуйста, пожалуйста. Я их все равно хотел подарить китайцу…

Зоя.

Вот, Павлик, Александр Тарасович будет у нас работать администратором. Вы ничего не имеете против?

Обольянинов.

Помилуйте, я буду очень рад. Если вы рекомендуете Василия Ивановича…

Аметистов.

Пардон-пардон, Александра Тарасовича. Вы удивлены? Это, видите ли, мое сценическое имя, отчество и фамилия. По сцене — Василий Иванович Путинковский, а в жизни Александр Тарасович Аметистов. Известная фамилия, многие представители расстреляны большевиками. Тут целый роман. Вы прямо будете рыдать, когда я расскажу.

Обольянинов.

Очень приятно. Вы откуда изволили приехать?

Аметистов.

Откуда я приехал, вы спрашиваете? Из Баку в данный момент. Лечился от ревматизма. Тут целый роман.

Обольянинов.

Вы беспартийный, разрешите спросить?

Аметистов.

Кель кестьон [Quelle question! – Что за вопрос! (фр.)]! Что вы!

Обольянинов.

А у вас на груди был этот портрет… Впрочем, может быть, мне это показалось.

Аметистов.

Это для дороги. Знаете, в поезде очень помогает. Плацкарту вне очереди взять. То, другое.

Манюшка (появилась).

Аллилуя пришел.

Зоя.

Зови его сюда. (Аметистову.) Имей в виду: председатель домкома. Поговори с ним как следует.

Аллилуя.

Добрый вечер, Зоя Денисовна. Здравствуйте, гражданин Обольянинов.

Обольянинов.

Мое почтение.

Аллилуя.

Ну, что? Надумали, Зоя Денисовна?

Зоя.

Да, вот, пожалуйста, документы. Пропишите моего родственника Александра Тарасовича Аметистова. Только что приехал. Он будет администратором школы. (Подает Аллилуе документы.)

Аллилуя.

Очень приятно. Послужить, стало быть, думаете.

Аметистов.

Как же, я старый закройщик, товарищ, по специальности. Стаканчик пива, уважаемый товарищ?

Аллилуя.

Мерси. Не откажусь. Жарко, знаете, а тут все на ногах да на ногах.

Аметистов.

Да, погода, как говорится. Громадный у вас дом, товарищ дорогой. Такой громадный!

Аллилуя.

И не говорите. Прямо мученье. Ну что ж, документы в порядке. А по воинской повинности грыжа у вас?

Аметистов.

Точно так. Вот она. (Подает бумажку.) Вы партийный, товарищ?

Аллилуя.

Сочувствующий я.

Аметистов.

А! Очень приятно. (Надевает медальон.) Я сам, знаете ли, бывший партийный. (Тихо, Оболъянинову.) Деван ле жан [Devant les gens. – Не при чужих (фр.).]. Хитрость.

Аллилуя.

Отчего же вышли?

Аметистов.

Фракционные трения. Не согласен со многим. Я старый массовик со стажем. С прошлого года в партии. И как глянул кругом, вижу — нет, не выходит. Я и говорю Михаил Ивановичу…

Аллилуя.

Калинину?

Аметистов.

Ему! Прямо в глаза. Я старый боевик, мне нечего терять, кроме цепей. Я одно время на Кавказе громадную роль играл. И говорю, нет, говорю, Михаил Иванович, это не дело. Уклонились мы — раз. Утратили чистоту линии — два. Потеряли заветы… Я, говорит, так, говорит, так я тебя, говорит, в двадцать четыре часа, говорит, поверну лицом к деревне. Горячий старик!

Обольянинов (дико изумлен).

Он гениален, клянусь.

Зоя.

Ах, мерзавец, ах, мерзавец! (Вслух.) Довольно политики. Итак, товарищ Аллилуя, с завтрашнего дня я разворачиваю дело.

Аллилуя.

Ну что ж, в добрый час. Таперича я спокоен.

Аметистов.

Итак, мы начинаем! За успех показательной школы и за здоровье ее заведующей, товарища Зои Денисовны Пельц. Ура! Пьют пиво. А теперь здоровье нашего уважаемого председателя домкома и сочувствующего Анисима Зотиковича… Да… Я говорю, Зотиковича… (Зое.) Как бишь его фамилия?

Зоя (тихо).

Аллилуя.

Аметистов.

Вот я и хотел сказать: Аллилуя, Аллилуя, Ал-ли-луя! И пожелать ему… Радостные мальчишки во дворе громадного дома запели: «Многая лета. Многая лета». Вот именно — многая лета! Многая лета!

Манюшка появилась в дверях. За ней Херувим.

Аллилуя.

Это что ж за китаец?

Херувим.

Я присел договаривать.

Зоя.

Потом. Да это новый работник моей мастерской. (Аллилуе.) Будет гладить юбки в мастерской.

Аллилуя.

Ага.

Аметистов (вручает Херувиму стакан пива).

Кричи — многая лета тов. Аллилуя! Манюшка, племянница, что стоишь, как китайская стена? Ура!

Обольянинов (раздавлен).

Это выдающийся человек.

Зоя.

Ах ты, мерзавец. Ах, мерзавец.

Аметистов.

Многая лета, многая лета!

Херувим.

Миноги и лета.